Прошло какое-то время, прежде чем Паулина смогла говорить. Ее муж к этому моменту и без того догадался, что сейчас последует.
Зловещий преследователь. Подкарауливающая тень. Убийца.
– И?.. – нервно спросил Матье. – Что было на этот раз?
Теперь ее никто не преследовал – ее якобы кто-то поджидал. Она пришла в сад, в слезах рассказывала Паулина, и там кто-то был. На задней террасе. Она как раз заметила, как эта персона скрылась за углом – а до этого незнакомец, вероятно, пытался подобраться к окну.
– Понимаешь? – спросила жена Стефана, всхлипывая. – Этот тип хотел проникнуть сюда! Наверное, он рассчитывал подождать меня здесь. Кто знает, что у него было на уме? Он…
– Ну, я думаю, ты прекрасно знаешь, чего он хотел, – произнес ее муж. – Он хотел задушить тебя веревкой, а потом разрезать ножом на клочки твою одежду. Это ведь уже известно. – Стефан всегда становился более язвительным, когда ему хотелось есть, а сейчас он как раз был чертовски голоден.
Паулина уставилась на него большими глазами. Ее лицо было цвета извести.
– Стефан… – пробормотала она. – Стефан, я не могу больше…
– Ерунда. Сейчас ты сначала выпьешь водки, а потом мы пойдем и постараемся получить в «Арлекино» по порции спагетти. Мне обязательно нужно что-то съесть.
Матье прошел в гостиную, покачивая своим большим животом, и вернулся со стаканом грушевой водки. Паулина вначале противилась, но муж настоял на том, чтобы она выпила. Он хотел не дать ей окончательно впасть в истерику, а кроме того, сделать так, чтобы она наконец встала на ноги и пошла с ним обедать.
Затем Стефан объяснил ей, что он ни в коем разе не воспринимает ее всерьез, но ему надоело, что в их жизни больше нет обычного порядка.
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал он ей, а по пути в «Арлекино» – жена шла на полшага позади него и все еще была мертвецки бледной – разъяснил ей свой план. – Когда у тебя следующая смена в «Берар»? Сегодня?
– Нет. Завтра после обеда, – ответила его супруга.
– Хорошо. Значит, ты будешь возвращаться оттуда вечером. В котором часу?
– В десять.
– Хорошо. Я встречу тебя.
Такое предложение чуть не лишило Паулину дара речи.
– Ты встретишь меня? – Она, казалось, даже не знала, как воспринять такое предложение. – Но почему? – Тут ей, видимо, пришла одна мысль, и ее глаза расширились еще больше. – Ты тоже думаешь, что убийца, возможно, преследует меня? Ты боишься, что я хожу одна?
– Боже, какая глупость! Я не в прямом смысле тебя встречу. Просто прошвырнусь около «Берар» – конечно, так, чтобы меня никто не заметил. А когда ты выйдешь, последую за тобой. Но ты, пожалуйста, не оборачивайся, веди себя, как всегда…
– Но я как раз постоянно оборачиваюсь! Ведь у меня все время такое чувство, что меня кто-то преследует.
Стефан глубоко и театрально вздохнул.
– Ну, тогда ты и обернешься. Но не зови меня по имени и не ищи глазами. Я буду рядом.
– Но…
– Есть только два варианта. Либо этот таинственный незнакомец действительно существует, и тогда я его обнаружу и выясню, кто он таков и какие у него замыслы. Либо же его нет, и тогда ты мне, может быть, поверишь, что только я один следовал за тобой, а в остальном у тебя разыгралось воображение. Причем я практически уверен во втором варианте.
– Но ведь может получиться и так, что преследователь есть, но именно завтра он не появится. Тогда ты подумаешь, что всё в порядке, а на самом деле…
– На самом деле ты уже на следующий день будешь уличена в своих фантазиях. Это у тебя патология, Паулина. Знаешь, в самом начале наших отношений я все время думал о тебе: «Она несимпатична, но у нее есть практическая жилка, и она твердо стоит обеими ногами на земле». Ну а теперь я, к сожалению, не могу этого сказать. Я имею в виду, что симпатичной ты так и не стала, но зато стала более истеричной и сумасбродной.
Глаза женщины вновь наполнились слезами.
– Стефан…
Матье испугался, что она снова начнет реветь.
– Ты только не наделай под себя. В крайнем случае, мы повторим эту идиотскую игру в «грабителя – жандарма» еще два или три раза. Хотя я, черт побери, мог бы представить себе что-нибудь более увлекательное… Но одно имей в виду: если мы так никого и не обнаружим, то я никогда больше не желаю об этом что-либо слышать. Поняла? Никогда. Иначе я могу стать таким грубым, каким ты даже в своих сумасшедших фантазиях представить себе не можешь.
Надин покинула дом, в котором прожила столько лет, но, даже закрыв за собой дверь, она все еще не могла сказать, что это был ее последний визит. Слишком много ее вещей еще оставалось там: она не смогла все упаковать и погрузить в свою машину, и ей придется как минимум еще раз вернуться сюда.
