[728]. Так, в 1958–1962 годах в Нижнем Тагиле, в КБ генерал-майора Л. Н. Карцева на Уралвагонзаводе (завод № 813), были сконструированы и запущены в серийное производство два средних танка — Т-55 и Т-62. Затем, в 1960 году, на Харьковском заводе транспортного машиностроения (завод № 75), в КБ, который многие годы возглавлял один из легендарных конструкторов генерал-майор А. А. Морозов, был создан средний танк Т-64. И, наконец, уже в 1954 году на вооружение был принят тяжелый танк Т-10, который был спроектирован в КБ еще одного легендарного советского конструктора — генерал-майора Ж. Я. Котина. Создавали его на Челябинском танковом заводе (завод № 100) и в одном из цехов ленинградского Кировского завода. Более того, в 1957 году в том же КБ Л. Н. Карцева и ОКБ А. Э. Нудельмана на «Точмаше», которое специализировалось на создании и производстве ЗРК и авиапушек, началась разработка уникального ракетного (беспушечного) танка ИТ-1, предназначенного для истребления вражеской бронетехники.
7. Развитие сельского хозяйства: от достижений к провалу
Мы уже писали о том, что целый ряд историков (Р. Г. Пихоя, Ю. В. Аксютин, О. Л. Лейбович, С. Г. Москаленко[729]) считают, что новая аграрная политика Н. С. Хрущева изначально представляла собой некий компромисс между двумя основными подходами к решению самых острых проблем сельского хозяйства страны.
Первый из них, который был связан с допуском отдельных элементов «семейного капитализма» в аграрный сектор, с довольно большой долей условности можно назвать «неонэповским», хотя, конечно, он рассматривался его сторонниками как «уступка обстоятельствам» и «временное отступление» от движения к полной и окончательной победе социализма. Правда, сами авторы данной «концепции» разошлись во мнении, кто же все-таки был главным выразителем этого подхода внутри Президиума ЦК. Например, Р. Г. Пихоя, О. Л. Лейбович и Г. Г. Попов считали таковым Г. М. Маленкова, а их оппонент Ю. В. Аксютин утверждает, что архивные документы, в том числе стенограммы многочисленных Пленумов ЦК КПСС, «заставляют категорически возразить против данного утверждения». При этом сам профессор Ю. В. Аксютин так и не назвал имя главного «лоббиста» первого подхода, что очень странно, ибо тогда в Президиуме ЦК главным «либералом» был Г. М. Маленков, а также, возможно, А. И. Микоян. Все же остальные члены высшего руководства, в том числе Н. С. Хрущев, В. М. Молотов, Н. А. Булганин и Л. М. Каганович, никогда не были замечены в либеральных воззрениях и «нэповских поползновениях».
Содержание второго подхода, главным лоббистом которого, по мнению тех же авторов, выступал прежде всего сам Н. С. Хрущев, состояло в следующем: сельское хозяйство страны остро нуждается в новых технологиях, в новой технике и в новых кадрах. Именно синтез этих трех «новаций» в рамках социалистической системы хозяйствования и должен был обеспечить его реальный и непрерывный прогресс. А поскольку данный подход в целом соответствовал «сталинской традиции» строительства социализма на базе крупного машинного производства и полного обобществления собственности, то фактически предполагалось довести до логического конца все то, что начал делать усопший вождь: превратить все совхозы и колхозы страны в фабрики по производству основной сельхозпродукции, используя опыт технической реконструкции всего промышленного производства страны. Со временем именно этот подход становился все более превалирующим и в конце концов окончательно поглотил первый. Причем в рамки «индустриального подхода» вписывался и новый курс на освоение целинных и залежных земель, который, по мнению В. А. Шестакова, Н. С. Хрущев сознательно инициирует на том же Пленуме, где его избрали Первым секретарем ЦК.
Хотя, как считает тот же профессор Ю. В. Аксютин, несмотря на то, что «второе («хрущевское») издание индустриализации сельского хозяйства» не только по замыслу, но и по методам реализации очень напоминало сталинскую модель, полного тождества между ними не было. Теперь она проводилась за счет государственных инвестиций, о чем зримо говорила докладная записка первого зам. министра финансов СССР Василия Федоровича Гарбузова на имя Г. М. Маленкова и Н. С. Хрущева, направленная им в марте 1954 года. В этой записке он предложил внести поправки в баланс денежных доходов и расходов населения, а также в бюджет страны, поскольку только в текущем году он потеряет в своей доходной части порядка 6,7 млрд. руб. за счет снижения обязательных поставок и увеличения закупок зерна, а также 3,5 млрд. руб. в результате сокращения сельхозналога со всех типов крестьянских хозяйств[730].
