олледж.
План Сингера был тщательно продуман. Сначала он основал благотворительную организацию, чтобы скрыть деньги, которые заплатили ему клиенты, а затем выполнил свои гарантии, провернув два мошенничества. Одно из них заключалось в проплате суррогатных абитуриентов за сдачу ими вступительных экзаменов в колледж. Другое предполагало налаживание тесных контактов и подкуп администраторов колледжей и спортивных тренеров, чтобы они отбирали детей его клиентов в университетские команды. Эта стратегия была идеальной для общества, по колено погрязшего в меритократическом неравенстве. Мошенники-исполнители не просто обеспечивали гарантированный доступ в Лигу плюща для и без того сверхбогатых, они при этом создавали крайне важное впечатление, что дети клиентов Сингера добились этого своими силами.
В 2019 году, когда ФБР только начало раскрывать истинные масштабы деятельности Сингера, в зону внимания неизменно попадали родители. Их действия шокировали общественность, которая сама тратила огромное количество нервной энергии в тревоге за шансы своих детей попасть в Лигу плюща. Журналисты направили свои камеры на лица оскорбленных родителей. Netflix[187] даже выпустил удостоенный наград сериал, посвященный этому делу. «Они преступники!» – гремели заголовки газет. «Какое у вас может быть на это право?» – вопрошали ведущие новостей.
Конечно, эти заголовки оправданы. Но, опять же, можно заметить, как удобно они сфокусированы. В то время как все заняты тем, что показывают пальцем на виновных, причины, по которым услуги Сингера вообще существовали, в значительной степени упускаются из виду. И я не уверен, что есть более наглядный пример того, как меритократическое давление искажает всякое представление о перспективе, чем «Университетский блюз». Скандал высветил многие социальные проблемы, но, пожалуй, наиболее ярко он выявил высокий уровень родительской истерии, существующей внутри однобокой экономики, зацикленной только на деньгах и статусе.
Когда Джудит Харрис, выдающийся теоретик детского развития, сказала, что родители не имеют значения, она вовсе не имела в виду, что они действительно не имеют значения. Она имела в виду, что они не имеют значения в том смысле, в каком мы думаем, что они имеют значение. Ценности, которые передают родители, могут сильно повлиять на то, какими людьми станут их дети, но это не значит, что эти ценности в первую очередь принадлежат им самим. Родители скорее подобны психологическим агентам общества – действуют как посредники, передающие его доминирующие ценности через то, как они воспитывают своих отпрысков.
Нетрудно угадать этих психологических агентов меритократической культуры. Это родители-вертолеты – матери и отцы, своей гиперопекой чрезмерно присутствующие в жизни своих детей, особенно когда речь заходит об образовании. Они направляют и перенаправляют, подталкивают и тянут в своей тревожной, надоедливой, напористой манере, практически не оставляя ребенку возможности последовать своим индивидуальным интересам. Родительский «вертолетный» труд часто бывает неустанным. Его цель? Обеспечить успех своего ребенка в условиях высококонкурентной меритократии. В этой культуре «зависание» над ребенком на манер вертолета – это способ родителей показать, что они любят своего ребенка и в полной мере заботятся о его жизненных шансах.
О росте популярности «вертолетного» родительства свидетельствует многое. Но, пожалуй, наиболее заметным является смещение родительских приоритетов и ценностей. Например, в период с 1995 по 2011 год значение, которое американские родители придавали трудолюбию как желательному свойству у своих детей, возросло почти на сорок процентов. И совершенно ясно, куда следует направить весь этот тяжелый труд: на образование. С середины 70-х годов время, которое родители тратят на выполнение школьных заданий вместе со своими детьми, увеличилось на ошеломляющие пять часов в неделю[188].
Увеличение времени, выделяемого на школьную учебу, происходит за счет других видов деятельности. Так, количество игрового времени, проводимого американскими детьми со своими родителями, с начала 80-х годов сократилось на двадцать пять процентов[189]. А с начала 90-х годов американские родители перераспределили более девяти часов в неделю с игр на неигровые занятия, такие как подготовка к тестам или выполнение домашних заданий[190]. Таким образом, основное послание, передаваемое любому ребенку даже с наполовину исправной антенной, заключается в том, что некоторые виды деятельности достойны родительского времени (школьные занятия), в то время как другие – нет (игры).
