— Спасибо, хозяйка, — облегчённо вздохнула «банщица». — Вымокла вся с ним, чертёнком.
— Я его ещё стричь собираюсь. Надеюсь, у бунтовщика нет вшей? — Пфальцграфиня поддела ногой тряпьё, «буксируя» к камину.
— Кого нет? — Служанка выпрямилась, прогибая спину, поглаживая поясницу.
— Вши — источник болезней и эпидемий. Тиф, лихорадка… — Наташа подыскивала нужное слово, выражающее масштабы бедствия в старину. Похоже, слова «эпидемия» тогда ещё не знали. — Мор… — Вот оно, нужное словечко! По тому, как вздрогнула Амали, девушка поняла, что попала в цель. Обноски ребёнка полетели в огонь.
Гензель ахнул, причмокнув и сглатывая вырывающуюся брань. Над краем бадьи торчала макушка, и горели праведным гневом его глаза.
— Площица?! — Прислуга брезгливо передёрнула плечами. — Нет, хозяин приказывает топить мыльню, заставляет всех мыться.
Вот и хорошо, что не придётся отвлекаться на санобработку помещений, одежды, постельного белья. Хоть здесь фон Россен проявил волю и дальновидность.
Мальчишку, укутанного в большое полотенце, пфальцграфиня усадила перед камином. Зарывая пальцы в его спутавшуюся шевелюру, безжалостно дёргала, состригая маникюрными ножницами по самые пальцы. Искать предмет для стрижки баранов или идти к швеям за их ножницами, отдалённо напоминавшими современные, не было ни желания, ни времени. Да и результаты такой стрижки, отросшие неровные пряди, будут выглядеть кошмарно. Потачивая ножнички цыганской иглой, изнемогая, стригла под расчёску, раздумывая, где бы заказать похожий парикмахерский инструмент большего размера. Какой мастер возьмётся за такое?
Довольная результатом, смотрела на уменьшившегося в размерах пацана, напоминающего совёнка, сонно хлопающего глазами при каждом к нему прикосновении. Да-а, состриженные патлы слизали несколько лет:
— Сколько тебе лет, Гензель?
— Не знаю, хозяйка, — смачно зевнул во весь рот.
— Шесть или семь, — неуверенно протянула служанка. — Старая Зибилле знает, если родины принимала у его матери.
— Всё, забирай клиента, Амали. Отведи в комнату к слугам, куда его определила Хенрике. — Сунула в руку вмиг проснувшемуся Гензелю две булочки: — Держи приз за мужество. А то пока мылся, да стригся, все калории растерял.
Никто её переспрашивать не стал ни про калории, ни про приз. Ну и ладно. Ей тоже не помешает перекусить. Открыв ставню и распахнув окно, уселась на подоконник, подтягивая с краёв одеяло, кутаясь, скользя взором по затухающим углям в камине, подёрнутым слоем серого рыхлого пепла. На улице темно. Звёзд за высокими стенами не видно. Лишь дорожка лунного света и на ней… Вытянутая тень… Кошка. Сзади, играя с мамкиным хвостом, смешно подпрыгивая, не отставал непоседливый детёныш.
И что? Где эта служанка? Наташа снова раньше всех встала? Что за сонное царство?
Открыв ставни и приоткрыв окно, убедилась, что погода ясная.
Умыться, одеться, причесаться труда не составило. Нет, задуманная причёска из трёх кос никак не получалась. Пальцы путались в волосах. Вспоминала, как вчера в полумраке, придвинув к кровати столик и водрузив на него тяжеленный стул, взгромоздилась на — хорошо хоть не шаткую — конструкцию. С завидной ловкостью воздушного гимнаста, вытянутыми вверх руками завязывала петли из кожаных шнурков, прихваченных в швейной мастерской, закрепляя мешочки с монетами на перекладине над кроватью. Увесистые мешищи, надо заметить.
Руки немели, мешки, предусмотрительно притороченные к ремешку на поясе — чтобы каждый раз не соскакивать за очередным — тянули вниз. Потом она, тяжело вздыхая, давая отдых рукам, маскировала торбы в складках полога.
Золото, оно всегда заставляет волноваться, совершать безумные поступки и пускаться в авантюры. Оставила в сумочке два десятка монет, помня, что обещала оплатить своё торжественное прибытие. Но не в родовой замок. А он был, этот замок, родовой? Где? Было ли наследство со стороны матери? Надо расспросить фон Россена. Про Аугуст понятно. Там был дом. К кому уехала Стефания в Кельн? Что там случилось? Пока память молчала.
Плюнув плести три косы, затянула на макушке конский хвост, делая «ракушку» и закрепляя… китайскими палочками, с сожалением вздыхая о «крабе». Хоть бы какой гребень завалящий, серебряный или черепаховый, сошёл бы и без самоцветов. Хмыкнула разгорающемуся «аппетиту». Буржуйкой становится.
Выскакивая из комнаты, наскочила на Амали. Та в испуге шарахнулась к стене, лепеча:
— Хозяйка…
— Долго почивать изволите, — процедила ехидно, вздёрнув подбородок, без остановки следуя по коридору.
В кухне кипела работа. Маргарет, расставив ноги и уперев руки в бока, зычным голосом командовала:
— Эй, новенькая, как тебя там, тащи ведро и начинай драить стену с того угла. Ты, — повернулась к конопатой работнице, — иди, бери палку, что в прачечной, мотай на неё тряпку и снимай паутину с потолка, а то… — Её взгляд наткнулся на пфальцграфиню и она вмиг, низко кланяясь, оказалась рядом. — Доброе утро, хозяйка. Вот новенькие пришли.