Также надо напомнить, что 25 ноября 1953 года было вновь разукрупнено Министерство сельского хозяйства и заготовок СССР, на базе которого были воссозданы два органа — министерство сельского хозяйства и министерство заготовок. Главой первого ведомства был переназначен Иван Александрович Бенедиктов, а руководителем второго стал Леонид Романович Корниец. А уже 7 декабря Совет Министров СССР утвердил, как выразился Ю. Н. Жуков[731], довольно «странное» Постановление, которое гласило, что «для обеспечения лучшей организации проверки исполнения решения правительства и для подготовки проектов решений по важнейшим вопросам сельского хозяйства»: 1) образовать при Совете Министров СССР отраслевое Бюро по сельскому хозяйству и заготовкам и 2) назначить главой этого Бюро тов. Н. С. Хрущева, введя его в состав Президиума Совета Министров СССР. С какой целью был предпринят этот шаг, до сих пор не совсем ясно. Сам Ю. Н. Жуков выдвинул предположение, что автором этой интриги стал Г. М. Маленков, который именно таким своеобразным образом хотел подставить Н. С. Хрущева и сделать его козлом отпущения за неизбежные провалы новой аграрной политики, одобренной сентябрьским Пленумом ЦК 1953 года. Однако если это так, то он, конечно, просчитался, так как де-факто данное решение довольно серьезно ущемляло полномочия самого премьера.
По сути, с этого момента и можно вести отсчет всем аграрным «реформам» Н. С. Хрущева, которые в конечном счете реально подорвали весь потенциал сельского хозяйства страны, заложив фундамент крушения самого советского проекта в годы горбачевской перестройки. В современной исторической науке традиционно выделяют несколько крупных, чисто волюнтаристских аграрных новаций Н. С. Хрущева, о которых ниже и поговорим.
а) Целинная эпопея и ее итоги
Как мы уже писали выше, незадолго до этого назначения на имя Н. С. Хрущева поступили две докладные записки, которые, по мнению многих историков (И. В. Русинов, И. Е. Зеленин, С. Г. Москаленко, В. А. Шестаков, С. Н. Андреенков, В. Н. Томилин[732]), стали своеобразной «научной базой» будущей целинной эпопеи. Первая записка «Об увеличении производства зерна за счет распашки новых земель» от 30 ноября 1953 года принадлежала перу первого зампреда Совета Министров и министру сельского хозяйства РСФСР Павлу Павловичу Лобанову. А автором второй записки «Об увеличении производства зерна в колхозах путем распашки перелогов, залежей, целинных земель…, под расширение посевных площадей зерновых культур» от 4 декабря 1953 года был министр сельского хозяйства СССР Иван Александрович Бенедиктов[733].
В записке П. П. Лобанова говорилось о том, что в колхозах РСФСР имеется 57,6 млн. га пригодных для освоения переложных, залежных и целинных земель, а также кормовых угодий и что большая и наиболее удобная для распашки их часть (более 38 млн. га) находится в районах Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока, где уже в 1954–1955 годах можно дополнительно засеять до 5 млн. га пашни. Подчеркивалось также, что под зерновые посевы в этих же регионах РСФСР целесообразно использовать и нераспаханные совхозные земли, площадь которых составляет 16 млн. га. По расчетам автора записки, в случае успешного освоения этих земель в ближайшие два года страна дополнительно получит 400–425 млн. пудов (6–7 млн. тонн) хлеба при средней урожайности 80–85 пудов (13–14 ц) зерна с гектара.
А в записке И. А. Бенедиктова обосновывалась связь зернового дефицита с низкой урожайностью зерновых культур и сокращением их посевов за счет увеличения посевной площади трав, которые не дают высоких урожаев. В этой связи предлагалось наряду с повышением продуктивности полей в 1954–1960 годах резко нарастить площадь посевов зерновых и других культур, в том числе кормовых трав, путем освоения в колхозах и совхозах страны 30 млн. га новых массивов нераспаханных земель. Причем распашку перелогов, залежей и целины предполагалось произвести там, где не требовалось проведение дорогостоящих мелиоративных работ, то есть в районах Поволжья, Урала, Сибири и Казахстана. По замыслу автора этой записки, за шесть лет колхозы и совхозы указанных регионов должны будут освоить 12 млн. га новых земель. Причем зерновые культуры на этих распаханных земельных массивах должны были высевать только первые три года, а потом они отводились под кормовые культуры в соответствии с севооборотом. Для подъема залежных и целинных земель были запланированы реорганизация старых и создание новых МТС и предоставление крупных льгот тем хозяйствам, которые возьмутся за освоение целинных и залежных земель, вплоть до освобождения их от обязательных госпоставок сельхозпродукции на пять лет. По мнению И. А. Бенедиктова, в результате распашки этих новых земель уже в 1956 году страна получит дополнительно 500–550 млн. пудов (8–9 млн. тонн) хлеба, а в 1960 году и того больше — до 1 млрд. пудов (14–16 млн. тонн).
