— Ест плохо, молчит, господин лекарь, — раздалось от окна и, приподняв полог над ложем, смещая его в сторону, в полоске дневного света показалась бледная графиня.
— Что ж вы, ваше сиятельство, капризничаете? — в голосе эскулапа слышался укор. — Мы все переживаем за вас, а с вашей стороны никакого сочувствия к нам нет.
— Ладно, я зайду позже, — поморщился барон, поспешно вставая. — Понимаю так, что сейчас будет перевязка. — Он уже видел рану брата. Зрелище не для слабонервных. Хоть он не причислял себя к их лику, но предпочёл удалиться и оставить Герарда на попечение целителей.
— Госпожа Юфрозина, можете тоже уйти. — Элмо покосился на женщину.
— Я останусь, — графиня придвинулась ближе, готовая в любой момент прийти на помощь. Раны? Ей приходилось видеть всякое. К тому же шесть дней назад никто иной, а именно она помогала Киве обмывать бесчувственное тело господина.
Через грудь графа пролегли три глубоких и одна короткая борозды, от одного взора на которые особам нежным и чувствительным впору упасть замертво. Такие раны заживали долго и мучительно. Но не в данном случае… По всей их длине красовались аккуратные короткие поперечные стежки.
Кива крестилась, стоя в сторонке, вспоминая день, когда бездыханного окровавленного хозяина под вой выскочившей челяди сняли с коня. Она неустанно благодарила Всевышнего, что буквально за день до этого в их замок прибыл Элмо Касимиро, и под его руководством были зашиты телесные повреждения графа. С её своевременной подсказки ему помогал уже, можно сказать, опытный в этом деле её мужчина, её Ланзо, согласно кивнувший на вопрос, поможет ли он господину лекарю спасти любимого хозяина.
Элмо пришлось недавно зашивать волосом лошади глубокую короткую рану. В качестве эксперимента. Здесь же, при виде сплошного кровавого рваного месива на груди господина, он усомнился в своём знании. Но вид аккуратных и быстро заживших швов Кристофа вдохновил его. Применение шёлковой нити для шитья хоть и было необычным, но сомнений не вызвало. Кого нужно благодарить в таком бесценном знании, знали все.
Сын Берты чудесным образом быстро встал на ноги и уже бодро ходил, слегка прихрамывая и даже бегая трусцой, туго перевязывая ногу перед тем, как ненадолго сесть на коня, всё же пока благоразумно предпочитая пешие прогулки.
Новым обитателям замка на их вопросы с воодушевлением и восторгом рассказывали о красавице-иноземке, убившей бандита и спасшей не только невесту вице-графа, но и его самого, а так же сына кухарки и маленького сынишку барона. И эта госпожа впоследствии оказалась потерянной дочерью некоего пфальцграфа и после двадцатилетнего отсутствия с радостью воссоединилась со своей семьёй. И самое главное, она скоро должна вернуться сюда, чтобы вступить в счастливый брак с их хозяином. Вот!
— Ну что ты молчишь? Который уж день пошёл? — Дитрих, сидя у ложа больного, нетерпеливо подрагивал ногой, вертя в руке спелое краснобокое яблоко.
— Что тебе нужно? — хриплый голос брата казался безжизненным и чужим.
— Совсем другое дело! — Яблоко, сорвавшись с ладони, со звонким шлепком упало на пол, откатываясь под столик. Барон не стал его доставать, сосредоточившись на лице Герарда.
Два дня назад, придя в себя, граф фон Бригахбург дал распоряжение спешно отправить гонца в поместье фон Россена. Его возвращения ждали с особым нетерпением. Новости оказались неутешительными.
Пфальцграф умер от удара, постигшего его после вести о пропаже старшей дочери. Её тело так и не найдено. Ходят слухи, что её захватили в полон, но требований о выкупе пока не поступило.
Герр Штольц отбивается от поставщиков и представителей верителей, которым почивший фон Россен должен крупную сумму золотом.
Арендаторы тоже ведут себя беспокойно, в ожидании праздника урожая, предполагая, что после набега верителей хозяйство окончательно придёт в упадок и им придётся съезжать с нажитых мест в поисках лучшей доли.
Младшая дочь Манфреда в трауре и никого не принимает. Но, узнав, от кого гонец, и в каком состоянии находится граф фон Бригахбург, пожелала ему скорейшего выздоровления с просьбой нанести ей визит после болезни. Если к тому будет желание его сиятельства.
Желание нанести визит скорбящей Эрмелинде у его сиятельства было. И огромное. Пока он не мог сосредоточиться на произошедших событиях. Мешали головные боли. Но то, что вернуться в поместье необходимо — сомнению не подвергалось. Похищение пфальцграфини и нападение на карету уже не казалось случайным. В такие совпадения Бригахбург не верил.
— Повтори мне, что ты узнал у Фальгахенов. Подробнее. — Герард повернул голову к окну, убеждаясь, что они с братом одни.
— Я тебе всё рассказал ещё два дня назад. — Дитрих, пока брат лежал в забытье, лично ездил в замок соседа, выразить соболезнование семье усопшего. — Никто ни о какой невесте ничего не говорил. Карла не видели с тех пор, как он уехал с отрядом в желании присоединиться к эскорту принца. Вдовствующая графиня Малвайн фон Фальгахен утверждает, что врагов у её сына не было, а нападение на карету и его смерть… На всё воля Всевышнего.
