Ложь и правда о советской экономике — страница 37 из 103

водимому Н. С. Хрущевым курсу на «омоложение руководящих кадров и практической подготовки «молодых» для дальнейшей самостоятельной работы».

Тогда же, в конце марта 1958 года, новым председателем Совета Министров РСФСР был назначен очередной хрущевский фаворит — первый секретарь Краснодарского крайкома Дмитрий Степанович Полянский, чья невероятно стремительная карьера началась с пресловутой «крымской эпопеи». А уже через три месяца на очередном партийном Пленуме, прошедшем 18 июня 1958 года, он наряду с Первым секретарем ЦК КПУ Николаем Викторовичем Подгорным пополнил ряды кандидатов в члены Президиума ЦК, а вместе с тем и «украинской группировки» в высших эшелонах власти, где уже числились А. И. Кириченко, Л. И. Брежнев, А. П. Кириленко и Д. С. Коротченко[607].

5. Развитие промышленного производства в 1953–1964 годах

Традиционно в официальной историографии промышленное развитие страны в хрущевскую эпоху связывали с директивами и планами V-й (1951–1955) и VI-й (1956–1960) пятилеток, а также первой и единственной в истории страны семилетки (1959–1965), основные показатели которых были, соответственно, утверждены на XIX, XX и XXI съездах КПСС. Однако нетрудно заметить, что, во-первых, реализация плана V-й пятилетки началась еще при жизни самого И. В. Сталина и задолго до его утверждения на XIX партийном съезде, который состоялся только в октябре 1952 года; во-вторых, план VI-й, утвержденный в феврале 1956 года, уже к февралю 1959 года был «трансформирован» в так называемую семилетку, которая де-факто представляла собой удлиненную на два года VI-ю пятилетку; и, наконец, в-третьих, подведение итогов «длинной» пятилетки пришлось уже на брежневскую эпоху.

Кстати, как утверждают целый ряд любителей истории и публицистов, сама идея семилетки, как большинство хрущевских «новаций», якобы возникла довольно спонтанно, при уточнении плановых заданий VI-й пятилетки, два последних года которой и следующее (седьмое) пятилетие были сведены в один план. Однако это не так, и идея семилетки возникла не спонтанно. По мнению одних авторов (В. А. Шестаков, А. И. Вдовин[608]), главной причиной появления семилетнего плана стал переход от отраслевой к территориальной структуре управления народным хозяйством страны, который и потребовал кардинальных изменений во всей системе планирования народного хозяйства страны. И в этом смысле тот же В. А. Шестаков, будучи известным апологетом Н. С. Хрущева, считает, что переход к семилетке стал логическим и важным элементом всей эпохи «хрущевского реформизма», который до сих пор в силу заскорузлости мышления по достоинству не оценен многими его коллегами. Другие авторы (Ю. В. Аксютин, Д. О. Чураков, Н. Верт[609]) полагают, что переход к семилетке был вызван исключительно крайне неудачным ходом выполнения планов VI-й пятилетки и срывом практически всех ее главных показателей. Еще одна группа авторов (Г. И. Ханин[610]) говорит о том, что: а) во-первых, причины отказа от выполнения плана VI-й пятилетки и «замены» ее семилеткой до сих пор не вполне ясны; б) во-вторых, искать причину «в невыполнении заданий VI-й пятилетки по ряду показателей» непродуктивно, так как «в этом отношении она не отличалась от предыдущих пятилеток»; в) в-третьих, предположительно главная причина состояла в том, что было принято решение сделать существенно «больший крен в развитии наиболее прогрессивных отраслей советской экономики, прежде всего отраслей военно-промышленного комплекса», о чем красноречиво говорят контрольные цифры «Директив по семилетнему плану», утвержденные XXI съездом КПСС в самом начале февраля 1959 года. Наконец, как вспоминал сын Н. С. Хрущева, «отказ от привычной пятилетки, уже объявленной партийным съездом, попахивал скандалом. Такого в нашей истории еще не бывало. В тексте опубликованного Постановления необходимость замены пятилетки семилеткой объяснялась… довольно неуклюже — открытием новых нефтяных месторождений в Сибири, необходимостью приоритетного развития не столько металлургии, сколько химии, ускорением экономического развития Зауралья… и Дальневосточных регионов, созданием новых промышленных центров. На все это требовалось больше пяти лет, а от шестой пятилетки, после всех задержек и проволочек с ее официальным утверждением, оставалось всего три года. Срок окончания составления семилетки определили: 1 июля 1958 года, с тем чтобы с 1959 года начать новую жизнь. Со своими недоумениями я пошел, как обычно, к отцу, но он к опубликованному в газетах ничего существенного не добавил: новые сложные технологии со своим циклом внедрения в пятилетку не вписываются. Начало работ приходится на один плановый период, под него закладываются соответствующие ресурсы, а конец повисает в следующей пятилетке, разработка которой и не начиналась. При такой неопределенности трудно рассчитывать на успех. Семилетка больше соответствует сложившимся в экономике новым реалиям. Слова отца звучали вроде правильно, но не очень убедительно. Почему семилетка, а не, скажем, восьмилетка? Некоторые проекты вообще ни в семь, ни в восемь лет не укладываются. Допытываться я не стал, понял, что большего не добьюсь»[611].

Вместе с тем для того периода, несмотря на все «хрущевские загогулины», в целом были характерны еще сравнительно высокие темпы экономического роста, прежде всего в промышленном производстве. По данным Центрального статистического управления СССР, которое возглавлял известный советский экономист профессор В. Н. Старовский, за годы V-й пятилетки промышленное производство увеличилось на 85%, за три года VI-й пятилетки — на 64%, а в годы 1-й семилетки — на 84%, что в принципе говорило о поступательных темпах промышленного развития страны. Однако эти официальные цифры во многом носили лукавый характер, поскольку в пересчете на традиционные пятилетние планы промышленное производство в 1956–1960 годах (VI-я пятилетка) выросло на 64%, а в 1961–1965 годах (VII-я пятилетка) — только на 51%, то есть на треть меньше, чем десятилетие назад. Иными словами, для всего второго периода хрущевского правления был характерен нарастающий спад промышленного производства по сравнению с первым, самым тяжелым послевоенным десятилетием. Аналогичную оценку дает и такой признанный знаток советской экономики, как профессор Р. А. Белоусов, который приводит следующие данные по среднегодовым темпам прироста ключевых отраслей и показателей советской экономики[612]:

V-й пятилетний план (1951–1955)

Как утверждают крупные экономисты (Г. И. Ханин[613]), вопреки бытующему мнению, утвержденные на XIX партийном съезде «Директивы по пятому пятилетнему плану развития народного хозяйства страны на 1951–1955 годы» были сориентированы на решающую роль интенсивных факторов в развитии советской экономики. Это выражалось в том, что основной прирост продукции во всех отраслях народного хозяйства страны предполагалось получить за счет прироста производительности труда в основных отраслях производственной сферы на огромную величину — примерно на 8-10% в год. Такой прирост предполагалось обеспечить прежде всего за счет роста фондовооруженности, т.е. значительного увеличения производственных капиталовложений, лучшего использования имевшихся производственных фондов и реконструкции старых промышленных предприятий. Свое концентрированное выражение этот курс на интенсификацию экономики нашел в заданиях по снижению себестоимости промышленной, строительной и сельскохозяйственной продукции примерно на 4% в год. Еще одним очень важным проявлением курса на интенсификацию стало небывалое прежде сближение роста продукции отраслей группы «А» и группы «Б», а также резкий рост розничного товарооборота государственной и кооперативной торговли на 60–70% и значительное увеличение жилищного строительства.

Особого внимания заслуживает и обоснованность намеченных заданий по развитию сельского хозяйства страны, которые во всей антисоветской и либеральной литературе, традиционно зараженной антисталинской риторикой (В. П. Попов, О. М. Вербицкая, В. Ф. Зима, Г. М. Чепурда[614]), всегда ставят под сомнение и напрямую связывают все провалы и неудачи в развитии аграрного комплекса страны первых трех лет V-й пятилетки только с «ошибочностью сталинской стратегии развития этой отрасли». Однако крупные экономисты (Г. И. Ханин, Д. Т. Шепилов) с конкретными цифрами на руках опровергают хлипкие доводы своих оппонентов и справедливо говорят, что «Сталинский план преобразования природы», о котором довольно подробно мы писали в предыдущей главе, представлял собой «целостную генеральную программу дальнейшего мощного подъема сельского хозяйства страны», важнейшими частями которой были: комплексная механизация и электрификация всего аграрного производства на основе мощного развития тракторного и в целом всего сельхозмашиностроения, строительства гидро- и теплоэлектростанций, промышленное орошение и обводнение обширных территорий, строительство новых каналов и оросительных систем, создание грандиозных полезащитных полос, перевод всего пашенного земледелия и животноводства на научную основу агротехники и зоотехники путем районирования породного скота, повсеместного внедрения правильных севооборотов, развития селекции и семеноводства и т.д.[615]) Причем, как отмечают целый ряд ученых, сам план V-й пятилетки был составлен очень добротно во многом благодаря тому, что в тот период руководителями Госплана и Госснаба СССР были выдающиеся советские управленцы, прекрасно знавшие экономику страны, — Максим Захарович Сабуров и Лазарь Моисеевич Каганович.

Причем, по мнению видных экономистов (М. И. Хлусов, Г. И. Ханин[616]), важнейшим достижением всей советской экономики в годы V-й пятилетки, позволившим обеспечить дальнейший высокий рост производительности труда в различных отраслях экономики, прежде всего в промышленности, было очень быстрое развитие электроэнергетики. В этот период ускоренными темпами были введены в строй крупнейшие гидроэлектростанции и целый ряд теплоэлектростанций, в том числе Приднепровская, Черепетская, Южно-Кузбасская и Южно-Уральская ГРЭС, Цимлянская, Верхнесвирская, Усть-Каменогорская, Мингечаурская, Гюмушская и первые очереди Куйбышевской, Камской, Каховской и Нарвской ГЭС. Наконец, в июне 1954 года была введена в строй первая в мире Обнинская атомная электростанция (АЭС). В результате мощность всех электростанций выросла почти в 2 раза — с 19,6 млн. до 37,2 млн. кВт, и, таким образом, всего за одну пятилетку были введены мощности, равные тем, которые были введены за все предыдущие годы советской власти. Все это позволило резко увеличить электровооруженность тех промышленных отраслей, в которых уровень механизации был традиционно не очень высок, прежде всего в строительстве, где рост механизации составил почти 100%, в лесной и деревообрабатывающей промышленности, где он вырос на 89%, и в угольной промышленности, где уровень механизации наиболее трудоемких процессов производства вырос на 65%.