Наташа приметила невысокую третью девку, светловолосую и смазливую. Кажется, дочь стражника. Она, опустив глаза, ждала своего часа.
Девушка прошла к печи. Одна из работниц доставала оттуда широкий противень со сдобой. Другая помешивала в котлах над огнём в камине.
Хлеб, выпеченный с вечера, покоился на столе под холстиной. Кухонные работницы давно на ногах.
— Печенье творожное печёте? — спросила кухарку, тенью следовавшую за ней.
— Желаете?
Хозяйка желала.
— Сейчас сделаем. — Угодливо сообщила: — За грибами баб отправила.
— Очень хорошо. — Заметила Гензеля, распластавшегося на лавке у стены. На его животе, зажатый в руках, с писком вырывался котёнок.
Поманила мальчишку к себе. Котёнок полетел под стол, а пацан вырос перед ней. В новой одёжке, с аккуратной стрижкой, выспавшийся, он выглядел обычным ребёнком, смахивающим на деревенских мальчишек, пожалуй, любого времени. — Сходишь на конюшню, посмотришь, как там Зелда, чисто ли у неё, накормлена ли, поводи её, а то застоялась. Это будет твоё основное задание — смотреть, чтобы она была ухожена. Я после обеда наведаюсь к ней, проверю. В остальное время будешь находиться поблизости, и выполнять мои поручения. Если кто-то будет меня искать, скажешь, где я. Так же ты должен знать, где кто в данный момент находится, чтобы я могла найти, например, экономку. — Обернулась в поисках тёмной фигуры. — Вот тебе первое задание: найти Хенрике и сказать ей, что я жду её в кухне.
Чертёнок, сиганув под ноги входящему мужчине с ящиком, прикрытым холстом, унёсся через открытую боковую дверь. Прибыла «молочная кухня».
Помощница по хозяйству вошла свежая и бодрая, нисколько не смущаясь и не волнуясь по поводу позднего появления. Поставив на стол завязанный лоскутом кубок, поздоровавшись с хозяйкой, вежливо отчиталась:
— Как вы просили — пчёлы.
— Благодарю. — Пфальцграфиня, прихватив чашу с насекомыми, поднесла её к уху. Тихо сидят. — Готовы показать мне кладовые?
— Вы позволите дать указания по уборке покоев? Мне нужна вот эта девка, — указала на дочь стражника.
В дворике слышался гомон нанятых женщин.
Как ни показалось странным, но экономка велела новой работнице присматривать за наёмницами. Наташа осматривала деву. Одного роста с ней, молоденькая, лет семнадцати-восемнадцати, светлые глаза, то ли серые, то ли голубые, обрамлённые длинными чёрными ресницами, отливали сталью. Волосы, небрежно уложенные венцом вокруг головы, придавали намеренно неряшливый вид, подчёркивая их густоту и красивый цвет. Ей очень шло. С какой стати со стороны Хенрике такое лояльное доверительное отношение к незнакомой девке? Такой ли уж незнакомой? Не связано ли это с её отцом, приставленным к охране входа у первых ворот? Родственные связи? Скоро выяснится. Стражника на воротах девушка не помнила. Да и меняются они там.
Наташа отметила, что становится подозрительной. Во всём ищет скрытый умысел, и заранее готова противостоять неприятностям. Недели, проведённые в замке Бригах, не прошли даром.
Глава 10
Осмотр начался с кухни.
Запертая кладовка изобиловала полками. Преимущественно пустыми. Дотянуться до последней могла разве что Маргарет. Кувшины с оливковым маслом, топлёным сливочным, миски с яйцами, знакомый ларь с белой мукой, крынки с молоком, низкие ёмкости с мёдом, творогом, сметаной, сыром, деревянный коробочек с солью.
В соседней не запертой каморе, предназначенной для хранения копчёностей, в данный момент пустовало. Не выветрившийся запах съеденных мясных изысков дразнил воображение. На скобе болтался защёлкнутый навесной замок.
Следующая кладовая предназначалась для продуктов длительного хранения. Лари с различными крупами, мукой, изюмом, орехами. Удивилась белому рису. Как особая драгоценность, отдельно стояли ящички с солью и специями, свешивались связки лаврового листа. В маленьких деревянных шкатулках пфальцграфиня вынюхала перец горошком, гвоздику, кориандр, тмин. Сердито чихнула в носовой платок.
Хенрике вела себя спокойно, уверенно отвечая на вопросы хозяйки.
— Как вы ведёте учёт всего этого?
— Выдаю, когда требуется. Перед отъездом управляющего на ярмарку, говорю, что нужно пополнить. Хозяин сам решает, что докупать, а без чего можно обойтись. Здесь остатки пряностей, хозяйка. Они несколько лет не пополнялись.
— Здесь что? — Наташа подтащила к краю небольшой мешок на нижней полке, наполовину наполненный сыпучим продуктом. Развязав завязку, опустила в него руку…
— А, это… — женщина небрежно махнула. — Хозяин несколько лет назад привёз, когда ещё сам ездил. Грити. Очень дорого купил… Плохой оказался.
— Гречка? — Девушка не верила глазам, катая на ладони пирамидальные зёрна: мелкие, с зелёным отливом. — Почему плохая?
— Пробовали варить кашу. Горькая. Так и остался. Выбросить птице жалко, а есть нельзя.
— Понятно. — Не умеете её готовить, вот и плохая. — Хорошо, что не выбросили. — Семена? Не прожаренные. Они живые и их можно посадить? Надо проверить.