Аня засмотрелась на велосипед, о котором уже не первый год мечтал Вадик. Рядом висел постер с радостно улыбающимся мальчиком за рулем этого гордого железного коня. Мальчик был похож на Вадика, вот только Вадик так широко никогда не улыбался. Улыбка у Вадика была робкая, мимолетная, пугливая.
Покупатели, которым приходилось обходить Аню, ворчали, но Аня все стояла и смотрела на велосипед.
— Вам что-то подсказать? — обратилась к ней консультант.
Аня покачала головой. Велосипед, несмотря на скидку, тоже был ей не по карману. В этом году придется Вадику обойтись более скромным подарком.
Она поплелась в отдел игрушек, купила машинку с пультом управления и теплую кофту. Аня знала, Вадик порадуется и этому, но у Деда Мороза в письме он просил велосипед.
Хотя от Арины, запросы к Деду Морозу поступали еще сложнее: чтобы её перестали дразнить и появился друг.
Эти детские письма были для Ани испытанием года. Она дико мучилась, перебирая в голове варианты, как сотворить для детей чудо, если на него не хватает грошей.
Настроение сменилось, и она двигалась по отделам ТЦ в привычном напряжении, держа в голове список необходимых покупок и соизмеряя их со своим нищенским бюджетом.
Арине она взяла платье, пазлы и кубик Рубика — девочка любила головоломки.
Когда Аня рассчиталась и пошла к выходу, что-то кольнуло в спину. Инстинктивно захотелось пригнуться.
Она беспокойно заозиралась, но ничего подозрительного не заметила. Люди мирно шли по начищенному до блеска бетонному полу или стояли у витрин, или же сидели на лавочках у огромного фонтана посреди ТЦ.
Ничего тревожного вокруг Аня не увидела, но беспокойство от этого не пропало.
Рекламная озвучка сменилась на новостную сводку:
— Уважаемые покупатели! В связи с обострившейся политической обстановкой в стране просим вас не поддаваться на провокации и не выходить на несанкционированные митинги!
Аня поежилась: какая-такая ситуация, какие такие митинги? Надо будет глянуть новости, вдруг и вправду у всех крыши посносило?
Мимо шли женщины, до Ани долетели обрывки разговора:
— Уже сколько детей погибло, а они: «не выходите, молчите»!..
— Я своему вообще не даю к компьютеру этому злосчастному подходить, не дай бог, что случится.
— А случилось бы — и что? Ты не пошла бы? Чего терять-то?!
— По телевизору говорят — триста пятьдесят семь уже ребятяток! Врут, конечно! Я слыхала, что уже больше двух тысяч! В столице сейчас волнительно, а в регионах совсем плохо!
Ане стало трудно дышать, по глазам бил навязчивый свет. Захотелось поскорее выйти из этого ТЦ на воздух.
Она прибавила шагу. В памяти почему-то всплыл рев медведя, и призывы к революции. А если это как-то связанно? Если её молчание — преступно? Хотя… что за глупости? Что может сделать кучка дебилов? Ну, убили они медведя, ну наговорили ерунду про какую-то революцию.
Ну, придет она в полицию, расскажет о том, что месяц назад видела в подвале заброшенного завода, как собаки рвали медведя, и Илья Лакунин призывал к революции. Так ее первую и загребут!
Турникет медленно покрутил её на выход. Аня всегда в таких каруселях начинала нервничать и чувствовала себя в ловушке. Вот и сейчас она, задумавшись, не успела выйти, и ей пришлось ехать еще круг, а потом еще один.
Наконец, она вырвалась из клетки, неуклюже споткнулась и, пытаясь удержать равновесие, уронила пакет. Пакет треснул по швам. Подарки рассыпались по снегу.
Аня села на корточки и стала собирать пазлы, кубик Рубика, ругая себя за неуклюжесть.
Опять кольнуло нехорошим предчувствием. По телу пробежал озноб.
Она подняла голову и встретилась глазами с Ильей.
«Легок на помине. Вспомнишь, о чем-то плохом, и вот оно всплывает!»
Он сидел на капоте сияющей машины мятного цвета. Еще совсем недавно ездил на другой, черной, и когда успевает их менять? Рядом с ним лежал большой нелепый пакет с сердечками, а около машины стоял велосипед, тот самый, что она присматривала для Вадима.
Она поморщилась от очередной издевки. Илья уже навис над ней, и, чтобы перестать ощущать себя букашкой, ей пришлось выпрямиться, оставив часть драгоценных покупок лежать на снегу.
— Чего тебе?! — резко буркнула она, скрестив руки на груди.
— Камон, детка, к чему быть такой грубой в канун католического Рождества?
— Я тебе не детка, не католичка и сегодня только одиннадцатое, а Рождество у католиков двадцать пятого.
— Жаль. Я вот решил поиграть в Санту, подарков накупил.
— Поиграй с кем-нибудь другим! — выдохнула она.
Илья пугал и раздражал её. Он за прошлый месяц окончательно утвердился в ее глазах, как наглый самоуверенный психопат.
Зачем он докапывается? Иллюзий по этому поводу Аня не питала. От внимания таких людей жизнь обычно становится только хуже, а не лучше.
— Значит, всё это барахло можно выкинуть? — Илья ткнул ногой велосипед, тот самый, что мог осчастливить Вадика. — Чего ты ломаешься? Я, рили, тебе это шмотье купил.
— Зачем?
