оей клеточкой студенты источают стремление к совершенству. Тревога настолько сковывает некоторых моих учеников, что они порой даже не могут заставить себя открыть свои зачетные книжки из страха, что один вероятный плохой результат разрушит их мечты об идеальном будущем.
Насколько я могу судить, элитные колледжи не демонстрируют особых успехов в борьбе с тем огромным давлением, которое испытывают их студенты. Многие учреждения яростно поливают водой самые горячие точки давления, но не могут потушить огонь. Недавний опрос первокурсников Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе показал, что с середины 80-х годов доля студентов, которые чувствуют себя подавленными и перегруженными, выросла более чем на шестьдесят процентов[173]. Другой опрос, проведенный Американской ассоциацией охраны здоровья студентов, показал, что число студентов университетов, сообщающих о чрезмерной тревожности, выросло с пятидесяти процентов в 2011 году до шестидесяти двух процентов в 2016 году[174].
В Великобритании у нас аналогичные проблемы. Недавнее исследование, проведенное Фондом психического здоровья, показало, что ошеломляющие восемьдесят три процента подростков в возрасте от восемнадцати до двадцати четырех лет чувствуют перегрузку, неспособность справиться с давлением со стороны внешнего окружения[175]. В университетах Великобритании, как и в США, наблюдается рост числа студентов, бросающих учебу[176]. А для тех, кто просто хочет сделать перерыв, стресс усугубляется политикой, которая неоправданно затрудняет повторное зачисление (не говоря уже о финансовых затратах). Перфекционизм не просто встроен в принципы и практику современного университета, он запечатлен в сознании студентов, которые должны пытаться существовать внутри глубоко укоренившейся культуры исключительности, страха неудачи и токсичной конкуренции.
Возникает соблазн посоветовать молодым людям снизить давление, забыть об оценках и сосредоточиться на своем развитии. Это действительно полезные советы. Но в системе образования, где исключительные оценки имеют первостепенное значение – и в буквальном смысле означают разницу в жизненных шансах, – говорить молодым людям немного сбавить обороты – это все равно что просить кого-то, кто получил с размаху по яйцам, поменьше сквернословить. Альтернативы просто нет: в наши дни только для того, чтобы оставаться на месте (не говоря уже о том, чтобы подниматься вверх по академической лестнице), студенты должны неустанно трудиться и с еще большим напряжением стремиться вперед. Им нужны вовсе не инструкции о том, как справляться с возрастающим давлением, чтобы преуспевать с еще большей выдержкой, жизнестойкостью или мотивацией на успех. Им нужно образование по совершенно другим правилам.
И, несмотря на все, что я только что сказал, эти правила абсолютно точно должны основываться на меритократии. Разнообразное, живое и процветающее общество нуждается в пути для развития навыков, талантов и изобретательности каждого молодого человека. Но это не то, что у нас есть, не так ли? Для богатых у нас есть «Голодные игры» в дарвиновском стиле, а для всех остальных – троянский конь под названием «Великая американская мечта»™.
Вместо этой мнимой меритократии у нас могла бы быть настоящая меритократия, при которой каждый ребенок обладает правом и свободой получить хорошее образование и выбрать для себя значимый жизненный путь – каким бы он ни был.
Обучение в соответствии с этим более просвещенным сводом правил было бы предназначено не для того, чтобы сортировать, просеивать и ранжировать нас для рынка, а скорее для того, чтобы дать нам всем, независимо от нашей отправной точки, инструменты для достойной и ответственной жизни по нашему собственному выбору. Чтобы это произошло, каждая школа должна быть обеспечена достаточными ресурсами, а учителям должна выплачиваться справедливая зарплата, чтобы они могли обеспечивать высокий уровень образования. Основное внимание должно быть уделено развитию, исследованию и обучению, при этом необходимо снизить экзаменационную нагрузку во избежание надуманных определений идеальности в виде оценок, зачетов и рейтингов, влияющих на то, как дети воспринимают самих себя – особенно в ранние годы жизни.
В Финляндии есть модель подобного вида школьного образования. Финские дети не приступают к формальному обучению до семи лет. До этого, в детском саду, им разрешается просто играть, исследовать и творить. В старших классах финны проводят на уроках вдвое меньше часов, чем американские студенты. Каждый час у них пятнадцатиминутный перерыв. У них нет никаких стандартизированных тестов, за исключением международного теста PISA по чтению, математике и естественным наукам. И все же, несмотря на это, они по-прежнему превосходят американских студентов по всем показателям[177].