Причем надо подчеркнуть, что за годы V-й пятилетки за счет механизации строительной отрасли резко увеличились ее производственные мощности, что позволило резко сократить долгострой, построить и ввести в строй более 3200 новых промышленных предприятий, среди которых были такие гиганты советской индустрии, как Череповецкий, Дунайский, Орско-Халиловский и Кутаисский металлургические комбинаты, Грозненский химический завод, Бакинский и Новокуйбышевский нефтеперерабатывающие комбинаты, Волгоградский алюминиевый завод, Закавказский трубопрокатный завод, Лисичанский и Днепровский машиностроительные комбинаты, Курганский машиностроительный завод конвейерного оборудования, Ивановский завод расточных станков, Ворожбянский завод металлоконструкций, Сухоложский крановый завод, Алтайский моторный завод, Полтавский электромоторный завод, Криворожский горно-обогатительный комбинат, Нововолынский деревообрабатывающий комбинат, Челябинский радиозавод, Ростовский электроаппаратный завод, Выборгский и Владимирский электроприборные заводы, Смоленская трикотажная фабрика, Херсонский и Камышинский хлопчатобумажные комбинаты, Харьковская хлопкопрядильная фабрика, Козелецкий льнозавод, Березниковский калийный комбинат и десятки шахт в Донбасском, Кузбасском, Карагандинском и Печорском угольных бассейнах.

Также очень важно отметить, что именно в этот период произошло резкое улучшение ситуации с использованием оборотных фондов, что традиционно являлось «ахиллесовой пятой» советской экономики. По оценкам крупных экономистов (С. А. Хейнман, Б. П. Плышевский[617]), за годы V-й пятилетки темпы роста промышленного производства были почти в два раза выше темпов роста оборотных средств запасных товарно-материальных ценностей. Особенно значительным оказалось это превышение по незавершенному строительству и запасам готовой продукции, что зримо говорило о качественном улучшении организации производства на уровне как самих предприятий, так и народного хозяйства в целом. Обобщающим показателем столь быстрого повышения эффективности производства стало значительное снижение (более 4% в год) себестоимости промышленной продукции, что ярко характеризует тенденцию изменения уровня затрат. Благодаря такому быстрому снижению этих затрат прибыль в народном хозяйстве страны за годы V-й пятилетки выросла почти в два раза при неоднократном снижении оптовых цен на переработанное сырье и готовую продукцию.

Что касается основных капиталоемких отраслей, прежде всего угольной промышленности и черной металлургии, то прирост ввода производственных мощностей по сравнению с IV-й пятилеткой был в целом незначительным, за исключением электроэнергетики. Но тем не менее почти все планы по выпуску соответствующих видов готовой продукции были выполнены, а по целому ряду номенклатурных позиций даже перевыполнены, что, как считает тот же профессор Г. И. Ханин[618], со всей очевидностью говорило о существенном прогрессе в использовании уже действующих производственных мощностей. Кроме того, по его же мнению, особо важно отметить тот факт, что именно в эту пятилетку произошло резкое улучшение использования самих оборотных фондов, в результате чего темпы роста промышленного производства шли почти в 2 раза быстрее, чем оборотных средств, в том числе в запасах товарно-материальных ценностей. Особенно значительным оказалось это превышение по незавершенному строительству и запасам готовой продукции, что говорило о качественном улучшении организации производства на уровне отдельных предприятий и всего народного хозяйства страны в целом. Например, в промышленности рост мощности электромоторов, который достаточно точно характеризовал прирост активной части основных производственных фондов, составил 75%, а в целом ряде ведущих отраслей, в частности в угольной и нефтеперерабатывающей промышленности, он составил 100%.

Очень важным показателем развития промышленного производства страны стал существенный рост парка металлорежущего оборудования, который за годы пятилетки вырос с 1,2 до 1,7 млн. единиц. Правда, надо признать, что собственными станкостроительными заводами было произведено лишь 340 тыс. металлорежущих станков, а остальные 160 тыс. были получены за счет германских репараций. Причем, что особенно важно, за годы V-й пятилетки производство самых сложных прецизионных, агрегатных, крупных, тяжелых, уникальных, специальных и специализированных станков и их типоразмеров выросло в два-три раза[619]. При этом надо особо отметить, что станочный парк страны был уже во многом обеспечен качественно выросшим уровнем квалификации большинства рабочих, инженерно-технических и руководящих хозяйственных кадров.

Кроме того, в стране наступил первый и важный этап научно-технической революции, который выразился в начале полной автоматизации ряда крупных производств и в развитии таких принципиально новых научно-технических направлений, как электроника, атомная энергетика и космонавтика. Уже в 1951–1953 годах на базе Института точных машин и вычислительной техники АН СССР, лаборатории электросистем Энергетического института АН СССР и Специального конструкторского бюро № 245 целая группа ученых, в том числе С. А. Лебедев, И. С. Брук, Н. Я. Матюхин, М. А. Карцев, Ю. Я. Базилевский и Б. И. Рамеев, создали целый класс цифровых и электронных вычислительных машин — ЦВМ «М-1», ЭВМ «М-2», ЭВМ «Стрела», ЭВМ «Урал» и БЭСМ-1, — ряд из которых уже были запущены в серийное производство[620]. А в июне 1954 года в строй была введена самая первая в мире Обнинская атомная электростанция.

Еще одним ярчайшим доказательством не просто прорывного роста всей советской промышленности, а качественных изменений в научно-техническом прогрессе служат сводные данные о развитии предприятий Министерства радиотехнической промышленности, которое с момента его основания, то есть с января 1954 года, возглавил Валерий Дмитриевич Калмыков[621]. За годы V-й пятилетки число заводов этой отрасли, которая самым тесным образом была связана со всем ВПК и космонавтикой, выросло с 98 до 156 предприятий, а число работающих на них — с 250 до 470 тыс. человек, то есть почти в два раза. Общий же объем готовой продукции этой отрасли вырос в стоимостном выражении в неизменных ценах почти в четыре раза.

Все эти успехи подвигли руководство страны уже в июле 1955 года созвать специальный Пленум ЦК[622], где наряду с важными аграрными вопросами обсуждался доклад главы союзного правительства маршала Н. А. Булганина «О задачах по дальнейшему подъему промышленности, техническому прогрессу и улучшению организации производства», по которому затем будет принято одноименное Постановление. Именно в этих документах впервые было особо подчеркнуто, что «наша страна стоит на пороге новой научно-технической и промышленной революции, далеко превосходящей по своему значению промышленные революции, связанные с появлением пара и электричества», а посему «необходимо всесторонне изучать и быстро внедрять в производство наиболее крупные и передовые достижения отечественной и зарубежной науки и техники». Однако все выступавшие в прениях докладчики, а их было немало — 43 члена и кандидата в члены ЦК, — упорно избегали самого термина «революция» и всего лишь говорили о том, что «при крупных успехах в развитии науки и техники, ряд отраслей промышленного производства просто отстали в техническом развитии». И все же в итоговом документе Пленум ЦК «потребовал от всех партийных организаций и работников социалистической промышленности… покончить с настроениями благодушия и зазнайства», поскольку «непрерывный технический прогресс, курс на высшую технику, дальнейший подъем на этой основе производительности труда» является «главной линией в развитии промышленности»[623].

Однако обещанной «революции» так и не случилось, поскольку, во-первых, еще на февральском Пленуме ЦК, где с поста главы правительства снимали Г. М. Маленкова и нещадно поносили его «новый экономический курс», лично Н. С. Хрущев громогласно заявил, что партия никогда не пойдет на поводу антимарксистских взглядов по коренным вопросам промышленной политики, поскольку «тяжелая индустрия была, есть и будет основой экономической и оборонной мощи нашего социалистического государства». И, во-вторых, еще 28 мая 1955 года был подписан Указ ПВС СССР, в соответствии с которым сталинская Гостехника — Госкомитет СССР по внедрению передовой техники в народное хозяйство, — которую с ее основания возглавлял «легендарный сталинский нарком» В. А. Малышев, была преобразована в Госкомитет по новой технике»[624]. Как справедливо пишут Ю. П. Бокарев, А. С. Галушка и другие авторы, отныне новый Комитет, по сути, потерял прежний административный ресурс, превратившись лишь в научно-консультативный орган, предлагавший, но уже не внедрявший все достижения НТР в реальное производство. Более того, если раньше Госплан жестко планировал и контролировал весь процесс внедрения передовой и новой техники по всем отраслям народного хозяйства страны, то теперь эта работа была отдана на откуп самим министерствам и ведомствам и их руководителям[625].

Легендарный В. А. Малышев не пережил своего детища и скончался в конце февраля 1957 года. Правда, и сама новая Гостехника приказала долго жить всего через три месяца, когда 10 мая 1957 года была вновь преобразована в Государственный научно-технический комитет СССР с еще более скромными полномочиями. Теперь его возглавил столь же легендарный бывший директор Нижнетагильского Уралвагонзавода Юрий Евгеньевич Максарев, однако в этой должности он пробыл чуть больше двух лет. А с апреля 1961 года начнется самая настоящая чехарда: ГНТК был преобразован в Госкомитет по координации научно-исследовательских работ и параллельно с ним будут созданы еще ряд ведомств: Госкомитет по электронной технике (1961–1963), Госкомитет по автоматизации и машиностроению (1963), Госкомитет по приборостроению, средствам автоматизации и системам управления (1963–1965). Однако, как верно подметил тот же Ю. П. Бокарев, «все они решали уже частные задачи». И только после отставки Н. С. Хрущева в 1965 году будут образованы два новых союзных ведомства — Министерство приборостроения, средств автоматизации и систем управления СССР во главе с Константином Николаевичем Рудневым и Государственный комитет по науке и технике СССР, главой которого был назначен вице-президент АН СССР Владимир Алексеевич Кириллин.

Наконец, немаловажным фактором динамичного развития всей советской экономики в первой половине 1950-х годов, на чем особо акцентируют свое внимание Г. И. Ханин и Р. А. Белоусов, были, во-первых, сохранение жесткой вертикальной системы отраслевых министерств и ведомств; во-вторых, работа на ключевых должностях в Совете Министров СССР в ранге заместителей его главы выдающихся управленцев, в том числе В. М. Молотова, Л. М. Кагановича, М. З. Сабурова, М. Г. Первухина, В. А. Малышева, И. И. Носенко, И. Ф. Тевосяна, А. П. Завенягина и многих других; в-третьих, качественно выросший уровень квалификации рабочих, инженерно-технических и большинства руководящих хозяйственных кадров, особенно на среднем и нижнем уровнях; в-четвертых, созданная в предыдущие пятилетки индустриальная, строительная и научно-техническая база, позволившая очень быстро наращивать объем технически достаточно совершенных для своего времени производственных фондов.

