Так мог бы выглядеть пересказ студентом древнегреческих мифов, если бы он накануне долго и крепко выпивал, а к экзамену готовился за ночь до сдачи. Ему непременно поставили бы неуд, а потом оказалось бы, что студент на самом деле пророк, но уже без высшего образования, отправленный служить в стрелковые войска, где он покончил жизнь самоубийством, чувствуя, что живет в какой-то плоской, ненастоящей реальности.
— Однако мы все равно вынуждены были существовать в постоянном страхе, теперь не только за себя, но и за свои создания. Ведь если в мир закрадывалась, хотя бы незначительная ошибка, Хаос неизбежно находил и уничтожал и сам мир, и его творца. Именно Пандора вдохновила Прометея создать ловушку для Хаоса — некий сосуд, ящик. Она подсказала идею, суть которой тюрьма. Но закрыть ловушку оказалось возможным только изнутри. Прометею пришлось пожертвовать собой и всеми своими творениями лишь для того, чтобы захлопнуть крышку. Однако он не был бы собой, если бы не учел даже самый маловероятный вариант развития событий. В случае неудачи два человеческих дитя и ящик должны были попасть ко мне. Так оно и случилось.
Варя слушала Бога, а сама мысленно улетала туда, где маленькой испуганно льнула к маминой груди. Мама гладила по голове, шептала вкусной свежестью мяты и шалфея: «Бог любит тебя. Он любит всех нас!» И Варя любила Бога в ответ, он был её лучшим другом, всегда понимал, утешал в любой беде, защищал от всех невзгод.
А теперь оказывалось, что этого Бога никогда не существовало, и на его месте в душе образовалась пустота размером с целую вселенную.
— Но инструкции к своим детям и ящику Прометей не приложил, — сокрушался Бог, а Варе так и хотелось закричать, что никаких инструкций и не нужно было, что достаточно было полюбить их. — Вот я и не смог воспитать их людьми. Мальчик и девочка взрослели, а я не понимал их. Они раздражали меня своей неправильностью и глупыми играми. Наверное, они были одиноки и несчастны в Эдемосе. На беду ящик Пандоры всегда находился при них. Однажды Адам и Ева из любопытства иль от скуки приоткрыли крышку. Оттуда вылетела бездна. Частицы Хаоса прогрызли дыру в мировой ткани Эдемоса и отравили близ растущие яблони. Так появилось древо греха — гранат.
В небе снова зловеще затрещало. Трещины расползлись по всему световому куполу, поглощая серостью свет.
— Дети, испугавшись содеянного и моего гнева, решились на ужасный поступок. Это стало их и нашей точкой невозврата. Они обманом накормили всех обитателей Эдемоса отравленными плодами. А затем скинули беспомощных, спящих ангелов и меня в образовавшуюся дыру. И мы бы сгинули, если бы Ева не зачала детей. Дети Адама и Евы рождались с изъяном. В отличие от родителей — они были смертны. А воспитывать и хоронить своих больных детей, дело мучительное. К тому времени Адам и Ева совсем потеряли рассудок и избавлялись от собственных младенцев, сбрасывая их в ту же дыру, куда до того скинули нас. Так продолжалось до тех пор, пока Ева не сыскала способа больше не беременеть.
Варя отчетливо, в мельчайших подробностях видит Еву. Её золотые локоны, свободно упавшие на налитую грудь, мягкие завитки на лобке придают ей сходство с Венерой, которую когда-то изобразил на картине С. Боттиччели. Взгляд её, устремленный вглубь себя, к той жизни, что зреет в ней, подернут поволокой. Круглый, тугой живот пружинисто натянут — точно мяч, а пупка нет, как не ищи. Тяжелая рука мужа ложится на ее живот. И дитя, откликаясь на отцовское касание, колотит ножкой из материнской утробы. На губах обоих одновременно рождается улыбка, понятная в этот момент только им двоим.
А в следующее мгновение Варя уносится на край черного провала. Где Ева прижимает к груди младенца, а Адам хмуро смотрит в черноту пропасти. Ева отдает ему дитя, тот, потеряв тепло матери, жалобно попискивает. Адам держит его брезгливо, на вытянутых руках, стараясь не смотреть и с какой-то дикой, поспешной жестокостью, с замахом швыряет младенца в пропасть. Ребенок вскрикивает, беспомощно, барахтаясь в воздухе, и его жалобный плач еще долго доносится из черноты.
Понятно теперь, почему их лица стали похожи на маски, а глаза отражали такую чудовищную пустоту. Бог ошибался, Хаос не только прогрыз ткань его мира и отравил деревья, он уже тогда проник в души Адама и Евы. Земля — это мир отвергнутых детей. Мы все сироты.
— Произошло невероятное, то, чего ни Адам, ни Ева не ожидали. Их Дети не просто не сгинули в той дыре, а сумели повлиять на окружающую среду. Получился совершенно парадоксальный симбиоз человека и Хаоса, так родился новый уникальный мир — Земля. Мир, творцом которого стал человек и Хаос. Изолированный от других миров, укрытый от всего обитаемого космоса. Земля видна только из Эдемоса. Думаю, наблюдать за происходящим тут — стало занимательной игрой для Адама и Евы.
Пружина в матрасе больно впилась в ногу. Варя завошкалась, удивляясь себе, что такая мелочь может причинить ей столько неудобств. Матфей отвлекся на нее, взглядом спрашивая, что не так. Она смущенно замерла, делая вид, что все в порядке.
