Заслышав шаги, она подняла глаза и прошептала:
– Вони сказали, що чоловік – поляк, а тому і сини – поляки, та їм не можна жити. А нам з донькою можна, бо ми українки. Тільки як же нам жити тепер?[79] – Она прижала к губам ручку младшего сына и даже не заплакала – завыла.
– А нам? – едва слышно шепнула Михася. – У нас больше нет рации – она была в том сарае. Что гранатой. У нас… больше нет наших людей.
– Найдём мы тебе рацию. И англичанина вашего к его командованию отправим. Союзники ж… И… другие люди тоже есть. Их надо защищать, – с трудом выдавил Тихоня, чувствуя, как фальшиво звучит его голос, хотя его слова были чистой правдой. Потому, что даже защитив других – этих уже не вернёшь. Никогда.
Он обнял Михасю за плечи и повёл за собой: партизанскому отряду пора было уходить, а ни ей, ни сестре больше нечего было тут делать. Совсем. Ничего тут не поделаешь.
Глава 22Погром в имении, но позже
– Нема чего вам тут делать! Оставьте детей и убирайтесь звидси, пока целые! – Дробовик деда Павла продолжал смотреть на полицейского, только вот теперь выстрел из него мог смести и братьев.
Сева спрыгнул с дерева и, крадучись, двинулся к полянке. Когда все идёт не так, а вместо тех, кого выманиваешь, является кто попало, надо бросать подготовленный план и переходить к импровизации. У импровизации только один существенный недостаток: фиг его знает, что теперь делать?
– Старый, а глупый ты, дед! – Полицейский оскалился как голодная гиена. – Если я сейчас уйду… мне ж вас всех перестрелять придётся! Иначе вы про наши дела всему селу растреплете. И какая после этого служба? Что ж мне, без работы спиваться и бомжевать, как другие… которые с войн возвращались? Нее-ет! – Он улыбнулся… и от этой улыбки Петькина мама глухо вскрикнула, а крадущийся к поляне Сева замер на месте. Он боялся непредсказуемого Миху, опасался коварного очкатого… а на самом деле бояться надо было вот его!
– Мы никому ничего не скажем! – выпалила Петькина мама.
– Скажете, – отрезал Никитос. – Чисто статистически: много тут вас, чтоб все удержали язык за зубами. Да ещё мелкие… Поэтому или вы должны пропасть тут с концами… ну или я… где-нибудь ещё! – Он нервно хмыкнул. – А я с удовольствием пропаду… Как только вы отдадите мне то, что прячете!
– Чего это только тебе! – протянул очкатый. – Я вот тоже… готов пропасть… безвозвратно. Желательно в направлении границы.
– Колян вон уже пропал, – с неожиданной настороженностью пробурчал Миха.
– Да на что оно вам! – выкрикнул дед Павло… и резко отвёл дуло дробовика в сторону.
– Павел Андреевич! – вскинулся отец.
– …Анджеевич, – обернулся к нему дед Павло. – Сын Анджея и Малгожаты. – Он вдруг нагнулся к подножию полуобвалившейся стены… и принялся нажимать на кирпичи.
– Батько, що ты робишь! Не треба! – пронзительно закричала тётка Оксана.
– Та нехай подавятся, якщо им так хочется!
Из старой кирпичной кладки посыпалась труха – и целый кусок внизу стены со скрежетом отъехал вбок… открывая искрошившиеся ступени и чёрный лаз под землю.
Петькина мама пронзительно завизжала – кто-то длинный, тощий, похожий на зелёную сороконожку вынырнул из этого провала… и в прыжке сиганул прямиком к оброненной тёткой Оксаной колбасе!
– Дайте жрать, ща сдохну! – взвыло это… этот…
– Колян! – охнул Миха. – Это… тут наше бабло, да? – И не обращая больше внимания ни на кого, кинулся к схрону под стеной.
– Миха! Стой! – Очкарик рванул за ним следом.
В тот же миг отец ударил склонившегося над колбасой Коляна ногой в голову.
– Оу, снова по башке! – взвыл тот, падая лицом в колбасу – и впиваясь в неё зубами.
Отец сгрёб в охапку Славку и Вовку и с ними рухнул наземь. А Петькина мама подхватила сына на руки и кинулась к лесу.
«Ду-ура!» – чуть не взвыл Сева, бросаясь вперёд и понимая, что, если полицейский сейчас выстрелит, пуля ударит Петькиной маме в спину… но, может, не доберётся до Петьки.
Пистолет дёрнулся вслед за беглецами… Ахнул выстрел из дробовика. Никитос с воем покатился по земле, дёргая простреленной ногой. Очкатый и Миха замерли у самого входа в подвал.
Севка вылетел из кустов… выдернул дробовик из рук деда Павла… и кинул его Михе.
Как раз поднявший голову Славка глянул на брата с такой ненавистью, что тот на миг отпрянул. Кажется, средний собирался вскочить, но отец прижал его к земле.
Миха поймал дробовик. По его лицу начала расплываться счастливая улыбка, он вскинул оружие…
– Всем стоять! Не двигаться! – На поляну сыпанули люди в полицейской форме.
– Помогите! – раздался пронзительный крик… кричал не отец. И даже не Петькина мама. Кричал скорчившийся на земле Никитос. – Помогите, ранен офицер!
– Где? – спросил пожилой мужик в полицейской форме и бронежилете, коробом стоящем на могучем животе.
– Так… я! – растерялся Никитос. – Разве вы не видите… пан капитан?
