— А вам, Анастасия Платоновна, — вдруг вмешался Волков, до этих пор молчавший, — Вам нравится Питерсхофф?
Настя внимательно посмотрела на соседа, гадая, что скрывается за безвинным вопросом. Почему-то вспомнилась роза, присланная Головиной и разбросанные по комнате платья.
— Вы спрашиваете будто радушный хозяин, — заметила девушка.
Волков вздрогнул, оглянулся, убеждаясь, что вокруг них никого нет, и наигранно рассмеялся.
— Помилуйте, Анастасия Платоновна, какой хозяин? Я лишь поинтересовался вашим мнением. Мы же давно знаем друг друга!
— Именно.
Внезапно стало мрачно. Девушка подняла голову и увидела, что солнце скрылось за тучами.
— Кажется, сейчас пойдет дождь. Нам лучше продолжить беседу в следующий раз, — Настя обрадовалась тому, что может переменить тему.
Долгорукий проследил за взглядом девушки и кивнул.
— Да, будет гроза.
Словно в подтверждение его слов первые крупные капли воды упали с неба на пыльную дорогу. Одна из них попала Насте на шею и покатилась по спине, девушка поежилась
— Простите, господа, мне стоит поторопиться, — извинилась она.
— Надеюсь, мы еще увидимся, — слова Долгорукого, сказанные слишком равнодушным тоном, прозвучали зловеще.
Или же всему виной был вдруг налетевший холодный ветер. Задрожав, Настя почти бегом кинулась к фрейлинскому домику. Она заскочила внутрь как раз в тот момент, когда серое небо пронзила молния, чуть позже раздался раскат грома. Он был настолько сильный, что девушка невольно перекрестилась и зашептала молитву, прося Богородицу о заступничестве.
Глава 5
Всю вторую половину дня Григорий провел в казармах. Сначала — проведывал Ивана, потом надавал тумаков Ваське, коего обнаружил в своей кровати вместе с Настиной девкой, Глашей. Девица, которая, судя по всему, уже давно не была девицей, стыдливо прикрывалась простыней и умоляла барыня «не шибко лютовать с Васенькой».
Сам Васенька терпеливо снес несколько крепких ударов, прекрасно видя настроение хозяина и лишь потом, после особо крепкого тумака взмолился.
— Григорий Петрович, побойтесь Бога, я жениться на Глаше хочу!
— Так и женился бы сперва… — Григорий потер костяшки пальцев, — что сразу в кровать?
— Дык она ж рядом стояла…
— Кто? Девка?
— Не, кровать! Стог ведь в карты сегодня Иванов выиграл!
Белов аж скрипнул зубами:
— Опять ты про этот стог! Скройся с глаз моих!
Васька кивнул и вылетел за дверь. Впрочем, сразу же вернулся.
— Что еще?
— Дык это, порты забрать… — денщик подхватил штаны и спешно выскочил наружу.
Преображенец тем временем повернулся к девке, скользнул равнодушным взглядом по округлым белым плечам и бурно вздымающейся пышной груди, едва прикрытой простыней.
— Одевайся, и чтобы больше я тебя здесь не видел, — устало бросил он, отворачиваясь и подходя к окну. — Анастасии Платоновне, так уж и быть, говорить не буду. Нечего её волновать попусту.
Шорох ткани возвестил, что девка поспешила выполнить наказ, и теперь стояла, буквально прожигая взглядом затылок преображенца.
Гвардеец обернулся.
— Что еще? — резко бросил он.
— Я только это… спасибо хотела сказать… и еще одно: вы на Настасью Платоновну не сердитесь, ежели что… Она одна росла, привыкла сама себе хозяйкой быть… — Глаша смущенно теребила растрепанную косу.
Белов только и закатил глаза.
— Иди уже, заступница. Хотя стой! — он внимательно посмотрел на кровать и обернулся к замершей Глаше. — Сюда пойди!
— А… — она с испугом посмотрела на преображенца. — Вы же…
Григорий мстительно выждал с минуту и потом приказал.
— Кровать перестели, дура! Я что, на этих простынях спать должен?
— А это, — девка выдохнул, — это я мигом, барин!
Она так привычно прошла к сундуку, где хранилось сменное белье, что преображенец все-таки расхохотался.
— Васька, а ну подь сюды! — рявкнул Белов так, что Глаша закрыла уши руками. Денщик влетел в комнату. — Опять под дверью слушал?
— Слушал, Григорий Петрович, — признался тот.
— А я тебе давеча что говорил?
— Так то давеча было… тем более, Глаша здесь осталась, — Василий бросил на свою невесту пламенный взгляд, та с наигранным стыдом потупила глаза.
— И что бы ты сделал, коли я девку твою на кровать повалил? — фыркнул Григорий.
— Не могли вы такого сделать, Григорий Петрович! — возразил денщик.
— Это еще почему?
— По благородству вашей души.
Белов криво усмехнулся, было видно, что столь слепая вера денщика ему приятна.
— Постель приберите и чтоб я вас больше здесь вдвоем не видел! — он вновь отошел к окну, взглянул на разом потемневшее небо. — Глашу к Петру проводи, пусть с ним грозу переждет, я проверю.
— Так точно!
Слуги вышли. Белов еще немного постоял, отстраненно наблюдая за белыми сполохами молний, потом отошел вглубь комнаты, сел за письменный стол. Надо было написать письмо родителям и известить их о выборе единственного сына.