Наконец, по оценкам того же Г. И. Ханина, который не является большим симпатизантом советской власти, «крупнейшим хозяйственным достижением 1950-х годов» стал «грандиозный (не побоюсь этого слова) подъем сельского хозяйства», ставший «важнейшим условием повышения жизненного уровня населения страны и заметного подъема легкой и пищевой промышленности». Так, в 1952–1958 годах продукция сельского хозяйства выросла примерно в 1,5 раза, то есть почти на 10% в год, и таких «колоссальных темпов роста в нормальный (а не восстановительный период) не знало… сельское хозяйство ни в одной стране капиталистического мира, даже в США» после окончания Гражданской войны в 1860-1870-х годах. При этом важно отметить, что столь быстрый рост сельскохозяйственного производства в основном «шел на интенсивной основе, так как в этот период численность сельского населения страны практически не изменилась», а это означало, что производительность труда в сельском хозяйстве росла ежегодно на 10%, что и в промышленном производстве в аналогичный период. Если сопоставить объемы урожайности и посевных площадей и поголовья скота, то значительная часть прироста всей сельхозпродукции обеспечивалась за счет роста урожайности и повышения продуктивности животноводства. Таким образом, впервые за всю историю страны в сельском хозяйстве стали преобладать интенсивные методы, как и предусматривалось Директивами XIX съезда партии. Хотя надо заметить, что сам Г. И. Ханин почему-то избегает подчеркнуть тот неоспоримый факт, что «грандиозный подъем сельского хозяйства» в указанные годы был связан не столько с решениями партии и правительства в августе — сентябре 1953 года и началом освоения целинных земель, а с позитивными итогами реализации не менее грандиозного Сталинского плана преобразования природы в 1948–1953 годах, который был похоронен с началом целинной эпопеи. Однако об этой странице истории сельского хозяйства страны, его достижениях и провалах более подробно мы поговорим в отдельной главе.

Подводя итоги V-й пятилетки, мы опять-таки сошлемся на обоснованное мнение профессора Г. И. Ханина, который в своих фундаментальных работах особо подчеркивал, что «достигнутые в этой пятилетке темпы роста советской экономики намного превышали» не только темпы роста в США и ряде других буржуазных держав. Они даже превышали темпы роста экономики Японии и Западной Германии, которые считались странами «экономического чуда». Так, производство электроэнергии, являвшееся самым концентрированным выражением уровня экономического развития страны, в СССР в 1955 году превышало уровень Японии и ФРГ в 2,2 и в 2,6 раза, прокат черных металлов — в 4,25 и в 2,5 раза, а производство цемента — в 2,1 и в 1,6 раза. Более того, как это ни покажется странным, но даже по производству хлопчатобумажных тканей, кожаной обуви и радиоприемников СССР опережал Японию и ФРГ, уже не говоря о США и Великобритании. То же самое можно сказать и применительно к производительности труда. Если в ведущих буржуазных экономиках значительная часть прироста промпродукции обеспечивалась за счет увеличения численности работающих, то в СССР за счет существенного роста производительности труда[626].

Вместе с тем, как считают те же Г. И. Ханин, Р. А. Белоусов, В. А. Шестаков и их коллеги, «впечатляющие достижения советской экономики в V-й пятилетке не должны заслонять» целый ряд ее хронических проблем, прежде всего качество и дефицит самых ходовых товаров ширпотреба и части оборудования[627]. Несмотря на то что в первой половине 1950-х годов серьезно возросла товарно-денежная сбалансированность потребительского рынка и советское правительство усилило внимание к производству потребительских товаров, их дефицит все же был достаточно значительным, поскольку госторговля все еще имела ограниченные возможности воздействия на структуру промышленного производства, да и стимулы для такого воздействия были тоже ограничены. Хотя тот же Г. И. Ханин прямо признается, что «по проблеме дефицитности на потребительском рынке мы практически не имеем надежных данных», а самим «историкам предстоит еще серьезно вникнуть в деятельность и Министерства торговли, и Госкомитета СССР по материально-техническому снабжению, чтобы выявить реальный механизм советской экономики в этот период и его реальные результаты». Более того, эта сфера экономики (сфера обращения) до сих пор остается малоизученной, а в тех немногих работах, которые есть, «к сожалению, преобладает более разоблачительный уклон, чем аналитический».

VI-й пятилетний план (1956–1958)

Как считают целый ряд экономистов (М. И. Хлусов, М. А. Вылцан, Г. И. Ханин[628]), VI-й пятилетний план развития народного хозяйства на 1956–1960 годы, утвержденный на XX съезде партии в феврале 1956 года, составлялся под влиянием огромных успехов, достигнутых в V-й пятилетке, и осознания того, в каких именно отраслях аграрного и промышленного производства советская экономика все еще продолжала отставать от западной. Новая пятилетка, по замыслам ее разработчиков, призвана была, мобилизуя все интеллектуальные усилия советского общества и его огромный потенциал в разных сферах, так блестяще продемонстрированный в ходе создании ракетно-ядерного щита страны, преодолеть имевшиеся отставания и проделать значительный шаг к решению главной задачи — догнать США по основным экономическим параметрам. Именно поэтому, по мнению того же Г. И. Ханина, по характеру поставленных задач VI-ю пятилетку с полным основанием можно назвать «пятилеткой второй индустриализации». И дело не только и не столько в том, что намечалось почти удвоить объем всей промышленной продукции, а в том, что советская промышленность должна была приобрести качественно новый вид с высоким уровнем новейшей техники и технологии, с развитой специализацией и межотраслевой кооперацией, с комплексной механизацией и автоматизацией, с резким сокращением ручного труда и таким же высоким ростом улучшения условий жизни, труда и быта советских граждан.

По своей базе «вторая индустриализация» значительно отличалась от первой, поскольку опиралась на несравненно более подготовленную армию рабочих и инженерно-технических работников, мощный научно-технический потенциал и собственную машиностроительную базу. Главным направлением «второй индустриализации» стала реконструкция довоенных предприятий, требовавших меньших капиталовложений, а новое строительство в основном велось при создании новых отраслей промышленного производства. Именно поэтому основной упор был отныне сделан на организационный фактор, усиление специализации производства при одновременной внутриотраслевой и межотраслевой кооперации. Правда, к осознанию этого пришли далеко не сразу. Первая попытка форсированного проведения новой индустриализации провалилась из-за нехватки ресурсов, поскольку к концу 1956 года не были выполнены годовые планы по углю, металлу, цементу и лесу, определявшие темпы и объемы капитального строительства[629]. Поэтому уже в декабре 1956 года новый Пленум ЦК, указав на чрезмерный и непосильный объем капитальных вложений, дал прямое указание Госплану сократить задания по капстроительству и отдельным отраслям и сконцентрировать внимание на реконструкции старых производств[630].

Как считает тот же Г. И. Ханин, первое, что бросалось в глаза при знакомстве с этим пятилетним планом, состояло в том, что он целиком был нацелен на научно-технический прогресс и на макро-, и на микроуровне. Предполагалось ускоренное развитие отраслей, определяющих научно-технический прогресс, по которым СССР все еще серьезно отставал от ведущих буржуазных держав, то есть электроэнергетики, приборостроения, радиотехнической, электронной, станкостроительной, химической и другой отраслевой промышленности. При этом речь шла не о каком-то вялом устранении существующего отставания, а о скачкообразном рывке вперед. Так, по плану VI-й пятилетки производство низколегированных сталей планировалось увеличить аж в 17 раз, литейного оборудования — в 8 раз, холоднокатаного листа — в 4 раза, автоматических и полуавтоматических линий — в 5 раз, синтетических волокон — тоже в 5 раз и т.д.

Еще одной особенностью VI-го пятилетнего плана был решительный сдвиг к специализации производства, в отличие от прежней его замкнутости, в рамках отдельных предприятий и министерств. Наиболее наглядно эта тенденция проявилась в планировании специализированного производства изделий общемашиностроительного назначения, в частности литья и штамповок, что де-факто отсутствовало в предыдущий период. С этой целью планировалось строительство 23 специализированных литейных заводов и ряда аналогичных литейных цехов, оснащенных новейшей техникой общей мощностью 1,5 млн. тонн стали в год. Точно таким же образом предполагалось создать и несколько десятков специализированных инструментальных заводов, а также заводов по производству запчастей для всей сельхозтехники по единым стандартам и полной номенклатуре.

В плане VI-й пятилетки был взят и традиционный курс на интенсификацию промышленного производства, но уже не столько за счет строительства новых предприятий, сколько за счет реконструкции устаревших промпроизводств, лучшего использования имевшихся производственных мощностей, а также резкого увеличения производительности труда на основе его автоматизации, механизации и резкого усовершенствования организации всего производства. Концентрированное выражение данный курс нашел в конкретных заданиях по снижению себестоимости промышленной продукции на 17%, что в целом соответствовало параметрам предыдущей пятилетки.

Существенным новшеством нового пятилетнего плана стало выполнение решений июльского 1955 года Пленума ЦК, где была поставлена задача сделать мощный рывок в научно-техническом прогрессе и соединить науку, проектирование и производство, что пока еще было слабым местом советской экономики (за исключением оборонных отраслей). Для того чтобы решить эту важную задачу, необходимо было создать целую сеть отраслевых НИИ, быстро оснастить их опытными заводами, полноценными полигонами, испытательными стендами, уникальными приборами и т.д. Все это, конечно, требовало немалых материальных затрат и создания новых промышленных отраслей, например научного приборостроения.

Понятно, что вопросы научно-технического прогресса, где, по мнению ряда ученых (О. Л. Лейбович, Г. И. Ханин, Р. А. Белоусов[631]), отчасти наметилось новое серьезное отставание от ведущих западных держав, были поставлены в центр деятельности всех хозяйственных министерств и партийных органов. По планам пятилетки на создание новых НИИ и КБ, а также НИОКР были выделены огромные ассигнования, давшие такой масштабный эффект, что во второй половине 1950-х годов СССР буквально потряс весь буржуазный мир своими научно-техническими достижениями в области авиации, космических исследований и ядерной энергии. Но не менее важными оказались достижения и в области научно-технического прогресса во многих отраслях гражданской промышленности. Число внедренных видов машин и оборудования за годы VI-й пятилетки выросло в несколько раз, а в ряде отраслей — в 5-10 раз[632]. А это значит, что было налажено производство тысяч наименований машин и приборов, которые ранее не производились вообще. В ряде отраслей советской промышленности технический уровень уже не уступал аналогичному уровню самых передовых буржуазных держав, например в черной металлургии и электроэнергетики, а кое в чем даже превосходил. Правда, в других отраслях это отставание все еще сохранялось, но и оно заметно уменьшалось.

