– Этот шаг был действительно спасением от неуверенности в себе, которая неизбежна, когда ты шабашишь, – сказала она мне. – Пришло время. Мне нужно было больше контроля над своей жизнью.
Тем не менее элемент риска все равно оставался. Зарплата маркетологов начального уровня, как известно, низкая, а контракты почти всегда ненадежны.
– Хотя мой рабочий контракт был рассчитан на два года, – вспоминала Эмма, – мой босс с самого начала ясно дал понять, что я могу быть уволена в любой момент.
Но риск принес свои дивиденды. Следующие пару лет Эмма потратила на то, чтобы расширить свое положение в компании и создать блестящую репутацию у нескольких высокопоставленных клиентов. Не без жертв, конечно.
– Я работала не покладая рук, – сказала она мне. – Я почти всегда засиживалась допоздна, обычно приходила по выходным и всегда была на виду на важных вечеринках и мероприятиях.
Она вспоминала, что дошло до того, что делать что-либо не связанное с работой стало восприниматься для нее чем-то вроде отлынивания:
– Мне стыдно признаться, но были времена, когда, уехав куда-то с семьей или друзьями, я не была с ними полностью. Вместо этого я все время думала: «Я должна работать».
На первый взгляд может показаться, что работать так – это личный выбор. И, конечно, с одной стороны, это свободная страна – вы либо готовы перенапрягаться, либо нет. Но мы знаем, что все не так просто. Конечно, вы можете сказать «нет» этим маленьким частичкам неоплачиваемого труда и продолжать говорить «нет», но через некоторое время это будет взято на карандаш. Оставаться на своей полосе, отказываться уступать, когда тебя поджимают, не проехать лишний ярд – это черты, которые не одобряются на современном рабочем месте.
– Никто никогда не изменял мир, работая по сорок часов в неделю, – написал однажды в своем твиттере американский бизнесмен Илон Маск. – Вам нужно работать около восьмидесяти часов непрерывно, временами достигая пика в сто часов[200].
Несколько лет Эмма продолжала свой режим переработок. Она сменила несколько мест работы, ненадолго вернулась к фрилансу, прежде чем наконец получила должность старшего менеджера в международной рекламной фирме. К тому времени она многого добилась в своей отрасли – гораздо большего, чем когда-либо могла себе представить. Но ее долготерпение было на исходе, и, что еще хуже, рос ее пессимизм.
– Поначалу я относилась к своей работе как к стилю жизни, придавала ей своего рода духовное измерение и верила, что это мое призвание.
Но работа не отвечала Эмме взаимностью. И вскоре некоторые внешние особенности ее профессии начали ее раздражать.
– Желаемый… Несмотря на то что это такое бессмысленное слово, это единственное качество продукта, которое действительно волнует компании в наши дни. Не делайте продукт смешным, сложным или вдумчивым, а просто посыпьте немного блеска и сделайте его желаемым. Но дело вот в чем: как его делать желаемым в долгой перспективе? Как продолжать проводить блестящие кампании, убеждающие людей стремиться к какому-то мифическому идеалу и в какой-то момент не стать глубоко циничным?
Она продолжила:
– Несмотря на то что у меня было смутное ощущение, что я двигаюсь вперед, я никогда по-настоящему не чувствовала, что добиваюсь какого-либо прогресса.
Как и большинство отраслей новой экономики, реклама печально известна тем, что имеет весьма расплывчатые показатели успеха. Эмма сказала мне, что критерии «неоднозначны» и часто придумываются постфактум.
– Все это количество неизвестного пугает, особенно когда у тебя контракт с ограниченным сроком действия, есть расходы и тебе нужно знать, будешь ли ты работать в следующем году.
Эмма отправилась в Лондон, убежденная, что найдет свое место в мире, но покинула его измученной, растерянной и еще более неуверенной, чем когда-либо. Она сказала мне, что больше всего ее изматывало это хроническое чувство незащищенности.
– Я никогда не чувствовала, что достаточно прочно закрепилась в рекламе, чтобы выдержать безжалостное давление, которое все нарастало и нарастало.
В конце концов она сказала:
– Я не была уверена в своих убеждениях и в том, верила ли я вообще в то, что делала. Появлялись молодые люди, которые были более голодными и более готовыми идти на необходимые жертвы. Я не могла продолжать заставлять себя быть, как они. Меня начала возмущать моя ежедневная рутина, и, если честно, я была полностью измотана, я перегорела.
Кафе стало для Эммы местом отдохновения. В сонном Бате, где она подавала пирожные и капучино местным мамочкам и усталым профессорам из близлежащего университета, у нее наконец появилось призвание, которое давало ей что-то взамен, обеспечивало некое подобие безопасности и дарило чистое, как кристалл, чувство цели.
