По словам экономиста Тима Моргана, общий мировой долг в период с 2000 по 2007 год увеличился на 55 трлн долларов, в то время как ВВП увеличился всего на 17 трлн долларов. Без учета межбанковских долгов это примерно один доллар прироста на каждые два доллара нового долга. Затем Морган проследил эти расчеты вплоть до 2014 года. И когда он это сделал, то обнаружил, что мировой долг увеличился еще на 50 триллионов долларов, но на этот раз ВВП увеличивался всего на один доллар на каждые три заимствованных доллара[105].
Если цифры Моргана верны, то в скором времени никакое количество новоиспеченных долгов не сможет обеспечить дальнейший рост. Но вместо того чтобы принять этот факт, мы продолжаем яростно накачивать кредитный насос, чтобы раздуть и без того чрезмерно раздутую экономику, которая ведет себя так, будто может лопнуть в любой момент. И нет никакого «плана Б». Если экономика пойдет на спад, просто запустите принтеры и назовите это восстановлением.
Но до тех пор, пока наши желания удовлетворяются, имеет ли значение, что постоянно растущая куча долгов, которые мы берем на себя, ничем не обеспечена? Судя по всему, нет. В конце концов, благодаря открытию финансовых рынков наша жизнь и наш стиль жизни действительно могут стать более совершенными, более дорогостоящими, наполненными гаджетами и технологическим волшебством, изысканной посудой и бытовой техникой, большими и мощными внедорожниками, мебелью и все более огромными домами – причем навсегда, даже если наши зарплаты останутся на прежнем уровне[106]. Проект Йена по самосовершенствованию «покупай сейчас, плати потом», возможно, является крайностью, но он далеко не единичен. На самом деле он следует хорошо задокументированному паттерну изменений во взглядах, который наблюдается в последние несколько десятилетий.
Так, например, когда людей в 1970-х годах спрашивали, что значит хорошая жизнь, они, как правило, отвечали: счастливый брак, дети, работа, которая приносит удовлетворение, или деятельность на благо общества[107]. Когда в 1990-х годах людям задавали тот же вопрос, они в ответ называли такие вещи, как летний дом, новый телевизор, модную одежду и, как правило, много-много денег[108]. Целых восемьдесят процентов американцев, родившихся в 1980-х годах, называют достижение материального богатства одной из своих самых важных жизненных целей. Это почти на двадцать процентов больше, чем у тех, кто родился в 60-70-е годы[109].
С этими материальными потребностями, а теперь и финансами для их удовлетворения можно было бы предположить, что мы стали счастливее. Но, как показывает история Йена, все не так просто. Классическое исследование американского экономиста Ричарда Истерлина о влиянии богатства на благосостояние людей ясно демонстрирует: больше денег и вещей не означает больше счастья. Его анализ однозначно показывает, что, как только страна достигает определенного порога экономического благосостояния, дальнейшее повышение ее достатка не сопровождается повышением благосостояния людей[110]. То же верно и для уровня дохода. Несмотря на то что личные доходы в США резко возросли в период с 1940-х по 1990-е годы, общий уровень счастья, о котором сообщали американцы за этот период, оставался более или менее неизменным[111]. Отсечной порог был определен на уровне порядка ста тысяч долларов в год. После этой суммы дохода чувство благополучия стабилизируется, и с каждым дополнительным долларом мы, как выясняется, уже не становимся счастливее[112].
Этот парадокс, при котором избыточное богатство слабо связано со счастьем, известен как парадокс Истерлина. И хрестоматийное объяснение этому – так называемая статусная тревога. Статусная тревога – это не страх, что у нас недостаточно денег или вещей. Это страх, что у нас недостаточно денег или вещей по сравнению с другими людьми. Что мы, выражаясь разговорным языком, не поспеваем за Джонсами. Это беспокойство чрезвычайно распространено в наши дни и нашло свое четкое воплощение в Йене, который никогда не чувствует себя счастливым рядом с Кевином, несмотря на то что покупает больше товаров и услуг, чем большинство людей.
– Когда в нашей жизни присутствует чрезмерность, мы видим проявление некоей неизвестной нам депривации, – пишет британский психотерапевт Адам Филлипс. – Наши излишества – лучший ключ к пониманию нашей собственной бедности и наш лучший способ скрыть ее от самих себя[113].
Он прав. Несмотря на каждый пенни, который мы тратим, внутреннюю бедность, которую мы испытываем – то застарелое чувство, что нам постоянно чего-то не хватает, – невозможно ослабить с помощью одноразовых товаров. Потому что дело не в товарах. Дело в постоянном чувстве недостаточности, из-за которого наши покупки никогда не будут иметь конечную точку. Дело в необходимости инвестировать в себя, чтобы наконец нас признавали просто за то, кто мы есть.
