Я знаю это, потому что сам испытал на себе всю силу меритократического давления, как только оторвался от сообщества рабочего класса, в котором вырос. За период между отъездом из Веллингборо и поступлением в возрасте тридцати лет в Лондонскую школу экономики и политических наук (LSE) в качестве умеренно успешного профессора я превратился в представителя дипломированного среднего класса, работающего на полную ставку. И то, чему я стал свидетелем с этого аванпоста, потрясло меня. Большинство молодых людей, которых я обучаю, происходят из богатых семей и испытывают невыносимое давление, связанное со стремлением преуспеть, которое начинается почти сразу же после того, как они выходят из колыбели. К тому времени, когда они знакомятся со мной, они искренне верят, что меритократия сродни естественному отбору, и эта вера только укрепляется, когда они поступают в престижный университет и начинают общаться с лучшими из лучших.
«Пробиваться в люди» – это практически все, чем они заняты. В 2018 году американская благотворительная организация под названием Фонд Роберта Вуда Джонсона провела исследование о благополучии молодежи[161]. На фоне растущего числа психических заболеваний они хотели узнать о наиболее насущных факторах, которые подрывают здоровье и счастливое мироощущение молодых людей. Разумеется, всплывали типичные вещи, которые мы обычно ассоциируем с неблагоприятным положением, такие как бедность, травмы и дискриминация. Но обнаружился еще один фактор риска для молодых людей, который исследователи наблюдали снова и снова, и на этот раз он касался более обеспеченной молодежи.
Что за риск? Чрезмерное давление, рожденное стремлением преуспеть.
Для молодых людей, занятых в сфере образования, это, конечно, означает стремление преуспеть в школе. В школах крупных городов Америки в период с дошкольного возраста до окончания двенадцатого класса проводится более ста контрольных тестов[162]. Вдобавок к этому, будто бы одного этого недостаточно, некоторые школьные администраторы публикуют результаты тестов в открытом доступе в интернете, чтобы молодые люди и их родители могли их сравнить[163]. Это если говорить о токсичной конкуренции. Практически с того момента, как они переступают порог школы, молодые люди подвергаются неослабному давлению оценивания, которое порождает тревогу по поводу успеваемости, соперничество и зависимость самооценки от результативности и оценок.
Чтобы гарантировать хорошую успеваемость, учителя обычно просят учеников выполнять домашнее задание, что занимает от двух до четырех часов за вечер. В некоторых школьных округах США и пять часов не являются чем-то неслыханным[164]. Учителя назначают такое количество заданий, потому что, во-первых, это нужно учащимся, во-вторых, этого требуют родители, а в-третьих, о школе судят по количеству выпускников, поступивших в колледжи. Если учителя не будут давить на своих учеников, те рискуют лишиться мест в элитных колледжах, что выставит в плохом свете не только их самих, но и школу в целом.
Никогда еще ставки не были столь высоки, как в наши дни. За последние два десятилетия средний показатель поступления в элитные колледжи снизился с тридцати процентов до менее чем семи процентов от общего числа абитуриентов[165]. Около семидесяти пяти процентов учащихся старших классов и около половины учащихся средней школы говорят, что они часто или всегда испытывают стресс из-за школьных занятий. Более двух третей говорят, что они часто или всегда беспокоятся о поступлении в выбранный ими колледж[166].
Этот стресс нашел свое отражение в исследовании, проведенном американским психологом Сунией Лутар. Ее опросы неизменно показывают, что давление, испытываемое учениками в школе, вызывает эмоциональный стресс и этот стресс наиболее остро проявляется у подростков из более обеспеченных семей. Тех, кого наиболее энергично готовят к поступлению в элитные колледжи[167]. Она также заметила, что такие подростки демонстрируют более высокие показатели злоупотребления наркотиками и алкоголем, чем их менее благополучные сверстники, а также в три раза чаще своих ровесников страдают депрессией и тревожностью. Социолог Дэниел Марковиц довольно точно описывает их нелегкое положение:
– Там, где дети аристократов когда-то наслаждались своими привилегиями, дети меритократов теперь просчитывают свое будущее: они планируют и просчитывают, обращаясь к ритуалам сценической самопрезентации, двигаясь в знакомых ритмах амбиций, надежды и беспокойства[168].
Социально предписанный перфекционизм во многом символизирует этот меритократический недуг. С помощью бесконечных оценок и тестов, а также последовательного процесса публичного просеивания, сортировки и ранжирования молодых людей учат понимать, что чрезмерное давление – это естественный порядок вещей. Нравится им это или нет, они должны постоянно сравнивать себя с другими и понимать, что всегда нужно больше учиться, ставить перед собой более высокие цели и добиваться выдающихся оценок. Эта культура перфекционизма заставляет вас полагаться на результаты ваших усилий, и, в конечном счете, это означает, что вы начинаете определять себя в очень строгих и узких рамках «идеально, КАК…».