Финляндия доказывает, что школьное образование необязательно должно быть рассадником перфекционизма. Оно может быть гораздо менее трудоемким, без шквала тестов, кроме самых необходимых, и при этом давать детям навыки, необходимые для того, чтобы вносить значимый вклад в развитие своего общества. Этот структурный акцент на обучении и развитии, а не на результатах и показателях должен также распространяться на университеты. Современный университет измеряет и подсчитывает абсолютно все: вступительные взносы, посещаемость студентов, оценки, как текущие, так и итоговые, соотношение студентов и персонала, баллы за преподавание, удовлетворенность студентов, расходы студентов, результаты исследований, качество исследований, многопрофильность и степень влияния. В последние годы даже наметилась тенденция в значительной степени основывать рейтинги университетов на зарплатах, которые могут получить их выпускники. Это нужно прекратить. Университеты – это не футбольные команды, борющиеся за место в чемпионате. Это образовательные учреждения. Они существуют для того, чтобы создавать и передавать знания, а также обмениваться ими. И доступ к этим знаниям должен быть фундаментальным правом, то есть бесплатным, как это существует в Европе.
Также необходимо расширить доступ к образованию и обеспечить гораздо меньшее давление на тех, кто его получает. Поступление должно быть менее конкурентным, а учеба – не занимать все время студента, в том числе и в «элитных» школах, и в университетах. Расширяя набор учащихся, учебные заведения должны расширять его таким образом, чтобы ни один студент не переводился из своей группы по мере увеличения числа аудиторий. Это может показаться дорогостоящим с точки зрения финансирования. Но важно рассматривать это расширение как инвестицию, а не как утечку ресурсов. Расходы на расширение возможностей получения образования с лихвой окупаются в долгосрочной перспективе за счет вклада в общество, вносимого хорошо образованными людьми.
Действительно, хорошо образованное население на всех уровнях его социальных слоев будет процветать. Чем больше талантов и разнообразия в искусстве, науке, мышлении и устремлениях общества, выраженных в его философах и химиках, художниках, инженерах и строителях, компьютерных программистах и учителях, тем ярче его рисунок. Подчините образование рынку, пренебрегайте им или – что еще хуже – предоставляйте его только тем, кто может позволить себе платить за него, – и в результате страдают все. Высшее образование во многих отношениях является главным средством выравнивания социального положения. И если мы сделаем все правильно, у нас может быть универсальная меритократия, которая не будет оказывать безжалостного давления на студентов, которым посчастливилось «добиться успеха». Давления, которое возрастает по мере того, как они поднимаются все выше.
Другими словами, вся сфера образования нуждается в коренном преобразовании так, чтобы вам не обязательно было обладать экстраординарными способностями или богатством, чтобы получить привилегированное положение. Когда образовательные учреждения стабильны и должным образом финансируются, каждый учащийся обретает контроль над своей жизнью и над результатами принимаемых им решений. Такой контроль формирует ту цельность, в опоре на которую можно найти смысл в жизни и развить свои способности теми способами, которые созвучны нам самим и наиболее полезны для других и общества в целом. Проще говоря, образование в условиях истинной меритократии не требует от молодых людей быть идеальными. Требуется только, чтобы у них были страсть и безграничное любопытство, которые поведут их вперед, к целям, которые действительно являются их собственными.
Всякий раз, когда я вижу, как моим ученикам непросто выдерживать давление в результате стремления преуспеть, я вижу себя. Я вижу, как, неистово и тщательно скрывая это, они гребут, потому что когда-то так делал и я. Я чувствую их сокрушительную потребность выдавать показатели выше среднего, потому что когда-то я чувствовал то же. И я могу понять их отчаянные попытки обеспечить себе лучшее будущее, возвысив себя над другими, потому что когда-то это было и моей мотивацией. Каждый студент, который стучит в мою дверь, получает внимательного, благосклонного слушателя. Но одного лишь сочувствия недостаточно. Молодые люди выходят из школы, уже заряженные мотивацией преуспеть. Они поступают в колледж и испытывают то же давление, усиленное острой конкуренцией и культурой суровой исключительности. Некоторые говорят, что это очевидная угроза перфекционизма, расстройств, связанных с самооценкой, и психических расстройств[178], [179], [180].
Я думаю, что все гораздо хуже. Угроза предполагает, что мы можем видеть приближающуюся опасность или, по крайней мере, знаем, когда оказываемся перед ней. Наша меритократия отличается тем, что имеет это всепроникающее, вездесущее подспорье в виде нашей культуры. Ее разрушительная сила в значительной степени скрыта от ее страдальцев, которые, как это ни парадоксально, одновременно являются ее самыми ярыми последователями.