Следующим этапом разработки «целинного проекта» стала подготовка лично Н. С. Хрущевым записки «Пути решения зерновой проблемы», которую 22 января 1954 года он направил в Президиум ЦК и приложил к ней целый «пакет документов», в том числе записки П. П. Лобанова и И. А. Бенедиктова, а также записки зам. председателя Госплана СССР С. Ф. Демидова, министра заготовок СССР Л. Р. Корниеца, министра совхозов СССР А. И. Козлова, первого зам. министра сельского хозяйства СССР В. В. Мацкевича, министра совхозов РСФСР Т. А. Юркина, президента ВАСХНИЛ т.д. Лысенко и проект Постановления по данному вопросу[734].
Анализируя данную записку, целый ряд специалистов (И. Е. Зеленин, С. Н. Андреенков[735]) справедливо обратили внимание на явно завышенные масштабы и короткие сроки распашки залежи и целины и нереальные планы производства зерновых культур на вновь распаханных землях, поскольку всего за два года Н. С. Хрущев предлагал освоить 13 млн. га земли и при средней урожайности 14–15 ц/га обеспечить валовой сбор зерна на этих землях 1100–1200 млн. пудов (18–19 млн. тонн) при его товарности 800–900 млн. пудов (13–14 млн. тонн).
Несмотря на веские возражения со стороны Г. М. Маленкова, В. М. Молотова и К. Е. Ворошилова, прозвучавшие на заседании Президиума ЦК 25 января 1954 года, предлагавших направить главные ресурсы на восстановление и развитие старопахотных земель в разоренных войной центральных и северо-западных областях РСФСР, хрущевский проект был вынесен на ближайший Пленум ЦК, который 2 марта 1954 года принял Постановление «О дальнейшем увеличении зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель»[736].
Причем, как отметили те же авторы, в этом Постановлении имелись заметные расхождения с конкретными предложениями И. А. Бенедиктова, П. П. Лобанова, Н. И. Беляева, И. К. Лебедева и других, сразу активно поддержавших «целинную авантюру» Н. С. Хрущева. В частности, в этом Постановлении устанавливались более высокие нормы и короткие сроки распашки новых земель, в нем очень мало говорилось об использовании паров и развитии травосеяния на новых землях, урожайность полей планировалось сохранять и наращивать главным образом за счет использования минеральных удобрений, никаких обещанных льгот по натуральным поставкам и платежам колхозы не получали, а главная роль в освоении целинных земель отводилась совхозам, то есть советским государственным хозяйствам. Более того, как особо подметил И. Е. Зеленин, в своем докладе на этом Пленуме ЦК Н. С. Хрущев сделал особый акцент только на решении зерновой проблемы, хотя каких-то полгода назад на сентябрьском 1953 года Пленуме ЦК в аналогичном докладе по степени важности он поставил ее лишь на третье место после двух «самых неотложных вопросов» — «отставания животноводства» и «производства и заготовок картофеля и овощей».
Затем, 27 марта 1954 года, было принято и официальное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об увеличении производства зерна в 1954–1955 гг. за счет освоения целинных и залежных земель», сразу и очень широко растиражированное в печати. А в июне Н. С. Хрущев в сопровождении целой команды помощников и пропагандистов посетил Казахскую ССР, где вместе с П. К. Пономаренко и Л. И. Брежневым, еще в феврале 1954 года сменившими Ж. Ш. Шаяхметова и И. И. Афонова на постах первого и второго секретарей ЦК Компартии Казахстана, провел немало встреч с партхозактивом республики и первыми целинниками, костяк которых составляла комсомольская молодежь.
