Надо сказать, что в историографии существуют совершенно разные оценки первой госплановской реформы. Например, профессор Р. А. Белоусов, автор фундаментальной 5-томной монографии «Экономическая история России: XX век», вообще не упоминает об этой реформе. Другие авторы (И. А. Гладков, В. А. Шестаков, А. Ноув[521]) в целом оценивают ее нейтрально и не придают ей особого значения в сравнении с другими, более «масштабными» реформами хрущевской эпохи. Третья группа авторов, прежде всего махровые антисталинисты (В. Л. Некрасов, Е. Ю. Зубкова, Ю. Я. Ольсевич, П. Грегори[522]), напротив, придают ей очень важное, а главное позитивное значение, даже несмотря на то, что для Н. С. Хрущева госплановская реформа имела прежде всего политический характер, и в этом смысле «она стала его личной и очень важной аппаратной победой над своими оппонентами». При этом данная группа либеральных авторов уверена в том, что «реформа Госплана СССР носила объективный характер и была ответом на кризис советской экономики и необходимость «нащупать» новые практики планирования», что она носила прогрессивный характер, поскольку «главной целью реформы Госплана СССР стал переход от вертикально интегрированной модели планирования, когда все функции планирования были сосредоточены в одном центральном учреждении, к новой децентрализованной модели, основанной на разделении между разными хозяйственными органами и учреждениями функций статистического учета, перспективного и текущего планирования, оперативного управления экономикой, а также отраслевого и секторального планирования». Более того, децентрализация всей системы планирования «стала характерной особенностью всего реформаторства Хрущева в области государственного управления экономикой», а все свои «институциональные преобразования он… тесно связывал с постановкой перед реформируемыми органами вполне конкретных практических задач».
Причем, пытаясь представить Н. С. Хрущева подлинным реформатором, тот же В. Л. Некрасов делает крайне сомнительные выводы и приводит просто смехотворные аргументы в пользу разгрома сталинского Госплана. Так, по его абсолютно голословным заявлениям, к началу реформы «Госплан СССР, отягощенный проблемами, унаследованными от сталинской эпохи, пришел в упадок» и таких «признаков упадка можно найти немало». Правда, сам он отыскал всего лишь три, и то крайне странных признака: 1) «на начало 1954 г. в Госплане СССР уже отсутствовал Сводный отдел перспективных планов», и хотя «мы не располагаем данными, когда и почему именно был ликвидирован Сводный отдел перспективных планов, но в середине января 1950 г. такой отдел еще существовал в структуре Госплана СССР»; 2) «в 1954 г. Госплан СССР занимал крайне консервативную позицию… к инициативам ученых, к их предложениям по совершенствованию механизма планирования развития народного хозяйства», поскольку еще «в конце октября 1954 г. Госплан и ЦСУ СССР дали отрицательный отзыв на предложения профессора Ленинградского госуниверситета Л. В. Канторовича о применении математических методов в планировании развития промышленности»; 3) «несмотря на «либерализацию» делового климата внутри Госплана СССР в конце 1954 — начале 1955 гг., со стороны отдельных его руководителей осуществлялось сильное давление на сотрудников, которые занимались научно-исследовательской работой и публиковали результаты своих исследований в научных журналах»[523]. Вот, собственно говоря, и все «признаки» упадка сталинского Госплана, который, по мнению Н. С. Хрущева и его очередного апологета от истории, надо было срочно «реформировать».
Наконец, еще одна группа авторов, прежде всего Г. И. Ханин, А. С. Галушка и его соавторы[524], с фактами и цифрами на руках утверждают, что в результате проведения этой реформы начинается ключевой этап слома всей сталинской модели экономики, реально доказавшей свою эффективность, в том числе и в том историческом споре двух систем, о котором писал еще В. И. Ленин на заре советской власти. По их аргументированному мнению, в результате поспешного и просто бездумного слома сталинского Госплана: 1) «происходит разрушение стратегического планирования и целостности организации единой экономической системы в угоду территориальной раздробленности»; 2) в государственном аппарате «начинает укореняться порочная управленческая культура низкого уровня, в которой по отдельности начинают заниматься частностями, а не управлением всей экономической системой в целом»; 3) происходит нарушение «целостной системы управления с передачей важных функций на региональный уровень, сильно ослабляется и утрачивается организующая роль уполномоченных Госплана», что сразу разрушает канал обратной связи и источник объективной информации, так как прекращается планирование «сверху-вниз»; 4) уже в 1955 году по сравнению с 1953 годом резко сокращается число планируемых показателей, с 9490 до 3081 ед., в результате чего в заметно усложненной с довоенного времени экономической системе «планирование пропорций (структуры) экономики начинает грубым образом противоречить самой системной закономерности управления». И этот процесс в дальнейшем только набирал обороты: к 1958 году число показателей государственного плана сократилось до 1780 ед., то есть на 81,3%[525]. Более того, из номенклатуры промышленной продукции, включаемой в государственный план, был «исключен ряд важных видов продукции машиностроения, которая ранее всегда планировалась по типоразмерам, маркам, мощности и ассортименту», что породило нарастание выпуска облегченной номенклатуры продукции для формального выполнения плана, которая «скапливалась на складах», а не «работала на пользу стране и людям»; 5) помимо радикального сокращения количества показателей плана, «принципиально изменяется их качество, натуральные показатели все больше заменяются на денежные, а все народное хозяйство страны переориентируется с производства штук, единиц, тонн, киловатт и т.д. на рубли». В результате из планирования, по сути, уходит достоверное понимание реальных «физических» процессов, происходящих в экономической системе.
