— Да уж, наворотили вы с Григорием дел!
Девушка покаянно опустила голову.
— Моя вина это. Я… я чары на нем применила, что б провел… а вот оно как вышло…
— Чары? — почти весело протянула Анна Михайловна, чуть сильнее сжимая плечо мужа, чтобы тот молчал. — Очаровала, значит…
Бутурлин только усмехнулся и тяжело встал.
— Ладно, вы уж о женских чарах без меня болтайте.
Анна Михайловна с тревогой проследила за мужем, медленно направляющимся к себе, и обернулась к Насте лишь когда услышала, как хлопнула дверь в спальню, а потом раздался голос Александра Борисовича, звавшего денщика.
— Вот так всю жизнь, Настенька, — устало вздохнула ведьма. — Сколько не говорю: побереги себя, Александр Борисович лишь рукой машет. Одно слово — преображенец. Все они такие…
— Какие? — не выдержала Настя.
Бутурлина едва заметно улыбнулась.
— Долг превыше всего ставят. И Гриша твой такой же…
— Не мой он, — по привычке буркнула девушка.
Анна Михайловна не стала возражать, лишь взглянула на новомодные часы из блестящей бронзы и всплеснула руками.
— Засиделись мы с тобой, Настасья! Во дворце музицировать сегодня должны, а ты растрепанная и в дневном платье!
— И что с того? — недоуменно отозвалась девушка.
Идти в душный, пропахший потом и духами зал, слушать заунывную музыку, перебиваемую шепотом придворных, и ловить на себе оценивающие взгляды не хотелось.
— Если не поторопишься, то все пропустишь, так что бегом переодеваться!
— Анна Михайловна, вы меня прогоняете? — девушка невольно улыбнулась. — Неужто я вам вечером мешать буду.
— С чего ты взяла?
— Вы так ревностно меня во дворец выпроваживаете. Вот я и подумала, что явлюсь помехой вашим планам…
— Мо и планы сегодня следить за Александром Борисовичем, чтоб он каких безумств не натворил. А то вон уже вскочил, командовать начал, — анна Михайловна покачала головой. — Так что мне сегодня из дому отлучаться нельзя, а ты что сидеть будешь?
— А во дворце мне что делать? Там шум и суета, — отмахнулась Настя. — К тому же мне завтра на дежурство заступать. Так что я лучше в комнату пойду, книгу какую почитаю, кол дадите, да пораньше спать лягу.
— Книгу? — Бутурлина задумчиво посмотрела на девушку. — Книги я тебе дам. Сейчас Степану скажу, чтоб в комнату тебе принес!
— Спасибо! — та улыбнулась.
Читать Настя очень любила. Мать Мария заметив любознательность девочки постоянно давала ей книги, которые украдкой от настоятельницы ей присылали друзья из Питерсбурха. Вот и сейчас перспектива провести вечер с книгой вместо того, чтобы выслушивать придворные сплетни обрадовала.
Анна Михайловна, глядя на девушку лишь покачала головой и вышла, чтобы отдать распоряжение Степану. Настя расценила это как окончание ужина и прошла в комнату, указанную хозяйкой сразу по приезду.
Достаточно просторная и, главное, светлая, она разительно отличалась от неуютных комнат фрейлинского дома. Кровать тоже показалась огромной. Настя присела, а потом, не удержавшись от искушения, раскинула руки и откинулась на мягкие перины.
Стук в дверь возвестил, что пришел Степан. Девушка поспешно вскочила, расправила платье и открыла дверь. Денщика почти не было видно из-за книг. Кряхтя и ворча, Степан вошел в комнату, сгрузил книги на секретер, стоявший у стены между двух окон.
— Вот, Анна Михайловна велели передать, — в голосе мужика слышалось неодобрение. Он направился к дверям, но на пороге замер. — вам может еще что надо?
— Нет, ступай, — Настя в нетерпении подошла к книгам, любовно провела рукой по тисненой обложке и начала перебирать их одну за другой.
В отличие от монастырской наставницы, Анна Михайловна предпочитала литературу светскую и современную. Девушка с интересом пролистала роман «Езда в остров любви», но отложила чтение на потом, привлеченная несколькими книгами в простых кожаных переплетах.
Открыв одну из них, Настя поняла, что это скорее, дневники, поскольку пожелтевшие страницы были исписаны вручную, при чем судя по цвету чернил, пометки на полях были сделаны гораздо позже по времени и совершенно другим почерком.
Под тетрадью обнаружилась еще одна книга, небольшая, истрепанная. Девушка открыла ее, вчиталась в первые строки.
Это были сказки. Сказки о ведьмах, о их силе. Настя и прежде слышала некоторые из них, но теперь, собранные в одну книгу, они рассказывали девушке о её сущности.
Беззвучно шевеля губами, словно проговаривая про себя каждое слово, девушка присела к окну так, чтобы света было больше и начала читать. Глаша дважды заходила помочь Насте переодеться и дважды та отсылала девку прочь, на второй раз строго наказать больше в комнату не ходить, а ложиться спать. Понимая, что хозяйка полностью погружена в чтение, Глаша послушно последовала приказу.
Дочитав сказку о том, как ведьма нашла в лесу умирающего юношу и, чтобы спасти ему жизнь, связала его душу с душой волка, Настя отложила книгу и крепко задумалась. Сказка просто пестрила неразборчивыми заметками на полях, а само описание как ведунья сплетала души зверя и человека воедино, в том числе и своей кровью, было отчеркнуто.
