Или как меритократия установила новый стандарт совершенства в школе и колледжах
«Перфекционизм есть символ меритократического недуга».
Там, откуда я родом, детям редко удается пробиться в среду академических элит. Действительно, по данным правительственной Комиссии по социальной мобильности Великобритании, только один муниципалитет во всей Великобритании обладает худшей социальной мобильностью[148], чем Веллингборо[149]. Политики называют мой родной город «холодным пятном». Это, я полагаю, является вежливым способом сказать: «Если вы здесь родились, удачи!»
На самом деле никакая понтовая комиссия вовсе не нужна, чтобы сказать вам это. Большинство детей, с которыми я ходил в школу, не были особенно амбициозны в академическом смысле, и я тут не исключение. Не потому, что мы не были умны или находчивы, а вследствие того, что мы могли видеть и слышать собственными глазами и ушами: сборное здание школы приходит в негодность, перегоревшие учителя настолько вымотаны, что весь урок могут просто слово в слово читать учебник ученикам, сидящим с пустыми лицами; у родителей нет ни времени, ни сил проверить или помочь с домашним заданием.
Ничто из этого не вызовет у вас энтузиазма к учебе. Немногие из моих школьных друзей поступили в университет – большинство же сразу окунулись в мир работы. Навскидку, я бы сказал, возможно, один, ну, может быть, двое из всего моего выпускного класса в 200 человек имеют степень магистра.
Считается, что настоящий опыт приобретается в школе жизни. Веселиться до поздней ночи в клубе, а затем в 8 утра стоять на кассе, сверлить отверстия в водопроводной трубе и заделывать ее цементным раствором. Или чуть не оглохнуть от хора голосов «уиииииииииииии», когда шибанулся на строительных лесах. Этих знаний не почерпнешь со страниц пыльного учебника и уж точно не возьмешь их из возвышенных мыслей бородатого профессора. Спросите Сару, Кевина, Йена или кого-нибудь еще, с кем я ходил в школу, почему они не пошли и не получили диплом, и это одна из причин, которую они, несомненно, назовут.
В глубине души большая часть меня согласна с ними. Обычные трудящиеся, к числу которых я причисляю и себя, испытывают врожденную антипатию к хорошо образованным. Моральное суждение современного общества таково, что те, кто находится на вершине, заслужили свое положение и почти всегда хорошо образованы. Каждый раз, когда те, кто лучше нас, говорят нам, что нам просто нужно больше учиться, на самом деле они говорят следующее: ваши трудности – это не наши проблемы, они ваши.
– Если у вас нет хорошего образования, – однажды сказал Барак Обама ученикам средней школы в Нью-Йорке, – вам будет трудно найти работу, за которую платят прожиточный минимум[150].
У пин-апа британских либералов, Тони Блэра, было похожее послание: «Образование, образование, образование!» И если быть справедливым как к нему, так и к Обаме, эти люди подкрепили свою риторику довольно крупными инвестициями. Я ни разу не задумывался об университете, пока великая образовательная инициатива Блэра не проявилась в виде различных стимулов продолжать учебу. Теперь они урезаны вместе с большинством других форм социальной поддержки под самым подозрительным из предлогов под названием «жесткая экономия». Так что, думаю, можно сказать, что я был одним из счастливчиков. Несмотря на ужасные оценки, которые я тогда получал, и несмотря на отсутствие стипендии или родительской поддержки, на которую можно было бы рассчитывать, я все же смог поступить в ближайший педагогический колледж.
И от этого я был на седьмом небе от счастья.
Я не уверен, что у меня была бы возможность сделать такой же выбор сейчас. На самом деле я думаю, что, если бы я родился в 90-х или 2000-х годах, я бы не продвинулся так далеко. В наши дни менее двух процентов выпускников из семей, находящихся в нижней части распределения доходов, в конечном итоге попадают в верхнюю часть шкалы доходов[151]. Конечно, это амбициозный скачок, но даже небольшие подъемы случаются редко. В недавнем исследовании было установлено, что только каждый десятый выпускник из рабочего класса поднялся по социальной лестнице более чем на квинтиль[152]. Эти статистические данные[153] соответствуют более широкой тенденции к снижению социальной мобильности среди всех выпускников и молодежи в целом, которым приходится учиться дольше, работать усерднее и зарабатывать больше денег, чем их родителям, просто чтобы иметь такой же уровень жизни.
– Все чаще становится очевидным, – рассказали The Atlantic американские экономисты Майкл Карр и Эмили Вимерс, – что вне зависимости от вашего образования то, с чего вы начинаете, становится все более важным для того, где вы закончите.
Используя данные опроса Бюро переписи населения США о доходах, Карр и Вимерс показали, что в последние годы общая тенденция социального движения среди молодежи имеет обратную тенденцию.