В доказательство совершенно преступного разрушения сталинской модели Госплана А. С. Галушка и Ко приводят просто убийственные факты. Так, уже при подготовке VI-го пятилетнего плана «возникает кризис целей», поскольку 5 августа 1955 года выходит Постановление ЦК и Совета Министров СССР «О письмах директорам, секретарям партийных организаций и председателям комитетов профсоюзов предприятий в связи с составлением проекта шестого пятилетнего плана развития народного хозяйства СССР»[526], где было дано прямое указание запросить у вышеуказанных руководителей их предложения по подготовке нового плана, поскольку если «раньше план составлялся сверху, силами Госплана и министерств», то теперь особое внимание надо уделить «подготовке плана на предприятии»[527]. А несколько позднее, в середине февраля 1957 года на очередном Пленуме ЦК, о котором более подробно мы расскажем чуть позже, Н. С. Хрущев прямо заявил: «Разработка планов должна начинаться на предприятиях, затем в соответствующем хозяйственном объединении, в Совете народного хозяйства, в Госплане республики и завершаться в Госплане страны… Госплан должен разрабатывать сводные народнохозяйственные планы на основе планов, предоставляемых Советами народного хозяйства и Госпланами республик, корректировать их с учетом потребностей и реальных возможностей страны в целом»[528]. Этот новый принцип составления пятилетних планов страны на базе планов предприятий был нормативно закреплен в очередном Постановлении ЦК и СМ СССР от 4 мая 1958 года «О мерах по улучшению планирования народного хозяйства», где также прямо было указано, что «в основе всей системы планирования должны быть планы, составленные самими предприятиями»[529]. Отныне на практике планирование переходит из режима «от необходимого» к режиму от «достигнутого», а система государственного целеполагания перерождается в систему банального торга за получение ресурсов между различными группами влияния. А в такой системе планирования реализация масштабных проектов становится редким исключением. Таким образом, отныне союзный Госплан не начинает, а всего лишь заканчивает процесс планирования, то есть де-юре прекращает выполнять свою функцию государственного стратегического целеполагания, которое в решающей степени определяет организованность, связанность и целостность всей экономической системы страны. Теперь общегосударственный план «вместо ключевого механизма стратегического управления по целям фактически становится лишь «регистрирующей бухгалтерией, которая учитывает, но не развивает. По сути, Госплан-стратег превращается в Госплан-бухгалтера». Все это привело к тому, что уже к концу 1956 года был не выполнен план по углю, цементу, металлу и лесу, что, естественно, привело к срыву планов по строительству и капиталовложениям, а значит, и к падению темпов роста всей экономики страны[530].
Кроме того, как полагают ряд экономистов (Г. А. Явлинский, Г. И. Ханин[531]), в середине 1950-х годов «в истории советской плановой экономики произошло знаменательное событие, до сих пор не привлекшее того внимания, которого оно на самом деле заслуживало. Именно тогда Политбюро впервые не смогло принять решения о единовременном пересмотре норм выработки для всех работников промышленности, транспорта и связи — как оно делало все предыдущие годы сталинского режима». Иными словами, «практически прекратился плановый централизованный пересмотр норм труда», что по факту стало «началом конца социализма, смертным приговором системе», так как такая практика являлась «важнейшим способом заставить предприятия улучшать работу по организации производственных процессов и технического прогресса». А 15 августа 1956 года вышло Постановление Совета Министров СССР № 1124 «Об изменении порядка пересмотра норм выработки», согласно которому было отменено ежегодное целевое и фронтальное повышение норм выработки по всей экономике страны, которое являлось «основополагающим принципом организации экономической систем