— Я очнулся в чуждом мне мире, — продолжал говорить Бог, — когда люди еще жили в пещерах и охотились на мамонтов. Истина открылась мне не сразу. Казалось, Адаму и Еве доставляло особое удовольствие мучить меня и выдавать правду по крупицам во снах. Я потерял все, оказавшись заключенным здесь, среди ненавистных мне созданий, отрезанный от своих братьев, считая, что все мои создания мертвы. Единственное, что мне оставалось — изучать феномен человечества, надеясь найти способ вернуться в Эдемос и отомстить.
Матфей все-таки догадался, в чем дело, ухмыльнулся и жестом пригласил Варю сесть к нему на колени. Она яростно замотала головой, вспыхнув от макушки до пят. Он ухмыльнулся еще шире, но все же подвинулся поближе к краю, освободив ей место подальше от выпирающей пружины.
Трещины разрастались, отвоевывая у света все больше небесного пространства. Поразительная яркость дня постепенно теряла свои краски: утратила сочность пробившаяся из-под земли первая травка, лужи потеряли брильянтовое сияние маменькиных драгоценностей, и в волосах Матфея больше не пылал рябиновый костер.
— Лишь когда ангелы пришли в себя, мой гнев немного утих. Я начал действовать во благо своих созданий. Земля искалечила их природу: лишила связи с звериными ипостасями, изменила и продолжала менять ангельскую сущность. Но они по-прежнему были мне дороги, и я радовался, что они выжили. В то же время я серьезно опасался, что правда довершит свое дело, и они сойдут с ума, как Адам и Ева сошли с ума в чуждом им мире Эдемоса. Я не мог этого допустить. Из обрывков человеческих воспоминаний я сконструировал миф. Тот миф, на котором этот убогий мир держится по сей день. Каждый сверчок, наконец-то, узнал свой шесток.
И Варя поняла, что то не царя узрели они, но регента, возненавидевшего народ, вверенный ему. Придумывать мифы и страхи, чтобы удержать государство и власть, приходится тогда, когда нет любви. Лишь любовь способна скреплять все в гармонии, в вечности, как рифмы скрепляют слова в бессмертные стихи. Страх может только сбить, словно гвоздями. Так канцелярит арестовывает слова в чиновничьих документах, но при первой же возможности уродливая городушка стремится к распаду.
— Все более или менее уравновесилось, приобрело хотя бы подобие порядка, но Земля все равно оставалась нестабильной и переменчивой в отличие от постоянной статики Эдемоса. Ангелам предстояло существовать здесь в ущерб своей физиологии. Сильнее всего люди повлияли на Михаила и Люцифера. Еще в раю я заметил их привязанность к маленьким Адаму и Еве. Но когда те повзрослели, Люцифер увидел в них низменное, а Михаил возвышенное. На Земле этот факт стал определяющим. Человеческая душа — частица бессмертия — дуальна — в ней есть место и добру и злу. Михаил стал наблюдать за хорошим, а Люциферу пришлось приглядывать за плохим. Я дал «от каждого по способностям, каждому по потребностям».
Души над головой медленно тлели. Хаос жадно пожирал их свет. Сверху падал пепел. Земля вновь содрогнулась, повалив всех в одну кучу. В небо лучами ударили снопы магмы. Это было похоже на пальбу из пушек. Серость расплавилась в огне. Выстрелы гремели, латая, дыры в световом куполе.
Трясло и грохотало долго. С треском вырывались деревья, замертво падали птицы, слышался звериный хрип.
Варя, зажмурившись, пыталась ухватиться за ускользающий воздух, отравленный сладковатым привкусом серы.
Все оборвалось внезапно, точно так же, как и началось. Вдруг тишина — перемирие. Даже рев зверей замолк, отдавая дань этому затишью перед очередной бурей. На головы медленно падали хлопья пепла.
Все еще долго оставались ничком. Потом откашливались. Некоторых даже тошнило, другие трясли слегка контуженой головой.
Варя обнаружила себя лежащей на Матфее и, едва поняв это, подскочила на ноги.
Матфей встал нарочито медленно, с неохотой. Казалось, ему доставляет особое удовольствие её смущать, а ей отчего-то приятно было смущаться. Лишь немного погодя она заметила у него кровь на голове, падая, он сильно ударился о камень.
— Да черт тебя дери! — хохотом взорвалась ругань Люцифера. — Старый засранец! Столько лет водил нас за нос, считая за идиотов! — от смеха Люцифера согнуло пополам. Варя серьезно испугалась за рассудок отца. — А мы ведь тебя все равно сделали! Что, недооценил нас, да?! Если вся эта чушь — правда, тогда я даже рад, что мы все сгинем! В топку все твои выдумки и тебя, и нас! А сирот этих убогих все же жалко!
— Это не может быть правдой, — шептал Михаил, продолжая сидеть на земле и раскачиваясь взад-вперед. Свет вокруг его головы как будто замкнуло, и лампочка, истерично мигнув в последний раз, погасла, оставив его разум блуждать в темноте. — Неужели я все делал зря, зачем же я бросил тогда Марию и прятал от Люцифера его жену? Зачем все это? И столько злости скопил… Кому её теперь?
Подурневшие и побитые ангелы и демоны с тревогой поглядывали на своих предводителей, тихо переговариваясь меж собой, некоторых все еще тошнило, другие, мучаясь глухотой, заложившей уши, старательно позевывали.