Кстати, по итогам этой поездки 5 июня 1954 года Н. С. Хрущев тут же направил в Президиум ЦК очередную записку, в которой, отметив некачественную пахоту здешних земель из-за «неглубокого отвала земельного пласта», он, по сути дела, встал на позиции т.д. Лысенко, а не его оппонентов, в частности Т. С. Мальцева и М. Г. Чижевского, напротив, разумно предлагавших делать только безотвальную вспашку солончаковых земель[737].
Как считают многие историки (Ю. Н. Жуков, Ю. В. Емельянов, И. Е. Зеленин, С. Н. Андреенков[738]), именно этот Пленум ЦК стал, по сути, поворотным пунктом в судьбе нового политико-экономического курса, провозглашенного Г. М. Маленковым всего полгода назад. Именно на нем с подачи Н. С. Хрущева был сделан акцент на экстенсивных методах подъема сельского хозяйства страны и взят старый курс на решение важной зерновой проблемы не за счет интенсификации всего аграрного производства, а за счет расширения посевных площадей, столь характерного еще для царской России.
Более того, целый ряд авторов (Р. Г. Пихоя, Ю. В. Аксютин, А. В. Пыжиков[739]) еще более категоричны в своих оценках и считают, что в начале 1954 года так называемый крестьянско-колхозный курс в развитии сельского хозяйства с опорой на колхозы (производственные артели) и единоличные крестьянские хозяйства, который якобы отстаивал Г. М. Маленков, столкнулся с совершенно иной стратегической линией развития советской деревни. Этот курс на создание крупных механизированных хозяйств, где основной рабочей силой должен был стать не советский колхозник, а сельский пролетарий, стал активно продвигать именно Н. С. Хрущев. А конечной целью этого совхозно-рабочего курса развития сельского хозяйства страны, который он всячески пытался протолкнуть еще при жизни самого И. В. Сталина, были ликвидация всех мелкобуржуазных пережитков в крестьянской среде и создание крупных «агрогородов».
Между тем профессор В. А. Шестаков говорит о том, что ни Н. С. Хрущев, ни Г. М. Маленков не имели «на тот момент глубоко продуманной и экономически просчитанной концепции новой аграрной политики» и видели смысл всей аграрной реформы в том, чтобы, «опираясь на сильные стороны колхозного строя, шире использовать принцип материальной заинтересованности». Они лишь «расходились в средствах достижения этой цели». Н. С. Хрущев считал, «что добиться быстрого роста сельскохозяйственного производства можно за счет реорганизации управления и усиления партийно-политической работы в деревне, а его главный конкурент — путем перераспределения капвложений, ускоренного развития легкой и пищевой промышленности и внедрения хозяйственного расчета». Вместе с тем сам В. А. Шестаков в той же статье чуть ниже пишет о том, что уже на июньском 1954 года Пленуме ЦК Н. С. Хрущев, сделав «осознанный выбор», отверг «твердый курс» сентябрьского 1953 года Пленума ЦК «на интенсификацию сельского хозяйства» и дословно заявил, что «мы должны выиграть время, нам надо не только получить как можно больше хлеба, но и затратить на получение этого хлеба как можно меньше времени. Для того, чтобы получить нужное количество хлеба в центральных областях страны, потребуется не менее 10 лет», и поэтому освоение новых земель, против чего всегда выступал И. В. Сталин, позволит решить эту задачу в самые кратчайшие сроки[740].
Позднее высшее руководство страны будет регулярно возвращаться к разным аспектам освоения целинных земель. Достаточно сказать, что только в 1954 году будет принято почти полтора десятка различных Постановлений Президиума ЦК, ЦК КПСС и Совета Министров СССР, в том числе «О дальнейшем развитии совхозов Министерства совхозов СССР и повышении их рентабельности» (27.03), «О плане отбора и направления механизаторских кадров и других квалифицированных рабочих и специалистов из числа комсомольцев и молодежи, изъявивших желание поехать на работу в районы освоения земель» (30.03), «О мерах по дальнейшему освоению целинных и залежных земель» (18.06), «Об улучшении торговли, общественного питания, медицинского и культурно-бытового обслуживания рабочих и служащих МТС и совхозов в районах освоения целинных и залежных земель» (07.08), «О дальнейшем освоении целинных и залежных земель для увеличения производства зерна» (13.08), «Об оказании помощи Министерству совхозов СССР по строительству новых совхозов в районах освоения целинных и залежных земель» (10.09), «О постройке зернохранилищ в районах освоения целинных и залежных земель» (24.10), «Об обеспечении дальнейшего освоения целинных и залежных земель для увеличения производства зерна» (25.11) и «О мерах дальнейшего освоения целинных и залежных земель для увеличения производства зерна» (25.12)[741].