Через час Гриша смял очередной лист бумаги и раздражением отшвырнул перо. Нужные слова все не находились. Зная мать, гвардеец не хотел, чтобы послание было слишком резким, в то же время оно предназначалось отцу и не должно было навести на подозрения, что единственный наследник начал страдать слабоумием и повышенной чувствительностью.
Все еще раздумывая над посланием, преображенец подошел к окну. Гроза уже отгремела, солнце вновь показалось на небе, и в его лучах мокрая трава блестела, точно бриллианты на имперской короне.
Григорий прислонился плечом к стене. Садясь за стол, он скинул мундир и теперь сквозь тонкую ткань рубашки ощущал все шероховатости бревен, из которых были сложены летние казармы полка.
Напротив окна деревенские мальчишки с гоготом и шумом пускали кораблики в огромной луже, прутиками отталкивая щепки и прочий мусор.
Белову до безумия захотелось перемахнуть через подоконник, пробежаться по траве босыми ногами и запустить с мальчишками нет, не кораблик, но воздушного змея.
Григорий усмехнулся. Что за ребячество. Хотя, будь у него сын, никто не посмел бы назвать это ребячеством. Сын. Интересно, какой он будет? Почему-то виделся русый мальчик с огромными, серыми, как у Насти глазами.
При мыслях о невесте гвардеец вздохнул и отошел от окна. Захотелось вновь увидеть Настю, ощутить запах мяты у лесного ручья и хоть на минуту позабыть о случившемся днем. А еще — уговорить переехать в более безопасное место.
Белова очень беспокоил погром, который был учинен в комнате фрейлин. А более беспокоило то, что пострадали лишь платья.
Григорий сомневался, что это дело рук Головиной — та была скупа и отправила бы верных слуг, которых зверь легко бы опознал по запаху. Оставалась Марфа, но она злилась скорее на самого Григория, нежели на Анастасию Збышеву, да и придумала бы статс-дама в качестве мести что-то более изящное, чем разорение и испачканное фрейлинское платье.
Раздумывая над предстоящим разговором с невестой, Григорий быстро надел мундир, застегнул на все пуговицы, открыл дверь, и замер, с недоверием глядя на высокого седого человека, стоявшего по ту сторону порога. Потом шумно выдохнул и отступил на несколько шагов назад, позволяя пришедшему войти.
Тот усмехнулся и шагнул в комнату:
— Ну, здравствуй, Гриша.
— Батюшка, — преображенец почтительно склонил голову, по-звериному настороженно наблюдая за отцом.
Тот прошелся по комнате, потом присел на стул, закинул ногу на ногу и строго посмотрел на сына.
— Полагаю, ты прекрасно представляешь причину моего приезда…
— Решили подышать морским воздухом? — за неимением второго стула Григорий сел на кровать и скрестил руки на груди точь-в точь копируя отца.
— Встань! — потребовал тот.
Преображенец криво усмехнулся. В представлениях Белова-старшего, сын должен на ногах выслушивать наставления отца. В том, что наставления будут, Гриша не сомневался и потому остался сидеть, намеренно показывая отцу, кто хозяин комнаты.
Петр Григорьевич нахмурился еще больше, на лбу явственно обозначились морщины.
— Гришка, не балуй… — процедил он.
Еще несколько лет назад от такого тона Григорий бы вздрогнул и поспешил вскочить на ноги, но теперь лишь покачал головой.
— Ты ко мне приехал, не я к тебе, — непочтительно напомнил сын, вновь слегка наклоняя голову на бок.
Белов-старший в сердцах грохнул кулаком по столу, но тут же взял себя в руки, лишь серые глубоко посаженные глаза зло сверкали, выдавая раздражение.
Григорий молчал. Молчал и отец, словно выжидая, что наследник не выдержит тяжелого взгляда. Но Белов-младший не даром служил в преображенском полку. За последние несколько лет он привык и к суровым взглядам, и к грозным отповедям самой императрицы и теперь гнев отца не страшил его, как в детстве.
— Что за история с девкой? — наконец начал Петр Григорьевич, понимая, что сидеть так вечно они не могут.
— Нашли ее мертвую на берегу запруды, — отмахнулся Григорий, слегка удивленный тем, что история с женским трупом так быстро разлетелась по округе.
— Утопла?
— Скорее звери задрали, — Григорий говорил осторожно, тщательно обдумывая каждое слово, поскольку не знал, что за слухи ходят по Питерсхоффу.
Петр Григорьевич побледнел и вскочил, с грохотом роняя стул. Гвардеец тоже встал, подошел к дверям, выглянул, проверяя, не подслушивает ли кто и вновь вернулся в комнату.
— Батюшка, что вам известно по этому делу?
— Гриша… — прошептал Петр Григорьевич. — Это что же? Это же тебя подозревать будут…
— Если бы только меня, — вздохнул Григорий, — Весь наш полк под ударом.
— Как весь? Она еще и гулящей была?
— Кто?
— Девка твоя.
— Да не моя она, — Григорий раздраженно отмахнулся, — я ее у запруды то в первый раз и увидел! Мертвую.
— Как мертвую? — охнул Белов-старший — А государыня-то что?
— Елисавета Петровна даже тела не видела! — преображенец несколько растеряно смотрел на отца, гадая с чего тому взбрело в голову переживать за какую-то крестьянскую девку. — Я ей лишь доложил о происшествии, как уставом положено.