При этом надо признать, что до сих пор отсутствуют сводные данные о масштабах такого отставания, что породило давнюю дискуссию во всем экономическом сообществе. Например, академики С. Ю. Глазьев и Д. С. Львов[633], сопоставляя отставание СССР от «эталонных государств буржуазного мира», утверждают, что с 1950 года разрыв между техническим уровнем советской экономики и экономикой ведущих западных держав неуклонно увеличивался. Однако их оппонент профессор Г. И. Ханин[634], ознакомившись с исходными данными их расчетов, резонно усомнился в их «полной убедительности и обоснованности». По его предположению, основанному на детальном анализе статистических данных, в 1950-е годы по гражданской технике и технологии отставание СССР от США не увеличивалось, а, напротив, сокращалось, в том числе за счет бурного развития военной техники, на которую приходилось более половины всей продукции советского машиностроения. Более того, по целому ряду важных позиций, в том числе производству водородного оружия, зенитных и баллистических ракет, средних танков и артиллерийских систем, отставание было минимальным или, напротив, превосходило показатели так называемых «эталонных государств». Кроме того, тот же Г. И. Ханин уверяет, что по таким ключевым отраслям, как черная металлургия, электроэнергетика и станкостроение, отставание было либо минимальным, либо вовсе было преодолено. Если сразу после войны по таким основным характеристикам развития черной металлургии и электроэнергетики, как мощность агрегатов (доменных и мартеновских печей, турбин и генераторов), СССР довольно серьезно отставал от США, то уже во второй половине 1950-х годов превзошел своего «конкурента». Что же касается станкостроительной промышленности, традиционно требующей очень высокой культуры производства, то здесь в одном только 1958 году на 14 ведущих станкостроительных заводах страны, где производилось свыше 40% всех отечественных станков, были введены поточные линии, в результате чего их выпуск вырос в три раза. Более того, в результате внедрения поточных линий на этих заводах резко (от 40 до 240%) выросла фондоотдача, что следует признать крупнейшим достижением всей советской индустрии того времени[635].

В Директивах по реализации VI-го пятилетнего плана предусматривался существенный рост капитальных вложений в неизменных ценах аж на 67%. Однако, учитывая практически двойное увеличение расходов на жилищное строительство и ввод в строй учреждений здравоохранения (поликлиник, больниц, здравпунктов и аптек), реальный рост капитальных вложений в производственную сферу был заметно меньше, чем в прошлой пятилетке. И тем не менее за три года VI-й пятилетки в строй было введено почти 2700 крупных промышленных объектов, в том числе Горьковский, Ярославский, Сталинградский и Омский нефтеперерабатывающие заводы, Мариупольский «Азовмаш», Жезказганский горно-металлургический комбинат, Заволжский моторный завод, Павлодарский комбайновый завод, Красноярский химико-металлургический завод, Серовский завод ферросплавов, Бердянский завод стекловолокна, Казанский завод математических машин, Новокаховский электромеханический завод, Чебоксарский агрегатный завод, Минский электротехнический завод, Ульяновский завод тяжелых и уникальных станков, Житомирский и Уманский заводы электроизмерительных приборов, Пензенский, Арзамасский и Махачкалинский приборостроительные заводы, Сталинградский, Барнаульский, Червоноградский и Нововолынский заводы железобетонных изделий, Пензенский и Омский электромеханические заводы, Алма-Атинский домостроительный комбинат, Саратовский химический комбинат, Ивановский камвольный комбинат, Красноярский шелковый комбинат, а также газопровод Ставрополь — Москва, что позволило газифицировать более 160 городов страны, и другие крупные объекты советской индустрии. Причем, как и в V-й пятилетке, особое внимание было уделено росту производства электроэнергетики, поэтому ускоренными темпами были построены и сразу введены в строй Волжская, Новосибирская, Иркутская и Абаданская ГЭС и Томь-Усинская и Верхнетагильская ГРЭС. Тогда же начался и первый этап создания Единой энергетической системы страны, которым руководил первый заместитель министра строительства электростанций СССР Петр Степанович Непорожний.

Если в целом говорить о темпах экономического развития страны в этот период, то, по оценкам авторитетных экономистов[636], они по-прежнему оставались довольно высокими. Однако экономические достижения уже не были столь впечатляющими, как в V-й пятилетке. Но самое главное состояло все же в другом: прервался переход к интенсивной экономике, начавшийся в предыдущей пятилетке. Уже в первые три года VI-й пятилетки наметились и серьезные сбои в развитии промышленного производства, в частности резко замедлился ввод новых мощностей в машиностроении, а значит, и рост парка металлорежущего и кузнечно-прессового оборудования. Если в V-й пятилетке парк токарных, фрезерных, расточных, шлифовальных, комбинированных и иных станков ежегодно увеличивался в среднем на 125 тыс. шт., то за три года VI-й пятилетки — только на 70 тыс. шт. Однако самым тревожным оказался спад в темпах роста производительности труда в промышленных отраслях, который, по оценкам известного американского экономиста Г. У. Наттера, упал в два раза — с 6% в V-й пятилетке, до 3% в VI-й пятилетке[637]. То же самое касалось и темпов снижения себестоимости продукции, которая в годовом исчислении упала с 4–5% до 2,5–3%. Вместе с тем надо признать, что многие советские экономисты, в частности профессор С. А. Хейнман очень критически относились к этим оценкам заокеанского коллеги, утверждая, что Г. У. Наттер был типичным «статистическим манипулятором», сознательно дававшим ложные расчеты, пытаясь доказать экономические преимущества российского имперского периода перед советским[638].

Причины такого положения вещей носили многофакторный характер, но, как утверждают целый ряд ученых (А. В. Пыжиков, А. В. Сушков, Г. И. Ханин, А. С. Галушка[639]), самые негативные последствия для развития советской экономики имели два важ ных институциональных изменения, происшедших после смерти И. В. Сталина. Во-первых, в системе всех органов управления, отвечавших за экономику страны, невероятно возросла роль партийного аппарата в центре и на местах, особенно после разгрома «антипартийной группы». Причем, помимо неизбежной подмены государственных органов партийными структурами, произошло резкое и общее ухудшение качества руководства в связи с тем, что профессиональный состав партийных органов был куда более слабым и безответственным, чем государственных. Кроме того, в результате разгрома «антипартийной группы» были отстранены от хозяйственного руководства такие крупные и опытнейшие руководители советской экономики сталинской эпохи, как В. М. Молотов, Л. М. Каганович, М. Г. Первухин, М. З. Сабуров, Б. Л. Ванников и А. С. Елян, а ряд из них — А. П. Завенягин, В. А. Малышев, И. А. Лихачев и И. Ф. Тевосян — умерли в самом расцвете сил от непомерно тяжелой работы и болезней. Пришедшие им на смену руководители, конечно, были их «учениками», однако гораздо менее авторитетными, жесткими и энергичными, чем их «учителя».

Во-вторых, произошло резкое понижение роли всех контрольных органов, прежде всего госбезопасности. В условиях сталинской (мобилизационной) модели экономики взаимоконтролирующие органы, играя роль «суррогатной демократии», давали возможность высшему политическому руководству иметь вполне объективную информацию о положении дел в стране. И с этой точки зрения наличие двух центральных контролирующих друг друга органов власти — партии и госбезопасности — имело позитивное значение. Однако после расправы над Л. П. Берией органы госбезопасности были тут же лишены контрольных функций по отношению к другим органам власти, прежде всего партийному аппарату, что сразу породило безнаказанность и злоупотребление властью со стороны многих партийных бонз. Именно поэтому целый ряд авторов (А. А. Зиновьев, Г. X. Попов, Г. И. Ханин[640]) расценивали ослабление роли госбезопасности в системе всех органов власти страны как важнейшую причину последующего краха всей советской системы. Ликвидация системы разумных и оправданных репрессий в отношении высших должностных лиц и ее существенное ослабление в отношении всех номенклатурных работников, руководителей предприятий, учреждений и организаций неизбежно породили «всеобщую систему безответственности за ход жизни в стране».

Одновременно последовали новые удары по контрольным органам страны: очередная реформа Госплана СССР и назначение в мае 1957 года на пост его главы такого, как выразился Г. И. Ханин, «полного ничтожества», вообще не имевшего реального опыта практической руководящей хозяйственной работы, как И. И. Кузьмин, с мнением которого не считались не только все союзные министры, но даже председатели многих совнархозов; отставка В. М. Молотова с поста руководителя Мингосконтроля СССР в конце июня 1957 года, а затем и ликвидация самого этого министерства в конце августа того же года и т.д.

1-й семилетний план (1959–1965)

Контрольные цифры Директив развития народного хозяйства страны на 1959–1965 годы, утвержденные XXI съездом КПСС в начале февраля 1959 года, предусматривали коренное изменение характера советской экономики. Теперь высшее руководство страны, прежде всего лично Н. С. Хрущев, рассматривало семилетку как важный этап в достижении превосходства советской экономики над американской, причем не только по объему ВВП, но и по производству товаров на душу населения к началу 1970-х годов. С этой целью намечалось сохранить высокие темпы экономического роста, направить просто огромные капитальные вложения на реконструкцию и техническое перевооружение многих промышленных предприятий, что дало бы возможность увеличить общие объемы роста экономики на 80%, а промышленности и того больше — на целых 200%. Для обеспечения такого колоссального роста производства предусматривалось уделить особое внимание строительной отрасли и особо продукции машиностроения, которую планировалось нарастить на те же 200%, то есть не менее 13–14% в год. Понятно, что решить столь грандиозную задачу одним увеличением численности занятых было нереально, поэтому ставка вновь была сделана на рост производительности труда и другие меры повышения эффективности производства, например через снижение удельных расходов в черной металлургии на 25% в год[641].

Конечно, как утверждает профессор Г. И. Ханин, «при старой организации производства в машиностроении это было немыслимо». Поэтому намечалась коренная перестройка организационной структуры, где главный упор делался на преодоление традиционных дефектов советского машиностроения, в том числе его натурализации. С этой целью намечалось осуществить небывалую по своим масштабам программу организации производства изделий общемашиностроительного назначения на специальных заводах и цехах, на чем особо настаивали крупные советские экономисты, в частности профессор С. А. Хейман. Например, для производства литья и штамповок намечалось построить 75–80 специализированных заводов и цехов, способных покрыть все потребности советского машиностроения в литье и поковках.