Исследования в большинстве своем подтверждают идею о том, что последние поколения все чаще сравнивают себя с идеалом. Например, опрос канадской молодежи, проведенный в 2017 году, показал, что пятьдесят пять процентов учащихся начальных классов и шестьдесят два процента старшеклассников заявили, что им необходимо быть идеальными в своих школьных занятиях[169]. Другое канадское исследование, проведенное психологом Трейси Вайланкурт, заглянуло еще глубже.
Трейси в течение шести лет отслеживала уровень перфекционизма старшеклассников и обнаружила, что около двух третей учащихся имеют по крайней мере умеренный уровень самоориентированного и социально предписанного перфекционизма. Это уже достаточно высокие уровни, но данные Вайланкур показывают также, что они становятся еще выше по мере того, как студенты приближаются к критической фазе выбора колледжа[170].
Вывод, который мы должны сделать из этих данных, заключается в том, что школьная система учит молодых людей тому, что отличные оценки не только желательны, но и абсолютно необходимы, если вы хотите гарантированно поступить в колледж.
К тому времени, когда эти замечательные молодые люди поступают ко мне в университет, они уже прошли сквозь горнило школьной сортировочной машины. Но они вышли ошеломленными, ранеными победителями. Как туго сжатая пружина, они излучают напряжение, и их глубоко укоренившийся страх неудачи столь же заметен, как и их эклектичный выбор одежды. Если они надеялись на некоторую передышку, то их ждет горькое разочарование. Все те оценивание, просеивание, ранжирование, соревнование и сравнение, которым они подвергались в школьные годы, не исчезают волшебным образом, как только они переступают порог кампуса. Все это усиливается.
– Разжигая и поощряя манию достижений своей политикой приема абитуриентов, – пишет американский философ Майкл Сэндел в своей книге «Тирания заслуг» (The Tyranny of Merit), – элитные колледжи мало что делают, чтобы сбавить обороты[171].
Напротив, они еще и хвастаются этим. Так, студенческие организации, администраторы, департаменты и даже преподаватели хором поют о низких показателях приема в LSE. В проспекте бакалавриата об этом говорится как о чем-то само собой разумеющемся. «Лондонская школа экономики – высококонкурентное учебное заведение, – говорится в нем. – В 2021 году мы получили около 26 000 заявок примерно на 1700 мест. Такая жесткая конкуренция означает, что каждый год нам, к сожалению, приходится разочаровывать многих претендентов».
Каким бы непреднамеренным это ни было, подобное высокомерие просачивается наружу. И это создает любопытную культуру кампуса, при которой студенты чувствуют себя обязанными создавать впечатление, будто все дается им без особых усилий, даже несмотря на то что за закрытыми дверями они вкалывают как сумасшедшие. И такое не только в LSE. Поговорите с любым профессором, советником или администратором колледжа в любом другом элитном учебном заведении, и они расскажут вам ту же историю. Недавнее исследование, проведенное в Университете Дьюка, например, показало, что студенты ощущают на себе давление выглядеть «безупречными без усилий», то есть умными, подтянутыми, крутыми, привлекательными и популярными – и все это без следов особого труда[172]. В Стэнфорде они называют эту видимость «синдромом утки», так как утка всегда кажется безмятежно скользящей по воде, в то время как в глубине она отчаянно гребет лапами.
Причиной всей этой неистовой гребли почти всегда является тревога по поводу оценок. Эта тревога – последствие интенсивного школьного тестирования, которое в университете только усугубляется. Здесь круг конкурентов – это не просто люди, с которыми вы выросли, это группа элитных отличников, сосредоточенных в верхней части академического распределения. Все исключительны, так что все должны отлично справляться со своими тестами. И поскольку бежать некуда, общая аура исключительности создает атмосферу скороварки, в которой даже высокие оценки могут вызывать явное разочарование.
Если бы инопланетянин спустился на Землю с планеты Зог и ему было поручено спроектировать расчетно-клиринговый центр для серийного выпуска перфекционистов, ему было бы трудно создать что-то лучшее, чем современный университет. Данные, которые мы обсуждали в пятой главе, точно показывают, в какой степени студенты колледжей испытывают социальное давление, требующее от них быть идеальными. Но нам вовсе не обязательны данные, чтобы увидеть это. Каждой св