– Что?! – запоздало возмутился он хамской шутке. – За машиной?..
И рассерженный, еще не научившись менять настроение соответственно обстановке, он вошел, куда хотел. Надо было рекомендовать одного молодого журналиста в Союз, но сделал это Гасанов так сердито, будто ему уже не раз отказывали. Председатель Союза удивленно посмотрел на него.
– Что ты кипятишься? – спросил он миролюбиво. – Примем твоего протеже. Пусть собирает документы. Отчего не принять? Сейчас у нас в городе каждый второй – журналист, а каждый третий – писатель…
Когда Гасанов выходил из Союза, немного остывший после теплого, сердечного разговора с председателем, она стояла возле своей машины, курила и смотрела, как он выходит из дверей с вывеской рядом на стене.
– Значит, вы так присматривали за машиной? – пожурила она его.
– Шуточки у вас, – хмуро отозвался Гасанов и хотел пройти мимо, обиженный.
– Садитесь, – она придержала его за рукав и, заметив, что он, машинально подчинившись ее безапелляционному тону, собирается почему-то сесть со стороны руля, прибавила. – Нет, нет, поведу все-таки я.
Он еще больше растерялся и от растерянности стал вдруг спорить, хотя ее приглашение очень ему понравилось.
– А почему, собственно, я должен сесть? И куда мы поедем? Я хотел бы заранее?.. – начал он, но она перебила его.
– Не будьте занудой, – сказала она, и это подействовало, Гасанову на самом деле не хотелось в ее глазах выглядеть занудой.
Он сел и даже хотел, как законопослушный гражданин, пристегнуть ремень безопасности.
– Оставьте, – сказала она и с визгом тронула машину с места.
Гасанов так залюбовался ее красивыми, сноровистыми движениями, ее смелым, порой на грани безрассудства, вождением, что совсем забыл следить за дорогой. И впрямь, она была жутко хороша за рулем машины, именно – жутко, потому что временами сердце Гасанова, склонное в последнее время к неизвестной дотоле тахикардии, и без того гулко стучавшее у горла, с той минуты, как он вновь встретил эту девушку, и особенно сейчас, когда он рассматривал ее профиль, сердце его обливалось горячей, радостной волной, как у юноши при мысли о предстоящей встрече со своей возлюбленной. И жутко, и радостно – помните? Так теперь было и у Гасанова, теперь, когда ему уже минуло полета, так и у него было, как у вас в юности.
Но рано или поздно все кончается, и они благополучно приехали на место, хотя при такой езде этого вполне могло бы не произойти. Но приехали, приехали, и Гасанов со своим сильно бьющимся сердцем, оторвав, наконец, от нее взгляд, оглянулся и… ничего хорошего не увидел. Заброшенный пустырь. Машина стояла на этом пустыре, возле большого мрачного строения, смахивающего на ангар или склад боеприпасов. Гасанов машинально потянулся к карману, где лежали блокнот и ручка, уже интуитивно, как гончая – охоту, почуяв журналистскую поживу, хотя ничего еще не произошло.
– Выходите, – сказала девушка.
– А что здесь такое? Это склад? Какой это район? А что в амбаре? – профессионально стал забрасывать ее Гасанов вопросами, еле сдерживаясь, чтобы не достать блокнот и не показаться смешным.
Девушка, ничего не отвечая, шла впереди. Гасанов еле поспевал за нею. Она уверенно вошла в, как назвал его Гасанов, амбар (и, как выяснилось, – оказался прав), он – вслед за ней. Изнутри амбар был ненамного краше, чем снаружи – груда картонных ящиков, валяющихся на земляном полу, бутылки и банки из – под пива и колы, разный мусор и хлам. Гасанов инспектировал все это острым взглядом газетчика.
– Ну и что нам тут делать? – спросил он. Девушка ответила не сразу.
– Вообще-то, нам здесь нужен труп. Гасанову показалось, что он ослышался.
– Труп? – спросил он. – Вы сказали – труп?
Она не ответила, глядя куда-то в глубь помещения; что-то, кажется, высматривая там. Гасанов засуетился; не то, чтобы он испугался, в конце концов, не ее же ему бояться, но он, как человек дотошный, чувствовал себя беспокойно, если не выяснял все до конца.
– Труп, – повторил он, и вдруг его пронзила догадка. – И вы полагаете, что этим трупом буду я?
Девушка посмотрела на него.
– Труп или раненый, – несколько смягчила она свою формулировку.
– Я не хочу быть ни трупом, ни раненым, – категорично заявил он. – Даже не думайте. Кстати, хочу предупредить: я вооружен и буду защищаться.
– Вы вооружены? – удивилась она. – Интересно, чем? Презервативами?
– Нет, кастетом, – сказал Гасанов, надевая на руку кастет. – Зовите своих дружков, посмотрим, кто кого…
Она улыбнулась и, как понял Гасанов, улыбка предназначалась его наивности.
– Успокойтесь, – сказала она. – Никаких дружков у меня нет.
– А что же… есть? – спросил он.
– Есть деловое предложение, – сказала она, достала сигарету из сумочки, закурила.
– Из-за этого делового предложения мы приехали сюда? – деланно возмутился Гасанов, уже сочтя за мрачную шутку то, что минуту назад ему предлагалась роль трупа. – Разве нельзя было обсудить ваше предложение там, где мы встретились? Кстати, – он глянул на часы. – Через пятьдесят минут я должен быть на пресс-конференции по заданию редакции…
– Вы ведь бедный человек? – вдруг, перебив его довольно бесцеремонно, прямо спросила она.