Между тем анализ распределения капитальных вложений в промышленное производство показывает, что они резко возросли только в две отрасли, в основном нацеленные на военные нужды: в цветную металлургию (особенно в производство редкоземельных металлов) и оборонное машиностроение. Как показывают фундаментальные исследования Н. С. Симонова, И. В. Быстровой, Г. Е. Рябова, Ю. В. Яременко и А. Р. Белоусова, валовая продукция оборонного назначения в 1958–1960 годах выросла в промышленности с 3,88 до 7,43 млрд. руб., то есть почти в 2 раза, доля расходов на военно-промышленный комплекс — с 13 до 18–20%, а на приобретение ракетной техники вообще с 9 до 40%[642]. Что же касается остальных секторов машиностроения, то здесь общие объемы инвестиций были значительно ниже. Например, на приборостроение (в том числе создание счетных и математических машин) они увеличились только в 4,5–4,7 раза, на химическое оборудование — примерно в 3 раза, а на технологическое оборудование для литейной промышленности и типизацию изделий — лишь в 2,3–2,4 раза, что явно противоречило грандиозным планам по строительству специализированных литейных заводов и цехов. В итоге, как уверяют ряд авторов (Р. А. Белоусов, Г. И. Ханин, С. Н. Хрущев), нереальность семилетнего плана, по сути, стала очевидна еще до начала его реализации[643]. А поскольку в оборонных отраслях утвержденные планы производства не подлежали пересмотру, то первыми жертвами дефицита госбюджета стали сельское хозяйство, жилищное строительство и программы по специализации и кооперированию производства. На сельском хозяйстве это сказалось уже в конце 1950-х годов, когда после быстрого роста в предыдущее пятилетие он полностью прекратился и уже через год начался импорт зерновых культур, отвлекавших огромные валютные ресурсы страны от закупок новой техники и технологий. В целом же план семилетки был обоснован значительно хуже, чем планы V-й и даже VI-й пятилеток. Это понимал и сам Н. С. Хрущев, который сразу после окончания партийного съезда инициировал очередную реформу Госплана СССР, вновь разделив его на два органа — Государственный научно-экономический совет (Госэкономсовет) Совета Министров СССР, на который теперь возлагались задачи перспективного и долгосрочного планирования и разработка проблемных вопросов развития всего народного хозяйства страны, и новый Госплан Совета Министров СССР, который должен был заниматься текущим планированием и оперативным управлением экономикой.

Как справедливо указал В. Л. Некрасов[644], в историографии гораздо более детально изучена первая реформа Госплана, в то время как новая реформа, «более значимая с точки зрения содержания и результатов», осталась, по сути, не изученной. Более того, многие историки даже не придают особого значения истории Госэкономсовета, ставшего на целых три года «бюрократическим центром экономического реформизма» в стране[645]. Пожалуй, единственной работой, посвященной его деятельности, стала монография А. Б. Безбородова, но даже там Госэкономсовет изучается лишь в контексте научно-технической политики, а институциональные аспекты его деятельности здесь совершенно не затрагиваются[646]. Между тем, как считает тот же В. Л. Некрасов, именно тогда Н. С. Хрущев «оказался наиболее близок к решению ключевой задачи» — сконструировать госорганы и учреждения, «способные разработать ключевые предложения по реформированию советской экономики и в итоге «изобрести» новую модель экономического развития».

Как известно, Госэкономсовет СССР был образован 20 февраля 1959 года Постановлением Совета Министров СССР № 209 «в целях всестороннего изучения экономических вопросов, возникающих в ходе хозяйственного и культурного строительства, а также рассмотрения предложений по развитию производительных сил страны»[647]. Его председателем был назначен все тот же И. И. Кузьмин, возглавлявший Госплан и руководивший подготовкой всех «Директив семилетнего плана», а новым главой Госплана стал еще один зампред Н. С. Хрущева по правительству — А. Н. Косыгин. Затем, 11 мая 1959 года, очередным Постановлением СМ СССР № 489 была утверждена структура Госэкономсовета, включавшая Секретариат и восемь отделов: Отдел общих экономических проблем развития народного хозяйства, Отдел экономических обобщений, Отдел размещения производительных сил и комплексного использования природных ресурсов, Отдел экономики и развития тяжелой промышленности, Отдел по топливно-энергетическим проблемам, Отдел экономики и развития производства предметов народного потребления и товарооборота, Отдел экономики и развития транспорта и Отдел экономики и развития сельского хозяйства. Поначалу Госэкономсовет совсем не обладал управленческими полномочиями, а штат его сотрудников насчитывал всего 190 человек (против 2500 сотрудников Госплана)[648]. Более того, изучение протоколов 10 заседаний его Коллегии с августа 1959 по апрель 1960 года показывает, что его научно-аналитическая работа состояла в составлении долгосрочных прогнозов, экспертизе проекта плана на 1960 год, разработке методики расчета экономической эффективности капвложений, снижения издержек и ценообразования в отдельных отраслях народного хозяйства. По сути, «Госэкономсовет являлся всего лишь консультативным органом Совета Министров СССР и его влияние на разработку и принятие экономических решений было минимальным»[649].

Архивные документы подтверждают и свидетельство С. Н. Хрущева, что его отец «с самого начала вхождения во власть пытался создать на базе совета некую структуру, обеспечивающую поступление свежих, плодотворных идей наверх, но без особого успеха»[650]. Впрочем, возможно, в 1959 году лично Н. С. Хрущев все еще не решил, какими полномочиями и функциями наделить Госэкономсовет, и окончательно концепция этого госоргана сформировалась у него только к концу того же года, когда в ноябре И. И. Кузьмин представил ему проект нового Положения о Госэкономсовете, где значительно расширялись его функции. По этому проекту на Госэкономсовет возлагались перспективное планирование, подготовка предложений по очень широкому кругу вопросов развития советской экономики, изучение основных направлений развития экономических связей и разделения труда между всеми соцстранами, а также изучение экономики буржуазных государств. С этой целью предполагалась организация экспертных комиссий и более двух десятков постоянных секций по разработке различных направлений развития советской экономики, что, по мнению В. Л. Некрасова, привело бы к трансформации «Госэкономсовета из консультативного органа в системе Совета Министров СССР в центральное учреждение, способное оказывать серьезное влияние на разработку и принятие экономических решений».

Реакция на эти предложения И. И. Кузьмина была различной. Так, глава Госкомитета по автоматизации и машиностроению А. И. Костоусов, поддержав их почти по всем пунктам, особо подчеркнул, что «основным содержанием плана работы Госэкономсовета на ближайшее время должна явиться разработка проблем… перспективного 15-летнего плана развития народного хозяйства Советского Союза». А новый председатель Госплана А. Н. Косыгин, напротив, занял резко негативную позицию по всем предложениям о расширении функций Госэкономсовета, считая, что последний будет дублировать работу его ведомства[651]. И надо сказать, что эти опасения А. Н. Косыгина вскоре оправдались, так как Госэкономсовету полностью передадут перспективное планирование и переподчинят ему Научно-исследовательский экономический институт, Научно-исследовательский институт планирования и нормативов, Вычислительный центр и даже Совет по изучению производительных сил АН СССР во главе с академиком В. С. Немчиновым.

Наконец, 13 января 1960 года на заседании Президиума ЦК был рассмотрен кузьминский проект Положения и замечания министерств и ведомств. В ходе заседания сам Н. С. Хрущев активно предалировал идею «существования двух Госпланов», однако А. Н. Косыгин в пику ему говорил о том, что в такой ситуации ни Госплан, ни Госэкономсовет будут просто «не в состоянии выполнять возлагаемые на них функции оперативного управления и перспективного планирования». По итогам заседания была создана рабочая комиссия в составе трех членов Президиума Совета Министров СССР Ф. Р. Козлова, А. Н. Косыгина и А. И. Микояна, секретаря ЦК Л. И. Брежнева, председателей Советов Министров РСФСР и УССР Д. С. Полянского и Н. Т. Кальченко и председателя Госплана РСФСР В. Н. Новикова.

Однако еще до завершения работы этой комиссии началось преображение Госэкономсовета из чисто консультативного органа в «центральное ведомство экономического реформизма». Уже 2 февраля 1960 года Совет Министров СССР принял Постановление № 111 «О составе Государственного научно-экономического совета Совета Министров СССР», в соответствии с которым его членами были утверждены ведущие советские экономисты: академики А. А. Арзуманян, В. С. Немчинов и С. Г. Струмилин, глава Института экономики АН СССР К. Н. Плотников, первый зампред ЦСУ СССР И. С. Малышев и др.[652] А 7 апреля 1960 года вышло совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР № 388 «О дальнейшем совершенствовании дела планирования и руководства народным хозяйством»[653], закрепившее за Госпланом СССР «разработку вопросов текущего народнохозяйственного планирования и координацию хозяйственной деятельности всех союзных республик, а за Госэкономсоветом СССР — «всю работу по перспективному планированию», в том числе разработку планов на 5–7 и 20 лет. В итоге в Госэкономсовете произошло резкое увеличение числа его отделов с 11 до 37 и штатной численности с 190 до 1100 сотрудников[654].

Как уверяет В. Л. Некрасов, изучение архивных документов показывает, что ключевая идея, которую Н. С. Хрущев стремился воплотить в этой реформе, состояла в том, что именно Госплан СССР «должен стать экономическим барометром», обязанным «резко реагировать на всякие проявления нового в науке и практике и схватывать новое и заменять старое»[655]. Поэтому в ходе этой реформы «должно было произойти внедрение практики «непрерывного планирования», более широкое использование экономико-математических методов и электронно-вычислительных машин (ЭВМ) при разработке планов, вовлечение ученых в подготовку экономических решений». Более того, одним из важнейших новшеств этой реформы было «создание механизма взаимного контроля» двух ведомств, «предусматривавшего, что Госплан представляет в Совет Министров СССР заключения по проектам перспективных планов…, а Госэкономсовет — заключения по проектам годовых планов»[656]. Однако на практике этого не произошло, и все благие пожелания Н. С. Хрущева стали еще одним роковым ударом по сталинскому Госплану, который стали громить еще летом 1955 года.

