Нет, она, конечно, знала, что Переметов все пять лет учебы женихался с первой красавицей курса Риммой Вербицкой, которая вдруг р-раз – и вышла замуж за сына дипломата и сразу после выпускного должна была улететь к мужу в Швейцарию. И то, что предложение он ей сделал назло Римме, понимала тоже, но ее этот факт совсем не смущал. Браки без страстной любви самые крепкие, а если и нет, то, по крайней мере, есть где жить в первое время. А дальше видно будет.
Жили они с Переметовым, кстати, неплохо. Каждый сам по себе. Квартира у Вовки была хотя и однокомнатная, но отдельная. В гости к свекрови и свекру они выбирались не чаще раза в месяц, и эти визиты вежливости Нинель терпеливо сносила, потому что деваться было некуда. Свекровь замену красавицы и выгодной партии Риммы на какую-то замухрышку из провинции перенесла с разочарованием, которое даже не считала нужным скрывать.
Во всем остальном жизнь была вполне сносной. Нинель делала карьеру, постоянно получая новые знания и навыки. Вовка работал в заштатном банке, перебирая там бумажки, а вечерами беспробудно пил, глуша тоску по своей несостоявшейся любви. До Нинель с ее успехами ему не было никакого дела.
Он ел приготовленную ею еду, не задумываясь доставал по утрам из шкафа чистую выглаженную рубашку и раз в неделю прикладывался к ее телу, удовлетворяя физиологическую потребность в сексе. Иногда, забывшись, называл ее Риммой, но Нинель было все равно. Не любила она Вовку, поэтому и не страдала от его холодности ни капельки.
По здравому размышлению детей она решила не заводить. Во-первых, при построении карьеры они бы только мешали, во-вторых, не было лишних денег. Не на Вовку же рассчитывать с его смешными заработками! Ну и в-главных, ее муж редко бывал до конца трезвым, так что рожать от него она просто опасалась. Ни одному человеку, даже маме Нинель не призналась бы, что очень хочет ребенка, причем от любимого человека. Все это пустые мечты, потому что любимому человеку в ее жизни совершенно неоткуда взяться.
Через десять лет такой жизни Вовка в одночасье с ней развелся. Римма вернулась из своей Швейцарии, и выяснилось, что выгодный муж все эти годы бил ее смертным боем. Родив двух детей, она растолстела и подурнела, вот только Вовка этого, казалось, не видел. Он женился на своей вожделенной Римме, но Нинель к тому времени уже смогла купить себе ту самую квартиру, в которой сейчас и жила, – она и требовала конских платежей по ипотеке, – так что никаких претензий к бывшему мужу не имела.
– Нинель Аркадьевна, вы бы садились.
Голос водителя Мишки вывел ее из оцепенения, и Нинель юркнула на заднее сиденье, браня себя последними словами за проявленную нерасторопность. Она не может потерять эту работу. Не может, и все.
Она не удивилась отсутствию Паулины, поскольку сама заказывала той отдельную машину с сопровождением. То, что шеф не ездит вместе с женой, казалось ей странным, но мало ли какие у людей бывают причуды. Ее это уж точно не касается. Мишка погрузил в багажник ее чемодан, уселся за руль. «Вольво», шурша шинами по осенней листве, мягко тронулся с места и выехал со двора.
Путь до Глухой Квохты занимал четыре часа. Докучаев, как только сел в машину, тут же открыл ноутбук и погрузился в работу. Нинель последовала его примеру, правда используя телефон. Ноутбук лежал в чемодане, и достать его сразу она не догадалась, теперь не смея просить об остановке. Она быстро просматривала почту, сортировала письма, отвечая на те, которые соответствовали уровню ее компетентности, пересылая остальные другим сотрудникам, и в том числе шефу.
Таких важных писем пока встретилось только два, и если первое Нинель без колебания отправила Докучаеву на электронную почту, чтобы он посмотрел его, когда дойдут руки, то второе заставило ее застыть в нерешительности. Оно требовало немедленно принять решение, и выходов было два: отправить письмо на почту с пометкой «срочно» или просто спросить у сидящего рядом шефа, что ответить.
Второе было логичным, потому что Артем Павлович сидел на расстоянии вытянутой руки, но Нинель никак не могла заставить себя нарушить его покой. Скосив глаза, она рассматривала его сосредоточенное лицо – он изучал столбики цифр на экране и выгадывал удачный момент. И как он выглядит, интересно? Этот самый момент.
– Нинель, что вы пыхтите? – нарушил молчание шеф, и она вздрогнула, словно застигнутая на месте преступления. – Вам есть что сказать?
– Да.
– Тогда говорите. Если вы еще не заметили, я не кусаюсь.
Вздрогнув от неловкости, Нинель быстро сформулировала вопрос, который нужно было решить, получила нужные указания и начала быстро набирать ответ. Шеф же снова погрузился в работу, похоже ничуть не рассерженный, что его оторвали от дела. Вот и хорошо. Вот и славно.
Закончив с письмом, Нинель открыла следующее и снова «зависла».
«Ешь ананасы, рябчиков жуй. День твой последний приходит, буржуй», – было написано в нем.
Нинель перечитала два раза, но смысл написанного от этого не изменился. Адрес отправителя, содержащий слово «шницель», ничего ей не говорил, обычная абракадабра, по которой обычно и определяют разовые почтовые ящики, созданные для отправки спама и таких дурного рода шуток. Вот только шутка ли это?