– Вероятность закончить там же, где вы начинаете, возросла, – сказал Карр, – а вероятность продвижения вверх с того места, с которого вы начинаете, снизилась[154].
Нам говорят усердно трудиться в школе. Но нам редко говорят, почему в 2023 году степень бакалавра ощущается как просто еще один диплом средней школы. Или почему за пределами Группы «Рассел» и Лиги плюща[155]образованию мало что есть предложить молодым людям, которые усердно учатся и по окончании учебы обнаруживают, что работы просто нет, а та, что есть, ненадежна и низкооплачиваема. Это открытие сбивает с толку. А еще больше сбивает с толку то повсеместно царящее убеждение, согласно которому образование есть великий социальный уравнитель, величественный круизный лайнер, который безопасно перевезет всех, кто купит билет, через залив своей классовой принадлежности.
Может быть, в прошлом все было по-другому. Может быть, образование действительно было спасательным кругом от трудностей. Я не знаю. Но я точно знаю, что в наши дни превалирующую логику, лежащую в основании посыла к получению образования, становится все труднее сопоставлять с холодной, суровой реальностью. Потому что при любом уровне распределения доходов, особенно при тех искажениях, что мы наблюдаем в наши дни, всегда имеет значение только один верхний процентиль. И большинства в нем не будет.
Таким образом, если вы не повышаете заработную плату по всем отраслям – а реальная заработная плата среднего американца имеет примерно ту же покупательную способность, что и сорок лет назад[156], – то все, что вы делаете, производя все больше и больше выпускников, имеющих долги по студенческой ссуде, – это втискиваете их в тесную середину и все больше и больше урезаете размер их премиальной надбавки за обучение в колледже.
Я был на последнем курсе колледжа, когда наконец понял это. Я почувствовал, как сжимаются тиски, когда мой домовладелец поднял арендную плату во второй раз. Я просматривал сайты по подбору персонала и с недоумением читал критерии для вакансий начального уровня. И я с ужасом наблюдал, как долг, который я накапливал, стремительно рос и не думал останавливаться.
В этот момент меня осенило: в этом мире мне нужно будет усердно работать, просто чтобы поддерживать тот скромный уровень жизни, который у меня уже есть. И я понял еще кое-что: если я хочу подняться по социальной лестнице, мне придется не просто стать лучше людей, которые намного умнее и гораздо более привилегированные. Мне придется подняться над экономикой, плохо приспособленной к тому количеству выпускников, которое она производит. Жизнь – это одна большая гонка, и я чувствовал себя уже побежденным.
Если бы у меня были друзья-единомышленники, с которыми я мог бы поделиться этими чувствами, эти переживания, возможно, не доставили бы мне таких трудностей в связи с моим социальным самоопределением. Живя на арене гиперконкуренции и не желая, чтобы мое происхождение определяло меня, но чувствуя себя в целом ниже всех остальных, я только и мог, что развить в себе острую потребность обеспечить свое будущее, стремясь к оценкам выше среднего. Психологи называют такую целенаправленность «утратой идентичности», которая происходит, когда мы полностью зацикливаемся на узкой цели, навязанной жестким давлением внешнего мира. Поскольку моя собственная идентичность зависела от академических показателей, вся моя самооценка стала зависеть от того, насколько успешным было мое стремление к ним.
Это совершенно изматывающий образ жизни. Но при попутном ветре он может унести вас довольно далеко. Получив степень бакалавра, я продолжил писать магистерскую диссертацию по спортивной психологии и затем поступил в докторантуру Лидского университета. Это был тот период моей жизни, когда я, образно говоря, не сидел за рулем в кресле водителя. Я был пассажиром мчащегося на всех парах автомобиля, который должен был превратить меня в совершенного студента. И, оглядываясь теперь назад, я вижу, что проблемы с психическим здоровьем, с которыми мне пришлось столкнуться в дальнейшем, были следствием этой утраты реального собственного «я».
Я был в замешательстве, а потому постоянно настороже. Я не знал, кто я такой и чего на самом деле хочу. Почему из всех мест я оказался именно здесь? Был ли я все тем же мальчишкой из Веллингборо, без гроша в кармане, поздно повзрослевшим, прижимающим ладони козырьком к стеклу автомобиля, готовым лопнуть от волнения при виде светящегося набалдашника переключателя скоростей? Или я был интеллектуалом в кардигане, поглаживающим подбородок и посещающим семинары по моделированию структурных уравнений? В глубине души я понимал, что я не тот, кем пытаюсь быть. Но я также знал: если я собираюсь выжить в токсичной конкурентной культуре, которая прославляет сверхдостижения и признанный успе