Понятно, что проведение новой реформы повлекло за собой и скорую смену руководства Госэкономсовета: в апреле 1960 года И. И. Кузьмин был отправлен в традиционную «почетную» отставку — послом в Швейцарию, а новым главой Госэкономсовета стал еще один зампред Совета Министров СССР — Александр Федорович Засядько. Именно при нем Госэкономсовет, напрямую подчиненный лично Н. С. Хрущеву, «стал центром экономического реформизма» и по его указанию, помимо разработок методик практики непрерывного планирования, оценки эффективности капвложений и оптимального размещения промышленного производства, хозяйственного расчета и новой системы оптовых цен, вскоре приступил к разработке т. н. «Генеральной перспективы развития народного хозяйства СССР до 1980 года»[657]. Концептуальной основой деятельности Госэкономсовета в ближайшие два года стали решения июльского 1960 года Пленума ЦК, поручившего Госплану СССР и Госэкономсовету разработать методические основы установления новых оптовых цен в промышленности[658]. Данное решение, инициированное Н. С. Хрущевым, стало его очередной «идеей фикс» об «институциональной конкуренции» различных госорганов и учреждений для повышения эффективности их работы. Однако на практике эта конкуренция сразу превратилась в междуведомственную борьбу, в которой каждое учреждение отстаивало свою концепцию перехода к новым оптовым ценам: Госэкономсовет — концепцию «цен единого уровня» для всех отраслей промышленности, а Госплан СССР — концепцию «ценовых привилегий» для тяжелой промышленности[659]. Причем в этом споре нового председателя Госплана СССР В. Н. Новикова, вступившего в должность 4 мая того же 1960 года, поддержали уже первый заместитель председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгин и глава Военно-промышленной комиссии Президиума Совета Министров Д. Ф. Устинов.

Тем не менее в тот период Госэкономсовет скорее усиливал свои аппаратные позиции как центра «хрущевского реформизма», обеспечивая координацию деятельности ученых-экономистов по разработке узловых вопросов развития народного хозяйства и осуществляя практическую работу по перспективному планированию его развития, а также по корректировке контрольных цифр народнохозяйственного плана 1960–1965 годов. Более того, судя по архивным документам, А. Ф. Засядько и глава Отдела экономической эффективности Л. А. Вааг обсуждали идею укрепления структур Госэкономсовета, занимавшихся перспективным планированием (сводных отделов и отделов планирования по экономическим районам)[660]. Однако тогда же плановики из Госплана СССР и Госкомитета по координации научно-исследовательских работ СССР «подложили свинью» главе Госэкономсовета, предложив создать при нем Главный вычислительный центр народного хозяйства, основной задачей которого стала бы обработка экономической информации, необходимой для планирования и управления народным хозяйством страны Госпланом, ЦСУ, хозяйственными госкомитетами, министерствами и ведомствами страны[661]. Все эти предложения были изложены в их записке «О некоторых вопросах совершенствования планирования народного хозяйства», отправленной Н. С. Хрущеву 11 октября 1962 года[662]. Историкам неизвестно, ознакомился ли Н. С. Хрущев с этой запиской или нет. Однако уже 10 ноября А. Ф. Засядько был отправлен в отставку и новым главой Госэкономсовета был назначен Петр Фадеевич Ломако — многолетний министр цветной металлургии СССР, работавший тогда заместителем председателя Бюро ЦК КПСС по РСФСР. А спустя всего две недели, 24 ноября, Госэкономсовет был преобразован в новый Госплан и фактически ликвидирован.

В своем выступлении на очередном Пленуме ЦК 19 ноября 1962 года Н. С. Хрущев объяснил данное решение тем, что в повседневной работе задачи Госплана и Госэкономсовета «часто сталкиваются» и «случается, что вопросы развития народного хозяйства, которые нужно поручать… Госэкономсовету, поручаются Госплану Союза и наоборот. Таким образом, нарушается тот главный принцип, который был заложен при организации этих двух важных органов»[663]. Однако Н. С. Хрущев так и не поведал Пленуму ЦК о реальной причине его ликвидации, которая, по мнению В. Л. Некрасова, «заключалась в междуведомственной борьбе между Госпланом СССР и Госэкономсоветом, а фактически — между Засядько и группой заместителей председателя Совета Министров СССР, в которую входили Косыгин, Устинов и Новиков»[664]. Более того, тогда яблоком раздора стала проблема разработки и реализации экономической реформы, и если бы Н. С. Хрущев поручил решение этой задачи А. Ф. Засядько, то это означало бы усиление его аппаратных позиций в составе Президиума Совета Министров СССР и ослабление позиций А. Н. Косыгина. По неизвестным причинам глава правительства так и не стал защищать А. Ф. Засядько и отправил его в отставку, а менее чем через год, в день своего рождения 7 сентября 1963 года, он скончался в возрасте 53 лет.

Между тем 24–29 июня 1959 года для обсуждения самых острых проблем выполнения плана семилетки был созван новый Пленум ЦК, где выступили председатели Московского, Ленинградского, Свердловского, Сталинского и Днепропетровского совнархозов К. Д. Петухов, С. А. Афанасьев, С. А. Степанов, И. И. Дядыка и Н. А. Тихонов[665]. По итогам обсуждения этих докладов были приняты ряд развернутых Постановлений, в том числе «О работе партийных и советских организаций и советов народного хозяйства по выполнению решений XXI съезда об ускорении технического прогресса в промышленности и строительстве», «О ходе выполнения постановления Пленума ЦК… об ускорении развития химической промышленности и особенно производства синтетических материалов и изделий из них для удовлетворения потребностей населения и нужд народного хозяйства» и «О мерах по дальнейшему подъему текстильной промышленности». Однако буквально через год, 13–16 июля 1960 года пришлось собирать аналогичный Пленум, где среди прочих выступлений вновь заслушивались отчеты глав Латвийского, Красноярского, Кемеровского и Карагандинского совнархозов И. Г. Гайле, П. Ф. Ломако, Л. Е. Графова и Б. Ф. Братченко[666]. По итогам Пленума приняли очередное Постановление ЦК «О ходе выполнения решений XXI съезда… о развитии промышленности, транспорта и внедрении в производство новейших достижений науки и техники», но конкретных и значимых подвижек оно так и не принесло.

Несмотря на то что на обоих Пленумах довольно откровенно говорили о технических и организационных проблемах советской экономики, целый ряд членов высшего руководства страны, в том числе Н. С. Хрущев, Ф. Р. Козлов, А. И. Микоян и А. Н. Косыгин, по-прежнему возлагали очень большие надежды на специализацию, унификацию и типизацию всей промышленной продукции, а также на создание поточных линий по ее производству. Однако крупные советские ученые и управленцы, в частности председатель Госкомитета по автоматизации и машиностроению СССР А. И. Костоусов, глава Госплана РСФСР К. М. Герасимов, директор Института автоматики и телемеханики АН СССР академик В. А. Трапезников и главный научный сотрудник Института экономики АН СССР профессор С. А. Хейман утверждали, что самые главные проблемы советской экономики заключались прежде всего в устаревшей структуре разработки и внедрения отечественных технических открытий и достижений и недостаточно развитой сети научных институтов, конструкторских бюро, испытательных стендов, полигонов и т.д.

Между тем надо напомнить, что еще в начале совнархозовской реформы Совет Министров СССР принял решение о том, чтобы в центральных органах республиканской власти, прежде всего в Совете Министров РСФСР, были созданы отраслевые и территориальные группы по совнархозам, областям, краям и автономным республикам. Более того, начиная с 1959 года в аппарате Совета Министров РСФСР стали явочным порядком проводить укрупнение этих подразделений и объединять территориальные группы с отраслевыми[667]. В результате все предприятия машиностроения, черной и цветной металлургии, нефтяной, угольной и химической промышленностей вошли в одну группу, получившую наименование «тяжелой промышленности». Таким образом, изначально отраслевой принцип управления де-факто сохранялся в виде отраслевых управлений совнархозов не только на местах, но и в самом центральном аппарате. В дальнейшем отраслевой принцип управления только усиливался, в результате чего, как совершенно справедливо отметили многие ученые, возникло одно из главных противоречий совнархозовской реформы: стремление сохранить централизацию управления при переносе основных управленческих функций на уровень самих регионов. Недопонимание самим Н. С. Хрущевым столь очевидного факта привело к тому, что недостатки в работе новой и нетрадиционной системы управления народным хозяйством страны стали устраняться традиционным путем — укрупнением самих СНХ, когда всем стало очевидно, что темпы экономического роста, которые заметно выросли с началом их работы, вскоре стали резко снижаться.

Поэтому одной из главных задач, возложенных союзным правительством на региональные СНХ, стал поиск внутренних резервов для улучшения работы всей промышленности. На короткий период таким «резервом» стало создание территориально-производственных объединений[668], которые значительно позже, в ноябре 1962 года, были узаконены на Пленуме ЦК. К этому времени на всей территории страны действовали более 150 таких ТПО, из которых 100 — в РСФСР, 22 — в Украинской ССР, по 4 — в Азербайджанской, Узбекской, Литовской, Латвийской и Молдавской ССР и по 2–3 — в Белорусской, Казахской, Киргизской и Туркменской ССР. А на территории Эстонской и Таджикской ССР такие ТПО отсутствовали. Причем наибольшее число таких ТПО — порядка 70 — возникли в легкой промышленности, что объяснялось быстрым оборотом финансовых средств и высокой фондоотдачей самой этой отрасли. Зато в машиностроении, станкостроении и металлообработке такая организация производства была крайне затруднена, поэтому там было создано всего 18 ТПО, и то в основном в Ленинградском областном и Московском городском СНХ.

Понятно, что для стабильного и качественного сдвига невозможно было ограничиться одной управленческой реорганизацией, поэтому вскоре стали все явственней ощущаться недостатки в работе практически всех совнархозов. Весь их руководящий состав был вынужден постоянно подстраиваться под существующие властно-экономические отношения и связи, отчего еще более усилился бюрократизм, а устранение министерской ведомственности очень быстро обернулось ростом местничества и резким ослаблением рациональных связей между самими совнархозами. Кроме того, довольно скоро стало очевидно, что управление по сугубо территориальному принципу, несколько расширив возможности межотраслевой специализации и кооперации всего промышленного производства в пределах самих экономических районов, стало довольно серьезно сдерживать развитие отраслевой специализации и рациональных производственных связей между предприятиями различных экономических районов страны, отдалило прикладную науку от реального производства, привело к настоящей неразберихе в руководстве многими промышленными отраслями, к потере оперативности в работе и т.д.

По оценкам многих экономистов, в 1960–1961 годах темпы роста всей советской экономики оказались существенно ниже, чем среднегодовые темпы роста национального дохода и промышленной продукции, которые были намечены в семилетием плане. Однако самое главное состояло в том, что замедление темпов экономического роста ощутимо сказалось на социально-экономическом положении страны: резко замедлился рост уровня жизни населения, увеличился товарный дефицит на всем потребительском рынке, ухудшилось качество многих видов промышленной и товарной продукции и даже усилилась скрытая инфляция. Именно поэтому было принято решение явочным порядком приступить к рецентрализации советской экономики.