Экономика предложения стремится истощить как можно больше человеческих и природных ресурсов, чтобы заработать как можно больше денег в наикратчайшие сроки. Живя по этим правилам уже несколько десятилетий, мы, безусловно, достигли ошеломляющего уровня благосостояния – гораздо большего, чем люди могли себе представить даже несколько десятилетий назад. Но верно и то, что, как обнаружила Эмма, мы не можем наслаждаться этим. Нам даже не позволено оценить и признать это по достоинству. Ибо это встало бы на пути тех самых переработок, в которых так нуждается наша экономика для поддержания своего роста. Если мы сбавим темп, будем больше отдыхать и меньше стремиться вперед, последствия этого приведут к тому, что другие работники окажутся на обочине.
Все это означает, что наша экономическая система устроена неким цикличным образом так, что должна заставлять нас работать просто для того, чтобы мы продолжали работать. Как она это делает? Разумеется, за счет нашей неуверенности.
Быть частью современной взрослой рабочей силы означает быть неуверенным в себе. Независимо от того, сколько вы зарабатываете или, что более важно, насколько усердно вы работаете, этого никогда не будет достаточно: работа никогда не становится по-настоящему сделанной. Она просто движется дальше, изменяет форму или заменяется чем-то новым. Редко мы испытываем длительное удовлетворение – не говоря уже о чувстве безопасности – от плодов нашего труда. Нам заплатят – мы будем работать. Мы будем вкалывать – нам заплатят еще немного, и это, кажется, продолжается вечно. Мы изнуряем себя работой ради все новых и новых денег, просто чтобы удержаться на том уровне жизни, который у нас уже есть.
Переживания Эммы, связанные с этой неуверенностью, не уникальны, как и ее эмоциональные реакции в связи с этим. Когда мы в наши дни говорим о работе, мы в основном говорим о том, как много мы работаем или как ужасно мы все переутомлены. И это правда. Переработки, суета в связи с рабочими обязанностями; побочные хлопоты и время, потраченное на то, чтобы просто наверстать упущенное, – все это превращает цифры заработной платы в насмешку, отражающую лишь то, что мы добросовестно пашем свои сорок часов в неделю[201]. Рабочий режим, о котором сообщают сами работники, раскрывает настоящую правду: средняя продолжительность рабочей недели приближается к сорока восьми часам, и колоссальные восемнадцать процентов работников работают более шестидесяти часов в неделю[202].
Но за этими цифрами кроется кое-что еще. В прошлом основные рабочие ритмы и рабочий распорядок были простыми, даже если сама работа была изнурительной и порой непосильной. Сейчас это изменилось. От этих моделей выполнения работы полностью отказываются, в то время как сама работа стала не менее трудоемкой. История Эммы является свидетельством психологических последствий такого изменения, где правила работы в контексте новой экономики радикально переписываются.
По мере того как организации адаптируются к среде стремительного роста и становятся более гибкими, они отказываются от старых методов, дававших чувство безопасности, таких как стабильное жилье и определенное, установленное количество рабочих часов. На их место приходят совершенно другие приоритеты. В то время как наши родители работали в фирмах, где поощрялись приверженность делу, совершенствование профессиональных навыков и лояльность к организации, современная фирма поощряет проворных и гибких людей, склонных к риску, которые в состоянии справиться с нестабильностью и переменами и готовы бороться между собой за эпизодические, ограниченные по времени контракты.
Я говорю «готовы», но на самом деле у нас не то чтобы есть выбор. Отказ от устаревших мер защиты труда позволил фирмам нанимать и увольнять по своему желанию, а также более или менее де-факто ввести бессистемные формы занятости. В период с 2005 по 2015 год почти все новые рабочие места, появившиеся в американской экономике, были в той или иной степени бессистемными, при этом наибольший рост наблюдался в среде независимых подрядчиков, фрилансеров и работников подрядных организаций[203].
«Не чувствуй себя слишком комфортно» – одна из установок этого нового изменчивого рынка труда. «Ты – расходный материал» – другая.
Нанимаемое на краткосрочной основе и без каких-либо гарантий, рождается новое поколение, для которого карьера может с таким же успехом оказаться чуждым понятием. Они рассматривают себя не как персонал, поднимающийся по организационной лестнице, а как арендуемые активы, которые можно обменять на бирже труда по максимальной цене.
Согласно этому набору правил, наша рабочая идентичность скорее похожа на нашу идентичность потребителя. Она должна быть пластичной и постоянно подвергаться ребрендингу. Проталкиваться вперед изо всех сил (что же еще?) – вот логика, лежащая в основе такого взгляда на самих себя. И это та логика, которая прорезывает равным образом как всю сферу образования, так и разводилово в соцсетях, подработку в такси или консалтинговые услуги McKinsey