— Отправь людей, пусть прочешут лес дальше того места, где меня нашли. Собак пусть возьмут. — Неожиданно оживился граф.
— Не думаю, что это что-то даст, — осторожно начал барон. — Прошло шесть дней. Два дня лил дождь. Зверьё позаботилось, чтобы от тела ничего не осталось, кроме костей.
— Её утащил медведь. Засыпал валежником, — тяжело вздохнул его сиятельство.
— Думаешь, она выжила? Мне кажется, что ты ударился головой, и окровавленная пфальцграфиня тебе привиделась. Никто её, кроме тебя не видел.
— Говорил тебе, что держал её в руках. Бездыханную. У Таши рана была. Её нужно найти и захоронить.
— Ни на что не рассчитывай. Лес велик. Горсть костей в нём не найдёшь. — Ну, привезут останки, по чём мы узнаем, что её? Мало бродяг по лесам гибнет, да их кости зверь разносит?
Герард упрямо возражал:
— Скажи командующему, пусть придёт, — тряхнул головой, морщась от пронзившей боли. Не хотел признаться себе, что боится найти останки любимой. Казалось, что неизвестность будет лучше. Кого он обманывает? Себя? Свои глаза? Свои руки?
— Хорошо, — согласился Дитрих. — Будь по-твоему.
Смиренное согласие брата вдруг взбесило. Граф напрягся, приподнимаясь на ложе, скрипя зубами, прохрипел:
— Я видел, ты любил её.
— И что? Что с того? — Не стал отнекиваться барон. — Она выбрала тебя! А ты… Я бы её ни на минуту не оставил в том доме. С теми людьми.
— Я пытался её удержать. Ты же видел.
— Плохо пытался. Вязать нужно было. Не знаю… В церковь волоком волочь.
— Ты уже всё успел забыть. — От звука собственного голоса заложило уши. — И о Мисулле, и о Шамси Лемма. О ком я радел? О ком заботился? Если бы не я, где бы вы все сейчас были? Она сделала свой выбор! Я просил её остаться.
— Только вот мы здесь, все и вместе, а она? Где она? Что с ней?
— Убирайся! У меня нет сил спорить с тобой! Когда-нибудь ты поймёшь.
— Ищешь себе оправдание?
— Когда на кону стоит жизнь всей семьи и заметь, твоих детей тоже, смерть одного человека против смерти восьмерых и ещё неизвестно скольких… — Он не знал, как произнести то, что следовало: «…не окажется бесполезной»? А казалась страшной! Именно страшной. Несмотря на сердечную боль и образующуюся пустоту в душе, он пытался уверовать в то, что поступил верно. Выходило плохо. Да что там плохо! Он чувствовал, что медленно умирает без своей Птахи. — Что ты выберешь?.. Молчишь? Вот и я не знал, что так выйдет. Я всё сделал, что мог.
Дитрих уходить не торопился. Прикрыв глаза, он покачивался на стуле. Да, он готов согласиться с братом, что зачастую мы делаем выбор, считая его единственно правильным, и только время покажет, ошибались мы или нет. Но душа не принимала смерти той, которая влетела в их размеренную серую жизнь, перевернув всё с ног на голову. При её появлении он, словно очнулся от ленивого покойного сна. Понял, что значит за кого-то переживать и не спать ночами, понял, что значит быть отвергнутым. Узнал, как болит и стонет душа от ревности. И пусть за бравадой шуток и смеха не видно его метаний, он живой, из плоти и крови. Он всё ещё любит. Он верит.
Барон дёрнулся, как от удара:
— Прекрати! — вскочил со стула, отходя к окну. — Понимаешь, не чувствую я, что её нет. — Коснулся груди, потирая. — Это трудно объяснить. Пока не увижу собственными глазами — не поверю.
— Скажи, пусть подготовят могилу для матери. Пора перезахоронить. — Подумал о том, если Таша будет найдена, он похоронит двух самых его любимых женщин рядом. Двух истинных леди.
Когда через два дня отряд вернулся ни с чем, братья облегчённо вздохнули.
Дитрих не верил в её смерть. Воспоминания бередили душу. То видел её в купальне, нагую, с каплями воды на стройном теле. То вдруг видел на берегу реки, лежащую рядом с ним на пригорке, так близко, что различал, как сужается её зрачок, глядя на яркое солнце. То видел последнюю встречу, тот поцелуй, сорванный силой, но от того не менее сладкий и волнующий. Понимал, что изводит себя напрасно. Но так было легче. Да, значительно легче.
И теперь, глядя на Герарда, не мог понять, принял ли тот её смерть, смирившись окончательно, или оставил в себе тлеющую искру надежды, которая либо разгорится, либо потухнет, лишившись веры. Застывший мёртвый взор, серый бездушный лик. Таким он своего брата никогда не видел.
Глава 30
Эта женщина изводила его своим присутствием. Она, как безликая тень, то молчаливо сидела подле него, робко вздыхая, то бесшумно двигаясь по покою, выполняла ничего не значащие действия: переставляла на столике кувшин и кубки, меняя их местами; поправляла полог, то сдвигая его, то раздвигая; оглаживала одеяло, разравнивая складки, а он следом движением ноги наводил хаос. И она через некоторое время поправляла снова. И он снова рушил безукоризненную ровность ткани.