Гасанов опешил, не сразу нашелся, что ответить, не хотелось отвечать так же прямо, как был поставлен вопрос, он чувствовал, что уронит себя в ее глазах, потому что всю сознательную жизнь ему хотелось быть богатым, точнее, всю жизнь ему не хотелось быть бедным, но тут его никто не спрашивал, чего ему хочется, а чего нет, и еще ни разу не приходилось ему отвечать на такой вопрос, хотя вопрос этот, надо полагать, был далеко не самым пустым в жизни человека; он вполне мог бы фигурировать и в каких-нибудь анкетах, которые так любит заполнять благодарное человечество.
– Ну… Это смотря, что имеется в виду, – нерешительно заблеял он, но она опять нетерпеливо перебила.
– Я дам вас десять тысяч.
Гасанов не понял.
– Это что же, – возмутился он. – Десять, ты?.. Это один ширван, что ли?.. За кого вы меня принимаете? И за что вы мне предлагаете? Я, знаете ли, не сторож, чтобы мне делать подобные предложения…
– Вот как раз за роль сторожа я и предлагаю вам, только не десять тысяч манатов, а десять тысяч долларов, – сказала она и стала откровенно наблюдать за его реакцией.
Гасанов сгоряча не воспринял цифру, потом немного помолчал, соображая, сразу всплыли в памяти долги, которые давно пора было возвращать, сотни проблем в семье, что можно было бы уладить с помощью этих денег, и главное – хоть это и было мальчишеством – он не хотел показаться в глазах этой девушки трусом.
– Что надо делать?
Она усмехнулась этому, совершенно не идущему ему деловому тону.
– Надо побыть сторожем, – объяснила она. – Можно убитым. Как минимум – раненым.
– Нет, – сказал он, подумав. – Убитым почему-то не хочется.
– Хорошо, – согласилась она. – Я прострелю вам плечо. Рана будет неопасной. Он приуныл, обдумывая ее предложение.
– Десять тысяч долларов, – напомнила она.
– Как я их получу? – поинтересовался он.
– Как хотите. Скажите мне адрес, и вашей семье их сейчас же доставят. Потому позвоните, убедитесь, что получили.
– Хорошо, – сказал он и назвал ей адрес. – Только лучше оглушите меня и свяжите. Огнестрельной раны я боюсь.
Она достала телефон, позвонила куда-то, коротко поговорила, дважды повторив его адрес. Он чувствовал себя бараном, которому должны отрезать голову, и осталось только договориться о цене с его хозяином. Оба молчали, избегая смотреть друг на друга. Потом он спросил:
– А зачем вообще все это? Можно узнать?
– Нет, – коротко ответила она.
– Понятно, – сказал он.
– А как же со мной?
– А что с вами? С вами все будет в порядке, – успокоила она его. – Только дайте мне свои документы.
– А как вы на меня вышли? – он протянул ей свое журналистское удостоверение. – Следили за мной?
– Вы не поверите, – сказала она, даже не взглянув на его удостоверение, кладя его в сумочку. – Это чистый экспромт. Мне нужен был такой, как вы, и вы сами пришли, навели меня на мысль, а почему бы… не дать заработать именно вам? Кстати, позвоните домой, предупредите… Какой номер?
Он сообщил ей номер, поговорил с женой.
– Потом объясню, – несколько раз во время разговора повторял он, разволновавшейся, раскудахтавшейся жене. – Потом все объясню. Ты главное – деньги возьми и спрячь, и никому дверь не открывай. Да, да… Это мои деньги. Я приду и все объясню. Может, я сегодня буду поздно, важная пресс-конференция, – и, не слушая сыпавшихся вопросов, протянул телефон девушке.
– Давайте обговорим детали, – сказал он. – Даже за десять тысяч я не согласен умирать.
– Я оглушу вас, свяжу и часа через два вызову «скорую», – будничным голосом произнесла она.
– А… А если «скорая» не приедет?
– Приедет, приедет… Вы только не забудьте, что работаете здесь сторожем уже месяц. И адрес склада.
– А если забуду?
– Тоже ничего. Сошлитесь на травму головы.
– На травму головы?! Но у меня нет никакой травмы головы.
Она терпеливо поглядела на него, как на ребенка, набрала номер.
– Она уже должна получить деньги, – сказала девушка, протягивая ему телефон.
Он поговорил с женой и убедился, что это на самом деле так, и опять оборвал ее на полуслове.
– Что ж, – вздохнул он обречено. – Я готов.
– К этому нельзя быть готовым, – услышал он ее голос за спиной, и тут же в глазах его потемнело от удара чем-то тяжелым по голове, казалось ему: сердце выскочило изо рта.
Он рухнул на картонные коробки и остался лежать неподвижно. Она для верности еще раз огрела его по голове короткой дубинкой со свинцовым набалдашником, увидела, как в месте удара волосы потемнели от бурой крови, что двумя тонкими струйками потекла по лицу, связала ему веревкой руки и, выйдя из этого амбара, села в свою машину и уехала. Через два часа она вернулась, застала его в той же позе, в какой оставила, пощупала пульс у горла и, позвонив в «скорую», сообщила о своей находке в разграбленном складе.