Надо сказать, что явочная рецентрализация советской экономики в первой половине 1960-х годов, в сущности, прошла мимо внимания значительной части советских, а затем российских и западных историков, например моего безвременно ушедшего друга профессора А. В. Пыжикова, в фундаментальной монографии которого «Хрущевская оттепель» есть большая глава о развитии советской экономики в хрущевский период[669]. То же самое относится и к мемуарам А. Г. Зверева, В. Н. Новикова, Д. В. Павлова, А. И. Микояна и других крупных хозяйственников того времени[670]. Не нашло это отражения и в западной литературе по истории советской экономики, в том числе в работах А. Ноува, П. Грегори, Р. Стюарта и Ф. Хэнсона, и лишь у Н. Верта содержится вполне определенная, хотя далеко не полная характеристика рецентрализации советской экономики в начале 1960-х годов[671].

Впервые этой темой серьезно озаботился профессор Г. И. Ханин, который после детального анализа этого явления выделил семь главных его направлений: рецентрализацию управления экономикой, увеличение числа директивных показателей, увеличение детализации распределения материальных ресурсов, усиление нормирования всех видов ресурсов, качественное усиление борьбы с коррупцией в государственном аппарате и с экономической преступностью, а также обновление руководящих кадров[672]. Причем он особо подчеркнул, что официально ни в одном из программных документов партии этот курс не провозглашался, дабы «не скомпрометировать «мудрость» государственного и партийного руководства страной». Но де-факто он интенсивно внедрялся и довольно широко обосновывался во всей экономической литературе, особенно в ведущем экономическом журнале «Плановое хозяйство», который являлся главным печатным органом Госплана СССР.

Первым шагом на пути рецентрализации стало создание в июне — июле 1960 года не трех, как ошибочно писали и пишут авторы многих монографий и учебников, в том числе автор этих строк и сам профессор Г. И. Ханин, а четырех республиканских СНХ в РСФСР, Украинской, Казахской и Узбекской ССР, которые возглавили заместители председателей республиканских Советов Министров Василий Михайлович Рябиков, Николай Александрович Соболь, Рахим Байгалиевич Байгалиев и Николай Васильевич Мартынов, занимавшие до этого крупные посты в системе ВПК[673].

Это важнейшее организационное мероприятие прошло внешне незаметно, без объяснения каких-либо причин принятия данного решения. Все областные (краевые) совнархозы во всех этих республиках оставались на месте, однако отныне между ними и центральными органами управления возникло мощное и очень влиятельное промежуточное звено — республиканские совнархозы. Теперь центральным хозяйственным органам можно было иметь дело уже не с десятками мелких совнархозов — 69 в РСФСР, 14 в Украинской ССР, 11 в Казахской ССР и 5 в Узбекской ССР, — а лишь с 4 крупными республиканскими СНХ, что, конечно же, очень упрощало задачу управления промышленностью и строительством в самых крупных союзных республиках страны. Важно также отметить и то, что один, наиболее крупный, республиканский совнархоз размещался в столице страны и в итоге роль Москвы в управлении народным хозяйством вновь резко усилилась вопреки первоначальным планам самого Н. С. Хрущева резко уменьшить роль московской бюрократии в управлении страной. Таким образом, как совершенно верно подметил тот же Г. И. Ханин, «императивы экономического развития оказались сильнее политических мотивов и предпочтений».

Причины создания республиканских совнархозов достаточно очевидны. Все мелкие совнархозы, какими в основном они и были, не имели в своем распоряжении ни достаточных материальных и финансовых ресурсов, ни квалифицированных руководящих кадров, чтобы успешно руководить всем подведомственным им хозяйством, а уж тем более осуществлять реальное экономическое и технико-технологическое развитие своих регионов. Однако даже с появлением республиканских совнархозов не изменилась роль самих предприятий в новой системе хозяйственного управления, а также мало что изменилось в системе управления научно-техническим прогрессом, ставшей к тому времени наиболее важной проблемой. Таким образом, как опять-таки считает Г. И. Ханин, «ни данное, ни другие мероприятия по рецентрализации», проводившиеся в 1960–1962 годах, «не привели к улучшению экономического положения всей страны», особенно в «промышленности и строительстве». Темпы экономического роста продолжали снижаться, а посему потребовались новые организационные мероприятия по рецентрализации всей экономики, которые были проведены на ноябрьском Пленуме ЦК КПСС 1962 года[674].

На основании его решений уже 24 ноября 1962 года Л. И. Брежнев подписал Указ Президиума Верховного Совета СССР, по которому было произведено существенное укрупнение, а значит, одновременное сокращение региональных совнархозов со 105 до 43 «штук» и создан Совет народного хозяйства СССР, который возглавил выдающийся советский управленец, давний брежневский соратник и личный друг, заместитель председателя Совета Министров СССР Вениамин Эммануилович Дымшиц, освобожденный с поста главы Госплана СССР, который он занимал всего четыре месяца. Теперь этот пост занял еще один легендарный сталинский нарком, глава упраздненного Госэкономсовета, заместитель председателя Совета Министров СССР Петр Фадеевич Ломако. При этом СНХ СССР, которому теперь были подчинены республиканские совнархозы, отраслевые комитеты и огромная сеть организаций материально-технического снабжения, перенял от Госплана СССР и функции по годовому планированию, что, по мнению Г. И. Ханина, «было совершенно необычным в практике советского планирования, когда в одном административном органе сосредоточивались и плановые, и административные функции»[675]. Ну и, наконец, 13 марта 1963 года на основании очередного Постановления Совета Министров СССР был уже создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ) СССР, который возглавил еще один знаменитый сталинский нарком и такой брежневский соратник и друг — Дмитрий Федорович Устинов, также ставший первым заместителем председателя Совета Министров СССР. При этом тот же Г. И. Ханин, подчеркнув, что в этом Постановлении ВСНХ СССР «объявлялся высшим государственным органом по руководству промышленностью и строительством», в ведение которого «были переданы не только СНХ СССР и основные государственные производственные комитеты, руководившие атомной промышленностью, электроэнергетикой, газовой промышленностью, государственные комитеты по оборонным отраслям…, государственным стандартам и по делам изобретений и открытий, но также Госплан СССР, Государственный комитет по координации научно-исследовательских работ, Стройбанк СССР и Госкомиссия по запасам полезных ископаемых», резонно заметил, что теперь стало непонятно, «чем же должен в области экономики заниматься Совет Министров СССР»[676].

Параллельно с созданием ВСНХ была проведена новая реформа Совета Министров СССР, из прямого подчинения которого вывели все Госкомитеты. На их базе были созданы два типа комитетов: «производственные», такие как Государственный производственный комитет по среднему машиностроению СССР (Е. П. Славский) или Государственный производственный комитет по энергетике и электрификации СССР (П. С. Непорожний), и «управленческие», получившие статус Госкомитетов СССР: Госкомитет по авиационной технике (П. В. Дементьев), Госкомитет по оборонной технике (С. А. Зверев), Госкомитет по делам строительства (И. Т. Новиков), Госкомитет по судостроению (Б. Е. Бутома), Госкомитет по радиоэлектронике (В. Д. Калмыков), Госкомитет по электронной технике СССР (А. И. Шокин), Госкомитет по стандартам (В. В. Бойцов), Госкомитет по координации научно-исследовательских работ (К. Н. Руднев), Госкомитет по легкой промышленности (Н. Н. Тарасов) и т.д. Причем отныне все Госкомитеты вошли в систему ВСНХ СССР и именно им были переданы почти все организации, осуществляющие НИОКР (отраслевые НИИ, конструкторские бюро, опытные заводы и т.д.). И это при том, что все производственные мощности в виде шахт, рудников, комбинатов, заводов и фабрик по-прежнему остались в ведении совнархозов[677]. Кроме того, все строительные и проектные организации были также полностью выведены из системы совнархозов и переданы: первые — в подчинение Советам министров союзных республик, а вторые — в подчинение реорганизованного Госкомитета по строительству СМ СССР во главе с И. Т. Новиковым, который также должен был осуществлять и общее руководство строительством.

В результате всех этих «реформ» структура государственного управления в стране оказалась настолько запутанной, что в ней не всегда разбирались даже старожилы центральных аппаратов Совета Министров СССР и ЦК КПСС. Иногда дело вообще доходило просто до смешного: всего пару недель, с 8 по 21 января 1963 года, просуществовал Госкомитет по электротехнике, который возглавил бывший председатель Чувашского СНХ Н. А. Оболенский, а затем его тихо «слили», включив в структуру Госплана СССР.

Лишь ровно через год после отставки Н. С. Хрущева во исполнение решений сентябрьского Пленума ЦК 2 октября 1965 года Верховный Совет СССР издал очередной Указ «О преобразовании некоторых Государственных комитетов в общесоюзные Министерства и об образовании общесоюзного Министерства общего машиностроения» и Закон СССР «Об изменении системы органов управления промышленностью и преобразовании некоторых других органов государственного управления», который поставил крест на столь ненавистной «совнархозовской реформе». В соответствии с этими нормативными актами восстанавливалась прежняя отраслевая система управления и в рамках Совета Министров СССР воссоздавались 12 союзных и 17 союзно-республиканских министерств, переформатировались союзный Госкомитет по науке и технике, а также Госплан СССР, Госснаб СССР и Госстрой СССР, получившие статус союзно-республиканских ведомств. Последним законом также упразднялись ВСНХ СССР, СНХ СССР и все региональные совнархозы[678].

Между тем целый ряд крупных советских управленцев и экономистов были убеждены, что проведением одной рецентрализации преодолеть негативные тенденции в экономическом развитии страны вряд ли удастся. Они твердо были убеждены в том, что привычный партийно-административный механизм управления народным хозяйством страны необходимо в обязательном порядке дополнить и рядом сугубо «экономических стимулов», то есть фактическим внедрением отдельных элементов рыночной или неонэповской экономики. Сама эта идея вновь получила свое обоснование еще во второй половине 1950-х годов, когда проблема поиска разных моделей оптимизации существующей на тот момент системы планирования оказалась в центре особого внимания ряда видных советских экономистов, в том числе академиков В. С. Немчинова, С. Г. Струмилина, Л. В. Канторовича, В. В. Новожилова и Н. П. Федоренко. Но более подробно обо всех перипетиях, связанных с этими идеями и проектами, мы поговорим в следующей главе, где речь пойдет о подготовке «косыгинской реформы».

