Там, где эта схема была опробована, она показала многообещающие результаты. Так, например, немецкий политический советник Клаудия Хаарманн обнаружила, что при экспериментальном внедрении базового дохода в Намибии уровень занятости увеличился на десять процентов, а посещаемость школ – на девяносто процентов.
Это также привело к сокращению уровня недоедания среди детей на целых тридцать процентов[266]. Канадский экономист Эвелин Форгет пришла к аналогичным выводам в своем знаменитом эксперименте с базовым годовым доходом в Манитобе[267]. Программа гарантированного дохода, которой она руководила, значительно улучшила психическое здоровье семей Манитобы, увеличила время, проводимое молодыми людьми в школе, и сократила число госпитализаций почти на десять процентов.
Большинство аргументов в пользу базового дохода основаны на снижении уровня бедности. И в этом отношении его потенциал действительно значителен. Но я вижу выгоды, выходящие далеко за рамки перераспределительного потенциала этой меры. Денежные заботы – неизбежная черта современной жизни каждого человека. Иметь достаточно, чтобы произвести хорошее впечатление или чтобы свести концы с концами, – это то, что занимает наши повседневные мысли, не говоря уже о наших ночных кошмарах. Базовый доход освобождает нас от этой опасности. По-прежнему будут существовать конкурентные и профессиональные вертикали, и это нормально. Но нам не нужно будет постоянно подтверждать право на свое существование, мы будем испытывать гораздо меньше страха и будем склонны ценить людей такими, какие они есть, а не за то, что у них есть или чего они стоят.
Другими словами, нам не нужно будет быть идеальными просто для того, чтобы выжить.
Если вы читаете эту книгу, я предполагаю, что вы находитесь там же, где находился я несколько лет назад: боретесь со жгучим желанием быть совершенным и задаетесь вопросом, почему, черт возьми, вы так себя чувствуете. Так что я надеюсь, что для вас это было таким же путешествием, как и для меня. Я надеюсь, что книга позволила вам наконец ощутить ценность вашего бытия человеком, который имеет право на ошибки. И я надеюсь, что она заставила вас по-другому взглянуть на нашу одержимость перфекционизмом – не как на какую-то внутреннюю компульсию, не подвластную нашему контролю, а как на особенность, определенную человеческими отношениями, а также как на культурный феномен, возникающий вследствие невозможности сопротивляться, говоря словами Эриха Фромма, «общественному давлению выть по-волчьи, живя с волками»[268].
Мы выросли внутри культуры всепоглощающей безупречности и исключительности, которая не дает нам ни минуты передышки, неустанно бомбардируя нас сообщениями о том, чего нам не хватает. В этой культуре существует коллективная, почти бессознательная борьба за совершенство. И хотя это, возможно, звучит довольно «масштабно», это дает нам действительно простой выход. Ибо если мы сможем изменить ценности, которых придерживается общество, и избавиться от нашей зацикленности на росте, то избавиться от перфекционизма станет не такой уж сложной задачей.
Разумеется, сказать легче, чем сделать. В наши дни тех, кто борется за что-то резонное, даже отдаленно отвечающее принципам устойчивого развития, часто клеймят радикальными экстремистами, приравнивая их по своей опасности и безумию к крайне правым[269]. И если они каким-то образом окажутся где-нибудь поблизости от коридоров власти, каждое их действие будет круглосуточно отслеживаться, в их мусоре будут рыться, их будет преследовать истеричный визг, выдающий ужас, пока они либо не прекратят борьбу, либо полностью не исчезнут из поля зрения общественности. Если у вас есть какие-либо сомнения на этот счет, пригласите одного из этих храбрых молодых защитников окружающей среды на телеканал Fox News – черт возьми, даже просто покажите их по телевизору в утренней программе – и посмотрите, что произойдет.
К сожалению, большинство либералов поддерживают то, что считается приемлемым в экономике, под прикрытием ярлыков «цивилизованности», «взрослой политики» и «компромисса». Что в некотором смысле еще хуже, чем визг консерваторов, потому что эти разумные люди в костюмах, выходцы из Лиги плюща, действительно читали отчеты. И чрезвычайно умные и хорошо образованные ученые – люди, которые им нравятся и которых они уважают, – недвусмысленно сказали им, что переход к экономике, в которой приоритетом является сохранение существующих ресурсов, а не неограниченное расширение, необходим. Если мы хотим избежать того, чтобы глобальные температуры достигли точки невозврата, когда уже ничего нельзя будет поделать.
Но они не хотят этого слышать. Потому что в экономике, политическом климате и медиасфере, насквозь пропитанных деньгами и враждебных ко всему, кроме самых вялых реформ, совершаемых для показухи, быстро и злобно предающих анафеме тех, кто задает трудные вопросы, проще всего опустить шторы и слепо надеяться на лучшее. Ведь если в комнате взрослые и они не видят приближающегося гигантского метеорита, то, конечно же, он не полетит в нашу сторону. Левые или правые, лейбористы или консерваторы, демократы или республиканцы – когда дело доходит до экономики, это одна и та же машина. Выбор в день голосования заключается просто в выборе напряжения, при котором вы хотели бы, чтобы они работали.