Но при этом чувство неполноценности и недолюбленности – это своего рода смысл нашей экономики. Ей нет никакого дела до нашего счастья, удовлетворенности или фундаментальных потребностей в смысле жизни и социальных связях. Она целиком и полностью создана для того, чтобы вызывать неудовлетворенность и соперничество, чтобы не допустить даже мысли о том, что мы когда-нибудь сможем чувствовать достаточность. Приоритетом системы является – и всегда будет являться – рост. И еще то, как обеспечить наибольший рост в кратчайшие сроки. Предоставленная самой себе, она отбросит все иные соображения, в конечном итоге сведя наше существование к лечению порожденных стыдом страхов, что нам чего-то не хватает, исключительно материальными средствами.
Взросление, культура потребления и сравнение с потреблением других людей научили меня стыдиться любого аспекта моей жизни, который не соответствует социальному образцу – а это почти каждый из них. И не мне одному вдалбливают это дефицитарное мышление.
– Каждый человек, которого я интервьюировала, – пишет известный профессор Брене Браун, – говорил о проблемах уязвимости и своей недостаточности, основанной на стыде и страхе[114].
Все мои студенты говорят о тех же проблемах. Как и подавляющее большинство членов моей семьи и друзья. Стыд – вот причина, по которой мы наблюдаем этот растущий уровень социально предписанного перфекционизма. «Я недостаточно совершенен» и «все ожидают, что я буду совершенным» – таков внутренний диалог нового поколения, сформированного по лекалам экономики предложения.
Социально предписанный перфекционизм является данностью в экономике, завязанной исключительно на росте. И хотя это создает впечатление неизбежности, есть вещи, которые мы можем сделать, чтобы помочь себе вести более удовлетворяющую и целеустремленную жизнь. На мой взгляд, самой важной из этих вещей является сострадание к себе, т. е. разрешение безусловно принять себя[115]. У всех нас есть несовершенства. Когда к ним цепляются или выставляют напоказ, когда реклама рисует их как проявление наших постыдных недостатков, наша инстинктивная реакция – слушать и ненавидеть их. Мы начинаем реагировать так, будто с нами что-то ужасно не так.
– Я недостаточно хорош/хороша, – говорим мы себе. – Я должен/должна быть спортивнее, счастливее, хладнокровнее, красивее.
Кристин Нефф, пожалуй, самый опытный эксперт по самосостраданию. Она проводит различие между самосостраданием и самоуважением. Хотя самоуважение может создать позитивный образ самого себя, говорит Нефф, исследования показывают, что этот образ, созданный на его основе, может быть хрупким и его будет легко разрушить[116]. В противовес этому сострадание к себе, по ее словам, способствует обретению ясности в отношении себя. Ясность в отношении себя означает рефлексировать на тему того, как мы заботимся о себе. Вместо того чтобы измерять собственную ценность тем, что у нас есть, или тем, как мы выглядим, ясность в отношении себя фокусируется на наших мыслях и эмоциях. Это внутренний диалог, который, по сути, звучит так: «Что бы ни случилось, что бы ни говорили или ни делали другие, я самодостаточен/самодостаточна, и я собираюсь заботиться о себе со всей возможной добротой».
Исследования показывают, что люди с более высоким уровнем самосострадания меньше беспокоятся о самопрезентации, у них снижена потребность быть совершенными, они чаще принимают свое тело, чем те, у кого этот уровень ниже[117]. Эти люди также гораздо более адаптивны к стрессовым ситуациям, меньше подвержены руминации, и, как правило, у них меньше проблем с психическим здоровьем, особенно с тревожностью и депрессией[118]. Все это звучит как более здоровая база для существования в современном мире, чем та, которая, как ожидается, будет для нас отправной точкой во всем, то есть неуверенность и неудовлетворенность.
Поэтому вместо того, чтобы позволять самоуважению покинуть вас, когда вы больше всего в нем нуждаетесь, дайте обещание быть добрым к себе. Это означает, как говорит Нефф, принять свои несовершенства, признать свою причастность к коллективному человечеству и понять, что, независимо от того, насколько усердно работает культура, чтобы убедить вас в обратном, никто не совершенен, жизнь каждого – несовершенна. Если вы сможете взять на себя выполнение всего перечисленного, тогда вы сможете, медленно и поначалу неравномерно, избавиться от стыда, который вас заставляют испытывать. Поддерживайте в себе это самосострадание, и со временем, как показывает исследование Нефф, стыд, руминация и беспокойство по поводу вашего внешнего вида будут все менее и менее навязчивыми