– Насчёт ранен – вижу, – задумчиво протянул капитан. – Ну ща мы твоего обидчика тоже… обидим. – И он кивнул на вцепившегося в дробовик Миху: – Взять его!
– Это не я! – роняя дробовик, завопил Миха. – Это дед стрелял! А пацан мне дробовик кинул – у деда отнял и… – Миха замолк, понимая, что как-то его объяснение странно звучит. – Скажи им, Никитос!
– Я тебя впервые вижу, гад! – выпалил баюкающий простреленную ногу Никитос. – Я на выстрелы прибежал, а тут… Дети какие-то… и этот вот им угрожает! – Он кивнул на Миху.
– А я – вместе с ним! – немедленно подключился очкатый. – Нет, вот не с ним… – он указал на Миху. – А с ним! – ткнул в Никитоса.
– Как вам не стыдно! – закричала Петькина мама. – Вы же сами мальчиков похитили! И нам угрожали… и тоже похитили!
– У женщины стресс! – доверительно обратился к капитану Никитос. – Не понимает, что полицейский не может принимать участие в похищении. Это ж пятно на всё наше подразделение!
– Согласен: и не может, и пятно, – вздохнул капитан. – Поэтому мы тебя ещё три дня назад уволили.
– Как… уволили? – опешил Никитос.
– Правильно, – со смесью высокого пафоса и глубокой грусти вздохнул капитан. – Вот как увидели, что на электронную почту приходит… – Он вытащил свою мобилку и нажал на сенсор.
«Стреляй в пацана!» – там, на экране, закричал Миха, а потом изображение заплясало, дёрнулось и странно выглядящий при съёмке снизу вверх, но вполне узнаваемый Никитос направил на Севкиных братьев пистолет.
– Главное, везде приходит – и к нам, и в ковельское отделение… Может, и в Интерпол, – с досадой хмыкнул капитан.
Сева едва удержался, чтоб не покачать головой: отправка на сервер Интерпола была не сложнее, чем в местное отделение, – доступ к базам данных с полицейскими электронными адресами Вадька на каждый телефон поставил. Но что интерполовцы там поймут, надо «сопроводиловку» какую написать, а его английского на это не хватит. Тут бы близняшек или хоть Катьку…
– Вот как это увидели, так сразу приказ и написа… и нашли! И порадовались своей предусмотрительности, – заключил капитан.
– Ну… я тогда пойду? – попытался дёрнуться очкатый. – Меня ж там нет.
– Ты сам сказал, что ты – с ним, – отрезал капитан.
– Тогда и Кольку берите! – заорал Миха, на которого уже надевали наручники. – Колька, гадёныш, ты во всем виноват! Ты нам должен был бабло отдать, а сам…
– А мне по голове дали! Вот этот мужик и… – Сидящий на земле Колян ткнул пальцем в отца, а потом так и замер с пальцем наперевес. – А до него ещё кто-то! – Он мучительно зажмурился, вспоминая. – Спросил: «Ты шуцмана Слепчука внучок?» – и ка-ак даст… А потом тут запер! Я вторые сутки не ел! Я тут вообще жертва, шёл себе, никого не трогал…
– То гранатою в людей со скуки кину, то из пистолета стрельну… – хмыкнула тётка Оксана.
– Из какого пистолета? – вскинулся капитан.
– Граната була? – подбоченилась тётка. – Мабуть, и пистолет есть!
– Граната не моя, вот его граната! – забормотал Колян, кивая на Миху. – И его… – На очкатого. – И его… – На Никитоса.
– Был у него пистолет и гранаты были! Мы их поделить должны были, вместе с баблом! – заорал Миха.
– Заткнись, идиот! – взвыл Никитос. – Организованной преступной группой пойдём – срок больше!
– Нету тут никакого бабла! – окончательно потерял терпение дед Павло. – Ты, Слепчук! Не знаю, что тебе твой дед наплёл, только то, что тут с войны спрятано, – никакой не клад вовсе!
– А… ни про какой клад он мне не говорил, только где спрятать можно… А что, тут ещё и клад? – растерялся Колян.
– Что ж вы тут тогда искали? – тоже растерялся дед Павло.
– Надо разобраться, что там за клад… или не клад… – Капитан оценивающе поглядел на собственное подпирающее бронежилет брюхо, потом на полузасыпанный проход.
Севино терпение лопнуло:
– Я пролезу, я худой! – И не дожидаясь ответа, рыбкой нырнул в лаз.
Кто-то крикнул, кажется, его хотели остановить, но он уже скользнул внутрь, погружаясь в сухую, странно пахнущую темноту. Включил фонарик на смартфоне… Широкий яркий луч выхватил из мрака небольшую потайную комнатку – и мешки у стен. Их сложили тут плотным штабелем, один на другой, когда-то очень давно – несмотря на царившую внутри сухость, мешковина прогнила, а то, что было внутри, высыпалось в прорехи и теперь густой серой пылью покрывало стены и пол. Сева звучно чихнул… пыль взвилась и зависла в воздухе, поднимаясь снова и снова…
– Сева, вылезай немедленно! – раздался сверху голос отца, и Сева не понял, чего в нём больше: гнева или беспокойства.
– Хлопче, вылазь! Там в 43-м, пид час волынской резни, хлеб ховали, что от убитых поляков позабирали. После войны я сам туды лазил, так всё уже погнило в труху. Ничего там больше нет! – прокричал дед Павло.
– Ага, – откликнулся Сева. – Ничего. Кроме драгоценностей, оружия и… – он наскоро провёл большим пальцем по обрезу одной из пачек валют, плотно уложенных в чемодан, – …примерно так сотни тысяч долларов.