Если это действительно лучшее, что мы можем предложить молодым людям, тогда их можно простить за то, что они думают, что все будет только хуже. Во всем мире семьдесят пять процентов людей в возрасте 16–25 лет пессимистично относятся к своему будущему и боятся за перспективы планеты; более двух третей считают, что политика не оправдала их ожиданий[270]. И они правы: их будущее неопределенно, планета в опасности, а политики их подвели. И все же, несмотря на это разочарование, несмотря на отсутствие предлагаемой альтернативы, несмотря на то что каждое учреждение, поддерживающее эту систему, действительно кажется абсолютно непоколебимым, это новое поколение продолжает использовать свои критические способности и упорно отказывается сдаваться.
Все и правда может стать только хуже. Но только это однозначно не случится с демократического согласия более поздних поколений. Они не собираются следовать консервативному пути в экономике, климатической политике и социальных вопросах, выбранному бэби-бумерами и представителями поколения X. Вместо этого они смещаются влево[271].
Я вижу и слышу доказательства этого в коридорах университетского кампуса, на презентациях и мероприятиях, на научных конференциях, в барах и кафе, составляющих их мир. И это поистине замечательно. Что эти молодые люди просто так не сдаются. Что они отвергают постулат, что «вот так все устроено», к принятию которого их приучали всю их жизнь. Что они продолжают спорить, по большей части не на виду, о реформах, столь же радикальных, как те, которые в свое время положили начало революции в сфере предложения, с результатами которой мы живем сегодня.
Что возвращает меня в Италию, в тот чудесный вечер в Падуе. Тогда, прямо там, когда я потягивал прекрасное вино и наслаждался вкусной едой, пытаясь удержать свою нить в разговоре с этими яркими и красноречивыми студентами, меня внезапно осенило. Эти молодые мужчины и женщины, которые почти на два десятилетия моложе меня, похоже, уже знали то, на понимание чего у меня ушла почти вся моя взрослая жизнь: повреждено общество, а не мы.
Пока мы осознаем этот факт, мы не потеряны. Мы можем помочь молодым людям обеспечить свое будущее. Мы можем сражаться вместе с ними и от их имени. Мы можем работать вместе, планировать вместе. Мы можем надеяться вместе. Но вместе мы должны действовать быстро, потому что тени удлиняются, а власть имущие не проявляют никаких признаков изменения курса. Ничем не ограниченные, они, несомненно, потратят впустую наши оставшиеся человеческие и природные ресурсы, поддерживая шаткую систему в вертикальном положении ровно столько, сколько нужно, чтобы извлечь последние несколько триллионов для себя, вместо того чтобы создать что-то действительно устойчивое для всех.
Да, я знаю, что свержение господства этого сильно укрепленного экономического порядка кажется непреодолимой задачей. Может быть, так оно и есть. Но ставки слишком высоки, чтобы не бороться.
И борьба должна вестись в реальном мире, а не на пыльных страницах этой книги. Так что выходите в мир, организуйтесь, агитируйте, скажите сильным мира сего своими голосами, что вы требуете перемен. В данный момент все может казаться безнадежным. Я тоже иногда чувствую безнадежность, стуча в барабан в уши глухих. Но всякий раз, когда мне хочется сдаться, я напоминаю себе: наше время приближается, ветер постепенно меняется, и у нас все еще есть то, что осталось от демократии.
Если мы сможем использовать это, то, пусть и ценой огромных усилий, мы сможем стать архитекторами лучшего мира.
И в ясный день, если я как следует вытяну шею и сощурюсь сильно-сильно, вглядываясь вдаль, я почти могу разглядеть то, что выглядит как тропинка, вьющаяся в тот лучший мир. И на этом пути я вижу длинную череду умных, вдумчивых, сострадательных, щедрых и абсолютно порядочных людей, таких же как вы, – идущих навстречу последнему лучу надежды. Я бесконечно благодарен вам за ваше присутствие на этой Земле и за то, что вы прочитали эту книгу.
Я надеюсь, что она помогла вам лучше понять свой перфекционизм. Я надеюсь, что она помогла вам увидеть ситуацию в целом и понять, откуда все на самом деле берется. Гены и ранний жизненный опыт действительно имеют значение, и довольно большое. Но, помимо этого, на нас давит огромный вес современной культуры, рождая в нас невыносимое стремление быть совершенными. Это давление неизбежно. Оно неумолимо. И это давление существует исключительно для того, чтобы напоминать нам – не дай бог мы когда-нибудь забудем – о нашей недостаточности. Знание раскрывает истинный источник всего этого ненормального давления: все дело в нашей экономике, любой ценой стремящейся к росту, а вместе с ней и в политических движениях, обеспечивающих ей возможность уйти от последствий.