— Увидел тебя в магазе, как ты пялишь на всё это барахло, решил, что мне ничего не стоит купить. Может, захотел порадовать тебя.
Аня залилась краской. Было нестерпимо стыдно, что он видел, как ей хочется того, что она не может себе позволить. От унижения она не знала, куда деваться. Дернулась поднять покупки и уйти, кинув ему скорее риторический вопрос:
— С чего тебе меня радовать?
— Камон, раскусила, — он наклонился и быстро сцапал машинку, опередив Аню. — Решил стать волонтером. Сейчас модно благотворительностью заниматься… Мать её! — выругался Илья, заметив, что перепачкал чем-то руку. — У меня время-деньги, детка, давай в машину. Я тебя подброшу.
Аня в замешательстве глядела, как Илья поднял со снега остальные подарки, бросил на заднее сидение машины, туда же впихнул и новенький велосипед, и набитый пакет. Вытер руки салфеткой. — Сделаем селфи с твоим довольным семейством, и я поставлю себе галочку в инсте. А то говорят, что я бесчувственный урод.
— Так и есть, — пробормотала Аня под нос.
Илья отошел к мусорке, чтобы выкинуть салфетку.
Внутри у Ани еще происходила вялая борьба: уйти без подарков она не могла, ехать с Ильей — тоже.
Но Илья уже открыл перед ней дверцу и подтолкнул в салон.
Аня села и неожиданно провалилась в уют и комфорт роскошной машины.
— У тебя вроде другая была? — не удержалась она от вопроса, сразу пожалев о нем: не надо было с ним заговаривать.
— Лолка, это тот же 222-й мерин, просто хромовой пленкой покрыли.
Мерседес сорвался с места, но бешеная скорость в салоне не ощущалась. Она скорее осознавалась по тому, как мелькал пейзаж за окном.
Город наплывал со всех сторон бетонными массивами. Почему-то пахло морем. А море пахло мечтой Матфея…
Аня жила на окраине. Многоэтажки постепенно отступали. Небо хмурилось ранними зимними сумерками. На краю горизонта едва теплился розоватый след заката. Облысевшие деревья сиреневыми тенями падали на белый пух снега, пытаясь укутать в нем свою наготу.
Встали в пробке.
На тротуаре маленькая девочка, сидя в санях, смотрела круглыми глазами на пар, идущий изо рта, старалась поймать его обратно в себя, но пар летел всё выше, а из девочки выходило новое облачко.
Аня проследила взглядом за облачком, оно поднималось, становилось все бледнее, пока не растворилось в небе.
Небо пересекала чёрная полоса дыма. Она тянулась со стороны Аниной улицы.
Уже в который раз за день кольнуло нехорошим предчувствием.
Аня тряхнула головой, отгоняя тревогу — глупо грести под себя все несчастья мира.
Однако напряжение не отпускало. Аня нетерпеливо заерзала в кресле. Хотелось скорее убедиться, что все в порядке.
Дым бежал за ними, или это они догоняли дым? Эту забавную логику, Аня переняла у Вадика. Как-то они ехали в машине, он смотрел в окно, а потом обеспокоенным шепотом спросил: «Аня, почему за нами бегут деревья? Они тоже хотят на машинке покататься?»
Илья свернул во дворы. Запетляли по узким улочкам, запрыгали на выбоинах и ухабах. Вывернули из-за единственной высотки.
Показался источник дыма. Пожар. Горел старый деревянный дом. Её дом. Горело с той стороны, где была их квартира.
У дома толпился народ. Илье пришлось припарковаться в соседнем дворе. Не дожидаясь, пока он остановится, Аня выскочила из машины.
Люди, задрав головы и тыкая пальцами, увлеченно комментировали происходящее. Кто-то снимал пожар на телефон.
Аня стала звать Арину с Вадиком, прорываясь через зевак и внимательно вглядываясь в незнакомые лица.
— Из квартиры вышли дети?! — то и дело громко допытывалась она. — Кто-нибудь вышел из квартиры?!
В ответ лишь пожимали плечами, отворачивались или, повернув к ней камеру, обеспокоенно спрашивали:
— А там разве кто-то живет?!
Наконец, Ане повезло, и она увидела знакомое лицо. Соседка стояла, прижимая к груди сумку, под ногами у неё лежал узелок. Побледневшая женщина раскачиваясь, невнятно бормотала что-то себе под нос. Аня бросилась к ней.
— Теть Алл, мои вышли?!
Соседка посмотрела на Аню отсутствующими глазами и отвернулась. Аня, схватив ее за плечи, встряхнула и снова задала вопрос. Та взглянула уже более осознанно, резко скинула ее руки и злобно выплюнула:
— Из-за вас, алкашня, все и погорели! А у меня там ковер Лизаветы висит на стене, между прочим, царский!
— Они вышли?! Вадик?! Арина?!
— А я почем знаю? Чай не нянька этим заморышам! Никого не видала!
Аня, сжав зубы, бросилась в подъезд.
— Куда, горемычная?! — театрально закудахтала ей вслед женщина в фиолетовом платке.
В коридоре висела плотная пелена едкого дыма. Аня, как когда-то учили на уроках ОБЖ, а позже в меде, натянула на лицо шарф и старалась дышать через него.
Не помня себя, она взлетела на второй этаж. Глаза слезились, горло драло.
Стала стучать. Тишина. Достала ключ. Руки слушались плохо. Ключ не хотел попадать в замочную скважину.