В дальнейшем чуть не каждый год выходили аналогичного рода документы, например Постановления Президиума ЦК «О строительстве зернохранилищ в 1955–1956 гг. в связи с дальнейшим освоением целинных и залежных земель» (24.02.1954), «Об оказании неотложной помощи районам освоения целинных и залежных земель в проведении уборки урожая и хлебозаготовок в 1956 г.» (16.06.1956), «Об усилении хлебозаготовок в районах Сибири, Казахстана и Урала» (18.09.1958), «О мероприятиях по обеспечению своевременной уборки урожая и вспашки зяби в районах целинных и залежных земель» (03.12.1959), «Об организационно-хозяйственном укреплении существующих совхозов, организации новых совхозов и о дополнительном освоении новых земель в районах целинных и залежных земель РСФСР» (20.01.1961) «О мерах по развитию животноводства в целинных районах Сибири и Урала» (19.01.1962) и т.д.[742]
Одновременно с решением «целинных» проблем в центре внимания высшего руководства были и общие задачи развития сельского хозяйства страны. Так, 9 марта 1955 года вышло очередное совместное Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об изменении практики планирования сельского хозяйства», которое, по мнению многих историков, носило чуть ли не революционный характер, поскольку оно серьезно расширяло полномочия колхозов и совхозов в определении планов производства аграрной продукции, ее объемов, товарной номенклатуры и прочих показателей. Отныне местные органы власти, прежде всего райкомы партии, должны были только доводить до руководства сельхозартелей общие показатели по объему обязательных госзаготовок, что, безусловно, резко ограничило партийный диктат и зачастую просто некомпетентное вмешательство партийных работников в их дела. Более того, во всех районных исполкомах местных Советов ликвидировались отделы сельского хозяйства и на МТС возлагалась полная ответственность за работу колхозов, начиная с планирования производства и кончая учетом и распределением всей произведенной продукции[743].
Ровно через год, 6 марта 1956 года, ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли очередное Постановление «Об Уставе сельскохозяйственной артели и дальнейшем развитии инициативы колхозников в организации колхозного производства и управлении делами артели», в котором, «исходя из главной задачи обеспечения крутого подъема земледелия и животноводства», были даны «рекомендации» самим колхозам «дополнять и изменять отдельные положения принятого сельхозартелью Устава с учетом местных конкретных условий колхоза». Отныне такой Устав необходимо было принять на общем собрании колхозников и зарегистрировать в исполкоме райсовета, после чего он приобретал силу закона. При этом новый Устав сельхозартели предоставил колхозам право самим определять размеры приусадебных участков своих членов, количество скота, находившегося в их собственности, устанавливать минимум трудодней и т.д. Кроме того, во всех колхозах впервые вводилось ежемесячное авансирование труда и устанавливались денежные оплаты по дифференцированным расценкам, а также выдача беспроцентных денежных авансов. Наконец, 4 июля 1957 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли новое совместное Постановление «Об отмене обязательных поставок сельскохозяйственных продуктов государству хозяйствами колхозников, рабочих и служащих», в соответствии с которым поставки сельхозпродукции стали осуществляться только в форме государственных закупок на основе долгосрочных планов с распределением плановых заданий по годам[744].
Понятно, что все эти решения требовали колоссальных денежных затрат. И государство пошло на существенное увеличение бюджетного финансирования основных сельхозотраслей. Кроме того, для укрепления руководящих кадров колхозов, совхозов и машинно-тракторных станций (МТС) в качестве их председателей и директоров были направлены более 30 тыс. партийных работников районного и городского звена и свыше 120 тыс. специалистов сельского хозяйства, прежде всего агрономов, зоотехников и ветеринаров, набранных не только из числа молодых специалистов, но и из управленческих аппаратов республиканских министерств, ведомств, управлений, обкомов, горкомов и райкомов партии, которых перевели «на практическую работу в село».
Кроме того, по инициативе самого Н. С. Хрущева для выполнения целинной программы в одном только 1954 году в районы освоения новых земель из 137 тыс. вновь произведенных тракторов общего назначения и 37 тыс. зерновых комбайнов было направлено более 120 тыс. пропашных и пахотных тракторов, около 10 тыс. зерноуборочных комбайнов, почти 130 тыс. тракторных плугов, сеялок, тяжелых дисковых борон и культиваторов, более 100 тыс. автомашин, автопередвижных ремонтных мастерских, автоцистерн, автозаправщиков и другое оборудование. Причем только в Казахстан в этом году было направлено 19 тыс. тракторов и 12 тыс. комбайнов, что, безусловно, довольно серьезно затормозило рост обеспечения новой сельхозтехникой основных старопахотных регионов страны.