Неудивительно, что такое изменение ценностей произошло в тот неспокойный период, когда давление на образование стало быстро расти. Недавний опрос с участием более чем 10 000 студентов из различных колледжей США, проведенный в период пандемии COVID-19, выявил, что молодые люди сообщали о значительно возросшем стрессе по поводу учебы по сравнению с допандемийным периодом. В качестве триггеров тревожности студенты называли оценки, нагрузки, тайм-менеджмент, недостаток сна и страхи перед учебой в колледже. Но самым большим источником стресса, по мнению молодых людей, были ожидания их родителей в отношении достижений своих отпрысков. Пятьдесят семь процентов молодых людей заявили, что ожидания не снизились во время пандемии, а тридцать четыре процента заявили, что они фактически возросли[191].
Экономисты Гэри и Валери Рами считают, что гиперопека является частью более масштабной «крысиной гонки». Родители зацикливаются на результатах обучения и усиливают надзор, поскольку они реагируют на давление общества. Все больше и больше излишне тревожных людей сеют вокруг беспокойство, создавая атмосферу паники. Скандал с «Университетским блюзом», возможно, стал кульминацией именно этой эхо-камеры, где все настолько вышло из-под контроля, что богатые родители пошли на преступные действия, чтобы получить преимущество для своих и без того привилегированных детей.
Не то чтобы подобный феномен был возможен повсюду. Трудно представить, чтобы в других странах, таких как Швеция и Норвегия, где неравенство невелико, а социальная мобильность высока, услуги Сингера были бы так уж востребованы. Менее пятнадцати процентов опрошенных родителей в этих странах упоминают трудолюбие как качество, которое они ценят. Эти матери и отцы в основном предпочли бы оставить своих детей в покое, чтобы те сами прокладывали свой путь. Действительно, в отличие от родителей из США, Канады или Великобритании, шведы и норвежцы дают детям время развивать свои собственные мысли, чувства и интересы, проявлять собственное воображение и выражать себя так, как они считают нужным[192].
Родители-вертолеты могут показаться нормой в таких странах, как США, Канада и Великобритания, однако такую большую их концентрацию можно встретить только в очень специфических экономических условиях. И это потому, что при таких специфических условиях мания неизбежна и вполне объяснима. Ни один британский или американский родитель в здравом уме не хотел бы, чтобы его ребенок рос самоуспокоенным и расслабленным. Не тогда, когда давление в результате школьных требований растет, не тогда, когда показатели приема в элитные колледжи падают, и уж точно не тогда, когда зияющее социальное неравенство означает, что все больше и больше молодых людей «остаются позади».
«Вертолетное» воспитание детей в условиях такого давления – не выбор, а необходимость. Мамы и папы пристально следят за тем, чтобы ребенок понял, что успех в школе абсолютно необходим. И не потому, что этого хотят они, и даже не потому, что они думают, что это будет полезно для здоровья их ребенка – а потому, что их существующие инстинкты должны быть подавлены ради инстинктов, приобретаемых ими в условиях токсичной конкурентной меритократии.
Каковы же тогда последствия этого «вертолетного» воспитания? И является ли перфекционизм одним из них?
Дети нуждаются в привязанности к своим родителям – и они ищут ее. Но родители-вертолеты могут непреднамеренно затруднить эту привязанность по нескольким причинам. Во-первых, потому что родители-вертолеты, как правило, чрезмерно озабочены последствиями неудач; а во-вторых, потому что они склонны устанавливать стандарты, которые являются более продвинутыми и взрослыми, нежели те, которых может с комфортом достичь их ребенок. Такое воспитание тонким образом дает понять детям, что они не должны оступаться. И в то же время – что они никогда не бывают достаточно хороши, чтобы заслужить полное и безоговорочное одобрение своих родителей.
Конечно, не все родители такие. Но мы точно знаем, что в совокупности родительские ожидания могут взлетать настолько высоко, что молодые люди интерпретируют их как требования быть идеальными. Откуда мы знаем? Потому что в исследовательской статье 2022 года, опубликованной в журнале Psychological Bulletin, Энди Хилл и я задокументировали это в паре исследований[193]. В первом исследовании мы обобщили корреляции и проследили связь между чрезмерными родительскими ожиданиями – или ожиданиями, которым дети не могут соответствовать, – и социально предписанным перфекционизмом. А во втором исследовании мы проанализировали собранные на протяжении тридцати лет представления американских, канадских и британских студентов о чрезмерности родительских ожиданий, чтобы увидеть, существует ли тенденция их роста с течением времени.
Проанализировав цифры, мы обнаружили, что родительские ожидания действительно положительно коррелируют с социально предписанным перфекционизмом, и эта корреляция была очень существенной. На самом деле она была настолько велика, что почти половина дисперсии в социально предписанном перфекционизме объяснялась родительскими ожиданиями. Кроме того, наблюдались положительные связи с само- и внешнеориентированным перфекционизмом, хотя и в меньшей степени.