Нинель снова покосилась на сидящего рядом Докучаева, по-прежнему погруженного в столбики цифр. Дебет, кредит, профит, баланс, актив, пассив, красное сторно. Все это было предсказуемо, а потому скучно. Для многих, но не для Нинель. Ровная предсказуемость цифр всегда ее успокаивала.
– Что-то не так? – осведомился шеф.
Нинель могла бы голову отдать на отсечение, что он даже не смотрел в ее сторону, но легкое движение глаз все-таки заметил. Как? Седьмым чувством, не иначе.
– Все так, – пробормотала она, закрыла непонятное письмо и удалила его в корзину.
Не рассказывать же ему про рябчиков, право слово.
– А скажите-ка, вы готовить любите?
Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Нинель застыла, не веря собственным ушам. Это-то тут при чем?
– Не особо, – пробормотала она. – Если честно, то у меня не очень получается. Нет кулинарных талантов.
– А я вот, знаете, люблю. – Докучаев захлопнул крышку ноутбука и потянулся всем своим сильным крепким телом.
В машине было тепло, поэтому пальто, добротное, очень дорогое, из тонкого кашемира, он снял еще до того, как сел, и пиджак тоже. Ехал в одной рубашке, очень белой и тоже очень дорогой. Нинель, работая личным помощником, быстро научилась разбираться в подобных вещах.
Когда он потянулся, широко, от души, под тонким хлопком рубашки прокатились бугры мышц, и Нинель вдруг совершенно не к месту поняла, что шеф не полный, просто крепко сбитый и сильно накачанный. Такие мышцы можно было получить лишь при регулярных тренировках в спортзале, и места жиру они совершенно не оставляли, в отличие от фантазии.
Нинель вдруг сообразила, что совершенно неприлично пялится на шефа, вспыхнула до корней волос и поспешно отвернулась.
– Готовка очень хорошо прочищает мысли, – продолжал между тем Докучаев. – Все раскладывается в голове по полочкам, формулируется нужный рецепт, в котором ясны все ингредиенты, учтено их количество, и можно быть уверенным, что при правильном их использовании результат точно будет удачным.
В последнем Нинель была вовсе не уверена. Когда она брала на себя труд готовить, то всегда использовала рецепты из интернета и следовала им точно, даже губами шевеля от усердия. Но результат чаще всего все равно оказывался плачевным. Искомое блюдо либо пригорало, либо оставалось сырым, либо оказывалось пересоленным. В любом случае получалось что-то малоудобоваримое.
– А есть вы, надеюсь, любите? Нинель, что вы молчите? Надулись как мышь на крупу.
– Я не надулась, – пробормотала Нинель, набравшись смелости, снова повернулась к шефу и посмотрела прямо ему в глаза. Трусихой она не была. – И да, есть люблю. То есть я не то имела в виду, конечно. Мне нравится вкусная еда, и я считаю, что это один из самых доступных видов удовольствия.
– Самый доступный вид удовольствия – секс, – сообщил шеф и снова потянулся. Нинель смотрела как зачарованная. – Но я вам обещаю, что все три дня на базе, куда мы едем, будет не просто вкусно, а феерически вкусно. У Аржанова во всех его охотхозяйствах культ еды. Причем обязательно своей, добытой на охоте или специально выращенной или пойманной. Лосятина, кабанятина, все виды дичи, домашняя птица, кролики… И готовит у него просто сумасшедший повар. Победитель всех возможных конкурсов, в том числе международных. Его бы любой мишленовский ресторан на работу взял, но Аржанов столько ему платит и так оборудовал рабочее место, что Матвей даже не помышляет о том, чтобы уволиться.
Матвей, значит. Нинель вздохнула. Если бы ей платили больше, чем шеф-повару мишленовского ресторана, и оборудовали рабочее место по любой ее прихоти, то она бы тоже не думала об увольнении. Хотя и так не думает. Все ее мысли о том, чтобы не погнали с этого места. А для этого нужно не капризничать и выполнять все прихоти шефа. Скажет – она и на кулинарный конкурс отправится.
– Вы так вздыхаете, словно вас везут на казнь, – сообщил Докучаев. – Между тем Глухая Квохта – одно из самых милых мест, которые я только встречал. Это не первая база Аржанова, на которой я бывал, но там особая атмосфера, ей-богу. Впрочем, сами увидите.
Он снова погрузился в работу, и остаток пути они проделали молча, чему Нинель была только рада. Задушевные разговоры с шефом ее смущали. Да и весь он с его налитыми мышцами под безукоризненной белизной рубашки ее смущал.
В Глухую Квохту они приехали в районе четырех часов дня, а потому сразу прошли в столовую. Нинель даже глазам своим не поверила. Шеф явно не преувеличивал, говоря, что здесь царит культ еды. Дубовый стол, накрытый длинной белоснежной скатертью, тянулся на всю комнату и казался нескончаемым.
Весь он был заставлен плошками, тарелками, блюдами и вазонами, в которых лежали колбасы, сыры, паштеты, нарезанные овощи, салаты, блины, соусы, жареные цыплята и куропатки, стояли графины с морсами, клюквенным, брусничным, черносмородиновым и облепиховым, если верить подписям.