25-31 января 1955 года состоялся очередной Пленум ЦК, где, помимо «дела» Г. М. Маленкова, о котором мы писали выше, обсуждались и проблемы сельского хозяйства страны в целом и освоения новых земель в частности. Выступая с докладом по этим вопросам, Н. С. Хрущев, еще раз напомнив всем присутствующим о Постановлении ЦК и Совета Министров СССР от 13 августа 1954 года, вновь заявил о том, что к концу 1956 года необходимо освоить не менее 28–30 млн. га целинных и залежных земель. При этом, всячески обосновывая очередной волюнтаристский план, Первый секретарь ЦК особо подчеркнул, что именно распашка новых земель является «самым доступным и быстрым источником увеличения производства зерна в стране». Как всегда, по итогам Пленума ЦК было принято очередное Постановление ЦК, на сей раз озаглавленное так: «Об увеличении производства продуктов животноводства»[745].
По мнению многих историков (И. В. Русинов, А. Н. Пономарев, И. Е. Зеленин, С. Г. Москаленко, В. А. Шестаков, С. Н. Андреенков, В. Н. Томилин, Н. Верт[746]), несмотря на большое количество различных «аналитических» записок, сам процесс освоения целинных и залежных земель начался без сколь-нибудь серьезной предварительной подготовки и при полном отсутствии какой-либо сносной инфраструктуры, в частности шоссейных и грунтовых дорог, жилья, зернохранилищ, машинно-тракторных станций, ремонтно-технической базы для сельхозтехники и других необходимых инфраструктурных объектов, которые приходилось создавать с нуля и впопыхах. Кроме того, невзирая на все предупреждения опытных аграриев и крупных ученых, практически не были приняты во внимание сложнейшие природно-климатические условия степной зоны страны, где постоянно бушевали песчаные бури и суховеи. Также не были разработаны и щадящие способы обработки целинных почв и не были созданы адаптированные к этой климатической зоне сорта зерновых культур.
По сути дела, столь масштабное освоение целинных, переложных и залежных земель превратилось в очередную громкую партийную кампанию, которая шла поистине ударными темпами. Уже в 1954–1955 годах на целине, как заявил на XX съезде сам Н. С. Хрущев, было освоено порядка 33 млн. га пахотных земель и создано 425 крупных зерновых совхозов, ставших зримым воплощением давней хрущевской мечты о создании крупных «агрогородов». Однако вопреки хрущевским заверениям первые итоги освоения целинных земель оказались не столь успешны как по причине авантюрности самого этого проекта, так и по причине сильной засухи, поразившей Западную Сибирь и Северный Казахстан. Особенно тяжелая ситуация сложилась в 1955 году, который многие целинники, по словам второго секретаря ЦК КП Казахстана Л. И. Брежнев, назвали «годом отчаяния», поскольку «за все лето, начиная с мая, на землю не упало ни капли дождя», а средняя урожайность зерновых составила всего 2,8 ц/га против 9,3 ц/га в 1954 году[747]. Н. С. Хрущев был просто в бешенстве. И в начале мая 1955 года, не дожидаясь созыва Пленума ЦК Компартии Казахстана, ее Первый секретарь Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, который уже давно, еще с довоенных времен, вызывал жгучую изжогу у Н. С. Хрущева, был сослан советским послом в Варшаву. Только в начале августа на республиканском Пленуме ЦК новым Первым секретарем был избран Леонид Ильич Брежнев, а пост второго секретаря занял первый секретарь Новосибирского обкома партии Иван Дмитриевич Яковлев, бывший тогда в фаворе у Н. С. Хрущева, поскольку он был в числе тех немногих первых секретарей, которые еще в ноябре 1953 года направили на его имя записки о возможности использования земельных просторов Западной Сибири для быстрого решения зерновой проблемы страны за счет освоения новых земель.