Надин долго говорила с комиссаром Бертэном, и странным образом этот разговор – или она должна назвать это допросом? – принес ей облегчение. Она впервые рассказала все. О своей многолетней связи с Петером Симоном. О своем браке, который уже давно перестал быть для нее браком. О невыносимой для нее жизни в «У Надин». Обо всех надеждах, которые связывали ее с Петером. Говорила она и о запланированном побеге в Аргентину, и о начале новой жизни, которую они оба хотели попытаться построить. А под конец добавила, что с тех пор, как Петера нашли мертвым в горах, ее жизнь разрушена.
Бертэн слегка пожурил Надин из-за того, что она не выложила всю эту информацию раньше, и проинструктировал ее, чтобы она оставалась в их распоряжении и ни в коем случае не покидала город. Надин указала адрес своей матери, а когда уходила, спросила себя: «Попала ли я под подозрение?»
Ее поразило, что она не застала своего мужа дома, но еще больше ее удивила табличка на двери, на которой небрежно была нацарапана информация о том, что сегодня «У Надин» останется закрытым. В обычный вторник! Это было совершенно не свойственно для Анри. Заведение было его детищем, его самым любимым делом, частью его самого. Надин не могла припомнить случая, чтобы за все эти годы он хоть один-единственный раз закрывал кафе в неурочное время. Даже в официальный выходной, понедельник, Анри крутился на кухне и проделывал все те дела, на которые у него обычно не хватало времени.
Глядя на табличку, Надин подумала про себя, что, возможно, один день в неделю нужен был им с Анри для себя. День, в который они могли бы предпринять что-то вдвоем – что-то, что доставило бы им удовольствие и помогло забыть все связанное с этой проклятой едальней.
Но почти в то же мгновение она поняла, что подобными размышлениями задним числом о незамеченных вовремя возможностях спасти их брак она только обманывала сама себя. Потому что причина заключалась вовсе не во времени, которого им с мужем хватало или не хватало друг для друга. В зимние месяцы посетители не приходили в кафе целыми днями, и им с Анри не нужно было ни готовить, ни закупать провизию; бухгалтерия тоже была сведена, желоб на крыше исправлен, стулья для сада покрашены… В какой-то момент делать было уже совсем нечего, и они сидели друг напротив друга за кухонным столом с горячим кофе, и у них были самые разные возможности поговорить друг с другом, взяться за руки, прислушиваясь друг к другу… Но ничего этого не было. Только безмолвие, непонимание и – во всяком случае, с ее стороны – враждебность и недопущение какой-либо близости.
Надин отогнала мысль о том, что могло бы быть – сослагательное наклонение бесполезно, потому что момент, когда еще можно было повернуть все вспять, давно ушел. Она отперла дверь, убедилась, что Анри не было, достала с чердака свои чемоданы и упаковала первую партию платьев и белья, после чего забрала из ящиков письменного стола самые важные письма, дневники и фотографии. Из того заветного ящика, в котором орудовала Катрин, чтобы выследить ее и найти доказательства против нее, чтобы унизить ее… Уже из-за одного этого, подумала Надин, она не смогла бы больше здесь жить. То чувство грубо нарушенной границы личного никогда уже не исчезнет.
Она не спешила, поскольку надеялась, что Анри появится. Несмотря на то что Надин побаивалась разговора с ним, ей все же хотелось покончить с этим делом. Она намеревалась ясно и четко разъяснить мужу, что их брак окончен, чтобы он понял это и чтобы она в будущем могла быть спокойна, что с его стороны больше не будет никакого давления на нее. Ей требовалось ясное, недвусмысленное завершение, требовался разговор, который навсегда разведет их.
Надин отнесла чемоданы в автомобиль, но потом ей пришлось вернуть один из них обратно в дом, потому что он не помещался в багажник. Как же она всегда мечтала о красивой, большой, представительной машине! Это, вероятно, относилось ко всем тем грезам, которые нынче были погребены, хотя Надин не могла не признать, что крушение этой мечты было еще далеко не самым худшим в ее жизни.
Затем женщина села на кухне, налила себе кофе и закурила. После второй сигареты она выглянула в окно, в сияющий день, но не почувствовала в себе ни капли уверенности или надежды. Однако у нее была хотя бы убежденность в том, что она поступает правильно.
Тут Надин обнаружила, что уже час дня. Это ее поразило. Она канителится тут с самого раннего утра, а Анри все нет! Может быть, он куда-то уехал?
«Неважно, – решила она, – значит, поговорю с ним в другой раз. Или вообще не поговорю. В конце концов, он и сам давно уже понял, как обстоят дела».
Надин села в доверху загруженную машину и включила зажигание. Ей неизбежно пришлось бы проехать мимо того места, где был припаркован брошенный автомобиль Петера, и это снова причинило ей боль.
«Не думай об этом, – приказала она себе, неподвижно глядя прямо перед собой и крепко сжав губы. – Все прошло. Не думай об этом».
Либо сегодня вечером, либо на следующий день она приедет сюда и заберет остальные вещи.
И тогда эта глава ее жизни будет бесповоротно завершена.
Она слышала, когда он шел. Совершенно неожиданно появились звуки, которые нарушили гробовое молчание подвального помещения. Что-то щелкало, что-то волокли по полу… Она не могла точно определить. Эти звуки сбили ее с толку, потому что возникли совершенно неожиданно после бесконечного молчания, и прошло несколько сек