Девушка отложила книгу и задумчиво посмотрела в окно. К вечеру небо вновь затянуло серыми облаками и теперь стекло рябило от мелких дождевых капель.
Дверь скрипнула.
— Настенька, — ахнула Анна Михайловна, входя в комнату.
Сама хозяйка была одета в домашнее платье, которое набросила поверх ночной рубашки.
— Что случилось? — девушка с тревогой взглянула на хозяйку дома, — Александру Борисовичу плохо стало?
— Спит, как младенец, — отмахнулась ведьма. — А ты чего не ложилась?
— Так светло же, — девушка зевнула. — Небось еще и полуночи нет!
— Настенька, в Питерсбурхе летом всегда светло! И днем, и ночью. А сейчас уж к заутрене близко!
— Правда? — растерянно переспросила девушка, глядя на обманувшее её серое небо.
Она встала и охнула, почувствовав, как затекло ее тело.
— Правда, правда, завтра накажу твоей Глашке, чтоб за временем следила и часы в комнату поставлю, — Анна Михайловна помогла Насте снять платье и лично взбила перину. — иди, ложись, тебе ж на дежурство к государыне!
— Все-то вы, Анна Михайловна знаете! — невольно улыбнулась девушка.
— Конечно. Слово «ведьма» само откуда пошло, знаешь?
— От слова «ведать», знать то есть.
— Именно, вот и приходится… все выведывать! — Бутурлина усмехнулась.
— Анна Михайловна, а тетрадки эти… кто их писал? — решилась Настя.
— Тетрадки? — ведьма бросила задумчивый взгляд на стопку, лежащую на столе. — Не ошиблась я в тебе. С главного начала. Тетрадки эти мать моя писала, до нее — бабка, а вот до них все из уст в уста переходило. Многие знания утеряны были…, да ты спи, а то сейчас языками зацепимся и остаток ночи проговорим.
Ощущая себя маленькой девочкой, Настя послушно легла в постель. Анна Михайловна подоткнула одеяло и, не говоря ни слова, вышла. Девушка еще лежала какое-то время просто глядя в полоток, затем её глаза закрылись, и она крепко заснула.
Глава 8
Злой, точно волк, Белов выскочил из дома Бутурлина. Рявкнул на подвернувшегося так не кстати Петра, мужик проворно отскочил, Григорий сверкнул глазами и помчался дальше, по улице. Перепалка с невестой его задела.
Преображенец и сам уже не понимал, почему его так разозлило своеволие Насти. Вернее сказать, это было даже не своеволие, но какое-то упрямство и не желание принимать Григория как жениха и, стало быть, главу семьи.
В семье Беловых Евдокия Андреевна всегда слушалась мужа. За долгие годы брака Гриша не разу не слышал, чтобы мать хоть слово сказала против Петра Григорьевича. Сестры тоже почитали отца, а на младшего брата смотрели как на будущего главу рода, хоть и не упускали случая подшутить, но даже Софья всегда прислушивалась к мнению брата. Тем больше злило своеволие Насти.
Белов по-волчьи клацнул зубами. Двое выпивох, бредущих навстречу, почему-то перешли на другую сторону. Григорий с какой-то завистью посмотрел им вслед. Ему тоже хотелось напиться, но после разгрома, учиненного Шуваловым в «Красном кабачке», вряд ли хозяин будет доволен видеть виновника бед.
Оставались лишь казармы, да бутылка «хлебного вина» — самогона, припрятанная в сундуке.
Белов уже подходил к фрейлинским домикам, когда почти столкнулся с Левшиным. В начищенных сапогах и парадной форме друг, что удивительно, шел пешком.
— Саш, ты куда? — окликнул его Григорий.
Тот вздрогнул и полоснул Белова яростным взглядом, впрочем, тут же опомнился.
— Да так… — Левшин махнул рукой. — Гриш, пошли в кабак?
— Мне туда покамест путь заказан, да и тебе не советую: Шувалов там с обысками был.
— Да ну? — изумился Саша. — А что искал аль кого?
— Девку, что нам с Александром Борисовичем пиво подавала.
— С чего… — Левшин осекся и недоверчиво посмотрел на друга. — Он что думает, что…
— А ты сам посуди: мы окромя кабака нигде не были, а Александр Борисович отравлен.
— Ты что взаправду думаешь, что хозяин кабака…
— Хозяин не при чем, а вот девки-подавальщицы, — Белов криво усмехнулся, вспомнив слова начальника тайной канцелярии. — Сашка, сам посуди, много ли им надо: по заднице огладил, монету меж грудей сунул, вот и вся недолга!
Левшин внимательно смотрел на друга.
— Гришка, не договариваешь ты!
Преображенец шумно выдохнул и признался:
— Шувалов меня на опознание вызвал.
— Опознал?
— Опознал… Да толку-то? Мертвая она. Зверь задрал.
— Ты уверен?
— Да. Девка из кабака убежала. Я лично Шувалова по следу повел. А там запах… и девка, как овца задранная, — во рту сразу же начал ощущаться солоноватый привкус крови.
Белов сплюнул на дорогу и вздохнул.
— И откуда только они только этих девок берут, — тихо произнес он, разговаривая, скорее, с самим собой. — и не ищет же их никто!
— Гриш, ну откуда все таких берут, — подал плечами Левшин. — Знамо дело, бордель за гранильной фабрикой!