Следующий, 1956 год оказался более успешным как из-за погодных условий, так и из-за предпринятых мер по мобилизации материальных ресурсов и трудовых резервов. К исходу 1956 года было освоено порядка 35 млн. га земли, а средняя урожайность зерновых оказалась одной из самых высоких за годы «целинной авантюры» — порядка 11,4 ц/га. Именно это обстоятельство позволило резко увеличить валовый сбор зерновых культур (продовольственных, фуражных, крупяных, зернобобовых), который вырос с 82,5 млн. тонн в 1953 году до 125 млн. тонн в 1956 году[748]. Хотя, как признавали многие специалисты, целинный хлеб был низкосортным из-за значительной засоренности сорняком ново-распаханных земель. Кроме того, достигнутая урожайность зерновых в значительной степени была связана и с тем, что в первые три года «целинной эпопеи» сработал эффект так называемой чистой пашни, сохранившей в своем первозданном виде гумус — довольно внушительный слой плодородной земли, позволивший тогда при благоприятной погоде собрать рекордный урожай зерна. Правда, вся «слава» от первого значимого результата «целинной эпопеи» свалилась уже не на голову Л. И. Брежнева, который в начале марта 1956 года опять вернулся в Москву на более высокий пост секретаря ЦК, а на голову его сменщика И. Д. Яковлева, который тогда же был избран новым, уже четвертым за последние 10 лет, Первым секретарем республиканского ЦК.
Новый, 1957 год опять принес большие проблемы, в том числе погодно-климатического характера, и среднегодовая урожайность зерновых, особенно в Казахстане, вновь резко упала до 4,3 ц/га, а валовый сбор зерновых составил всего 102,6 млн. тонн. Н. С. Хрущев в очередной раз пришел в ярость и в самом конце декабря 1957 года снял И. Д. Яковлева с поста Первого секретаря ЦК КП Казахстана. На сей раз республиканскую компартию возглавил целый член Президиума ЦК Николай Ильич Белев, тоже впавший в немилость к Первому секретарю ЦК, а опальный И. Д. Яковлев с явным понижением был отправлен в Ульяновск рулить очередным обкомом партии, где он проработал до начала августа 1961 года.
Очередной, 1958 год, пожалуй, оказался самым удачным для целинных и залежных земель: средняя урожайность зерновых вновь выросла до рекордных 13,5 ц/га, что позволило собрать «на круг» почти 135 млн. тонн зерна. На сей раз Н. С. Хрущев ликовал. В декабре 1958 года на очередном Пленуме ЦК, выступая с докладом «Итоги развития сельского хозяйства за последние пять лет и задачи дальнейшего увеличения производства сельскохозяйственных продуктов», он громогласно заявил, что подъем целинных и залежных земель стал решающим фактором решения зерновой проблемы в стране, что «такого количества хлеба наша страна никогда за всю историю не имела»[749]. Если опираться на данные официальной статистики, как это делают ряд известных авторов (И. Е. Зеленин[750]), то действительно за прошедшие пять лет валовые сборы зерновых увеличились на 69%, а государственные заготовки — аж на 84%. Однако, на наш взгляд, данные оценки носят во многом лукавый характер, поскольку, как справедливо заявили ряд историков (А. В. Пыжиков, Н. Верт[751]), в хрущевском докладе полностью отсутствовали какие-либо данные об общей урожайности всего зернового клина страны, его районирования и т.д. Действительно, за пять лет средняя урожайность зерновых культур выросла с 7,7 до 11,1 ц/га, то есть примерно на 45%, однако вовсе не за счет целинных земель, где средняя урожайность зерновых за те же годы составила всего 8,1 ц/га. Более того, получается, что урожайность целинных земель, напротив, существенно тянула вниз весь общесоюзный показатель. Поэтому целинная прибавка в посевах зерновых культур в лучшем случае дала около 18 млн. тонн хлеба, в то время как на старопахотных землях за счет роста урожайности эта прибавка составила порядка 36 млн. тонн, то есть ровно в два раза больше, чем на целине. При этом, что особо примечательно, только в 1954–1956 годах при распашке в РСФСР 14,9 млн. га целинных и залежных земель из-за нехватки техники и кадров из обработки было выведено 3,5 млн. га старопахотных земель.