Тем временем, как уже было сказано выше, в годы семилетки общий объем промышленного производства вырос на 84%, хотя многими предприятиями, прежде всего отраслей группы «Б», плановые задания семилетки так и не были выполнены. Основной прирост промышленной продукции произошел за счет предприятий тяжелой индустрии и военно-промышленного комплекса. В эти годы в строй было введено около 5500 крупных промышленных предприятий в различных регионах страны. При этом наибольшие успехи были связаны с ускоренным развитием нефтегазовой индустрии, внедрением автоматических систем и сооружением новых гигантов в металлургии и электроэнергетике. Именно тогда были построены и введены в строй Магаданская, Тюменская, Аргунская, Апатитская, Охтинская, Уральская, Тольяттинская, Волжская, Шахтинская, Черниговская, Балаковская, Карагандинская, Навоийская, Бишкекская, Ошская и многие другие ТЭЦ, Беловская, Назаровская, Троицкая, Конаковская, Невинномысская, Молдавская, Яйвинская и Ширванская ГРЭС, пущены в ход самые мощные в мире Сталинградская, Братская и Красноярская ГЭС, а также произведен запуск первых реактивных блоков Нововоронежской и Белоярской АЭС. В годы семилетки были введены в строй новые цеха и новые прокатные станы на Магнитогорском, Череповецком, Новокузнецком, Новотульском и Новолипецком металлургических комбинатах, построены Западно-Сибирский и Карагандинский металлургические заводы, Фроловский электросталеплавильный завод, Иркутский, Красноярский и Павлодарский алюминиевые заводы, Кременчугский сталелитейный завод, Стахановский комбинат ферросплавов, Усть-Каменогорский титано-магниевый комбинат, Северный, Полтавский, Гайский, Покровский, Качканарский, Дальнегорский и Полярнинский горно-обогатительные комбинаты, Петропавловский завод тяжелого машиностроения, Карагандинский завод металлоконструкций, Нелидовский и Чебоксарский машиностроительный заводы, Винницкий авиационный завод, Гомельский и Глуховский станкостроительные заводы, Черниговский комбинат химического волокна, Невинномысский, Щекинский, Чебоксарский и Черкасский химические комбинаты, Стерлитамакский завод синтетического каучука, Казанский завод органического синтеза, Авдеевский коксохимический комбинат, Кременчугский колесный завод, Барнаульский и Лисичанский шинные заводы, Сафоновский электромашиностроительный завод, Харьковский и Скопинский автоагрегатные бюро и завод, Тюменский моторный завод, Бобруйский завод сельскохозяйственного машиностроения, Гродненский завод торгового машиностроения, Солигорский калийный комбинат, Балаковский комбинат волоконных материалов, Сумгаитский и Чарджоуский суперфосфатные заводы, Кентауский трансформаторный завод, Калужский завод телеграфной аппаратуры, Лубенский завод счетных машин, Кизлярский электромеханический завод, Грозненский электро-приборный завод, Липецкий и Балаклейский цементные заводы и множество других предприятий во всех регионах страны.

При этом надо отметить, что со второй половины 1950-х годов особенно активно стала развиваться гражданская авиация. Именно тогда на Казанском, Харьковском, Куйбышевском, Киевском, Саратовском, Омском, Иркутском и ряде других авиазаводов началось серийное производство таких легендарных пассажирских самолетов, как Ту-104, Ту-114, Ту-124, Ил-14, Ил-18, Як-40 и Ан-24, созданных в КБ А. Н. Туполева, С. В. Ильюшина, А. С. Яковлева и О. К. Антонова. Более того, масштаб производства гражданских самолетов стал настолько внушительным, что сам Н. С. Хрущев был вынужден в июле 1964 года дать свое согласие на создание на базе Главного управления гражданского воздушного флота при Совете Министров СССР отраслевого Министерства гражданской авиации СССР, руководителем которого был назначен генерал-полковник авиации Евгений Федорович Логинов.

Наконец, в марте 1962 года в Иркутской области было открыто крупнейшее на тот момент месторождение сибирской нефти. И если в 1955 году добыча сырой нефти в стране составляла около 71 млн. тонн, в 1960 году — порядка 150 млн. тонн, то уже в 1964 году она превысила 225 млн. тонн, то есть за 10 лет выросла более чем в три раза. Именно поэтому еще на X (Пражской) сессии СЭВ, состоявшейся в середине декабря 1958 года, Н. С. Хрущев, отвечая на пожелания «германских товарищей», инициировал строительство первой ветки Международного нефтепровода «Дружба» для доставки сырой нефти из Волгоуральского нефтегазоносного района в ГДР, Польшу, Чехословакию и Венгрию. Строительство нефтепровода было поручено Главному управлению газовой промышленности во главе с Алексеем Кирилловичем Кортуновым и началось в декабре 1960 года из Альметьевска до Брянска, где единая ветка была разделена на две части: «белорусскую» и «украинскую». Уже в конце января 1962 года было завершено строительство первого пускового участка от Мозыря до Бродов, а в середине октября 1964 года все основные объекты нефтепровода были сданы в эксплуатацию и открыто «сквозное движение» нефти в страны СЭВ. На тот момент это был самый протяженный нефтепровод в мире длинной 4665 км и проектной мощностью 8,3 млн. тонн[679].

Кстати, именно тогда Н. С. Хрущев решил коренным образом перестроить СЭВ, который, по его мнению, при И. В. Сталине был «по существу военно-политическим союзом социалистических государств»[680]. С этого момента, как выразился М. А. Липкин, начинается «второй этап» в истории СЭВ — с усиления его экономического потенциала и принятия в середине июня 1962 года «Основных принципов международного социалистического разделения труда», до начала разработки в 1969 году Комплексной программы социалистической интеграции[681]. Причем, по замыслам Н. С. Хрущева, в пику западным интеграционным моделям (ОЭСР, ЕЭС) «мировой кооператив народов» должен был приобрести «мессианский характер», выйти за рамки Европы и объять все соцстраны на других континентах, став общемировой структурой, сравнимой с Коминформом и Коминтерном, но не на идейной или военно-политической, а на сугубо экономической платформе. Более того, такое «кооперирование народов» должно было привести «к слиянию государств и введению суперпланирования на надгосударственном уровне в интересах всего СЭВ»[682].

Как установил М. А. Липкин, работа в этом направлении началась еще на XV (Варшавской) сессии СЭВ, которая проходила в середине декабря 1961 года. Но тогда попытка создания при Постоянной Комиссии СЭВ по электроэнергии надгосударственной структуры с Единым диспетчерским центром в Праге была отклонена другими странами соцлагеря. Второй заход был предпринят уже на внеочередной XVI (Московской) сессии СЭВ, которая прошла в июне 1962 года. Подготовкой данной сессии, которая, по замыслу Н. С. Хрущева, должна была приобрести «революционный характер», занимался Госплан СССР во главе с В. Н. Новиковым. За основу своей работы он взял давний проект письма в ЦК Отдела международных экономических организаций МИД СССР «Об улучшении разделения труда между социалистическими странами с целью усиления темпов экономического развития и взаимозависимости», а также предложения польской стороны, озвученные членом Политбюро и секретарем ЦК ПОРП Зеноном Клишко, которые предусматривали либо создание внутри самого СЭВ Политико-экономического Совета, либо преобразование СЭВ в Организацию Экономического Сотрудничества (ОЭС) или Организацию Экономического Сотрудничества и Взаимопомощи (ОЭСВ)[683]. Причем мидовский проект из 10 пунктов, созданный еще в 1960 году, действительно носил революционный характер, так как предусматривал: 1) принять в члены СЭВ все социалистические страны; 2) принять декларацию с определением профиля хозяйственного развития каждой из этих стран; 3) создать единую систему монополии внешней торговли всех стран социалистического лагеря; 4) ввести в странах соцлагеря единую валюту и учредить банк международных расчетов с единым эмиссионным центром; 5) переформатировать СЭВ из совещательного «в рабочий орган оперативного руководства и организации экономического сотрудничества соцстран»; 6) учредить координирующий орган — Совет Министров СЭВ; 7) сформировать группу перспективного планирования экономики соцстран и создать Объединенный экономический НИИ для разработки теории социалистического разделения труда; 9) наконец, установить прямые контакты между НИИ стран — участниц СЭВ с целью избежать параллелизма в области научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок.

В ходе самой сессии, где присутствовали все лидеры государств — членов СЭВ, кроме Албании, по предложению Н. С. Хрущева были внесены важные изменения в Устав, в частности: 1) Совещание представителей стран в СЭВ преобразовывалось в постоянный Исполнительный Комитет СЭВ; 2) из текста Устава был исключен термин «Европа», что дало возможность сразу принять в состав СЭВ первого азиатского члена — Монголию; 3) была учреждена Постоянная комиссии по координации технического содействия со странами «третьего мира» с целью их включения в орбиту мировой социалистической системы во главе с СЭВ; и, 4) наконец, было принято решение о создании «супер-госплана», который должен был координировать долгосрочные планы (на 5-20 лет) всех стран СЭВ по «рациональному размещению производства сырья, топлива и материалов, тяжелых машин и оборудования», а также создания «условий для международного объединения энергетических систем, водного, автомобильного и железнодорожного транспорта[684].

Сразу после завершения работы сессии в июле 1962 года В. Н. Новиков был назначен представителем СССР в СЭВ, а уже в ноябре того же года он стал главой Спецкомиссии по вопросам СЭВ в Президиуме Совета Министров СССР. Тогда же новым представителем СССР в СЭВ был назначен новый зампред Совета Министров СССР М. А. Лесечко, который занимал этот пост до лета 1977 года.

Между тем уже в апреле 1963 года на заседании Исполкома СЭВ произошел «бунт на корабле», поскольку против главной хрущевской идеи — превращения СЭВ в «супергосплан» мировой системы социализма — выступил румынский представитель Александр Бырлэдяну, прямо заявивший, что его страна не желает поступиться частью своего суверенитета, ибо она никогда не поручала СЭВ «определять направление развития экономики их страны». Эту позицию румын отчасти поддержали болгары и венгры, и поэтому, даже невзирая на активную поддержку Москвы представителями ГДР, ПНР и ЧССР, создать «супергосплан», а также Центробанк СЭВ так и не удалось, а работа Бюро по координации народнохозяйственных планов в Исполкоме СЭВ, созданного в июне 1962 года, уже к 1965 году практически сошла на нет.

6. Новый этап в развитии отечественного ВПК в 1953–1964 годах