И тем не менее, как считают целый ряд ученых, крупнейшим хозяйственным достижением V-й и VI-й пятилеток явился, как не побоялся выразиться сам Г. И. Ханин[752], «грандиозный подъем сельского хозяйства страны». В 1952–1958 годах общая продукция сельского хозяйства выросла примерно в 1,5 раза, то есть почти на 10% в год. Таких колоссальных темпов роста в нормальный, а не в восстановительный период не знало, по его мнению, сельское хозяйство ни в одной стране буржуазного мира, даже в США в 1860–1870 годах. Другой особенностью роста сельскохозяйственного производства явилось то, что он происходил преимущественно на интенсивной основе. За указанный период численность занятых в сельском хозяйстве практически не изменилась, а это означает, что производительность труда в сельском хозяйстве росла на те же 10% в год. И это был совершенно небывалый рост производительности труда в сельском хозяйстве страны, практически равный его росту в промышленном производстве. Если же сопоставить рост урожайности и посевных площадей, поголовья скота и продуктивности животных, то при существенном росте этих площадей и поголовья скота большая часть прироста сельскохозяйственной продукции обеспечивалась уже за счет роста урожайности зерновых культур и повышения продуктивности животноводства. Таким образом, и в сельском хозяйстве страны преобладали интенсивные методы, как и предполагалось Директивами сталинского XIX съезда партии. Причем решающим фактором роста сельскохозяйственного производства стало существенное улучшение материально-технической базы сельского хозяйства, в том числе за счет почти двукратного роста продукции отечественного сельхозмашиностроения и минеральных удобрений, а также качественного роста руководящего состава колхозов, совхозов и машинно-тракторных станций, агрономов, зоотехников, животноводов, механизаторов и других квалифицированных специалистов.
Вместе с тем надо признать, что ряд оппонентов (И. Е. Зеленин, В. П. Попов[753]) не в столь радужных тонах рисуют итоги развития сельского хозяйства и утверждают, что рост валовых сборов зерна был связан главным образом с включением в севооборот огромного массива новых пахотных земель, общая площадь которых за десятилетие выросла с 106,5 до 134 млн. га (25,5%). То есть налицо был старый, чисто экстенсивный, а вовсе не интенсивный способ развития аграрного хозяйства страны. Хотя тот же И. Е. Зеленин согласен с тем, что «Н. С. Хрущев имел все основания заявить на декабрьском 1958 года Пленуме ЦК, что был совершен «гигантский скачок в развитии сельского хозяйства», поскольку его «валовая продукция выросла почти в 1,5 раза, а товарная — в 1,8 раза, в том числе животноводческая — почти вдвое». Более того, эти годы «денежные доходы колхозников… возросли в 2,8 раза», так как многие «колхозные семьи» стали получать «от общественного и личного подсобного хозяйства, полностью освобожденного от обязательных поставок государству натуральной продукции, доход, обеспечивающий им высокий достаток».
Между тем ни у кого не вызывает сомнения, что первые успехи «целинной эпопеи» были вызваны прежде всего тем, что в 1954–1959 годах на освоение новых пахотных земель были направлены огромные финансовые ресурсы в размере 30,7 млрд. руб.[754], или 31,6% всех капиталовложений в сельское хозяйство страны, большая часть вновь производимых пашенных тракторов, зерновых комбайнов и другой сельхозтехники, сотни тысяч механизаторов, агрономов и студентов со всех регионов страны, которые ежегодно принимали активное участие в уборочных кампаниях, и т.д.
Однако несмотря на массовый энтузиазм и трудовой героизм советского народа, вскоре стало очевидно, что экстенсивный путь развития сельского хозяйства объективно исчерпал себя. Уже в 1959 году закрома родины вновь недосчитались почти 15 млн. тонн зерна, поскольку его валовый сбор упал до 119,5 млн. тонн[755]. На сей раз жертвой очередного хрущевского гнева стал Первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Н. И. Беляев, которому заодно припомнили и кровавые события в Темиртау. В январе 1960 года он был снят со своей должности, отправлен «на исправление» в Ставропольский крайком, а затем выведен из состава Президиума ЦК. Новым главой республиканской Компартии стал председатель Совета Министров Казахской ССР Динмухамед Ахмедович Кунаев, а на пост второго секретаря был избран первый секретарь Ленинградского горкома партии Николай Николаевич Родионов. Кстати, за последние шесть лет это была уже пятая смена власти в Казахстане, но далеко не последняя. В самом конце декабря 1962 года Н. С. Хрущеву вновь «попала вожжа под хвост» и он провел очередную рокировку в высшем руководстве республики. Д. А. Кунаев вновь был пересажен в кресло председателя Совета Министров Казахской ССР, а Первым секретарем ЦК КП Казахстана был избран первый секретарь Южно-Казахстанского обкома Исмаил Юсупович Юсупов. Второй секретарь ЦК Н. Н. Родионов тоже был снят со своего поста и отправлен обратно в Ленинград зампредом укрупненного Северо-Западного СНХ, а на его место сел первый секретарь Карагандинского обкома партии Михаил Сергеевич Соломенцев[756].
Между тем в 1960 году ситуация несколько поправилась, и осенью удалось собрать 125,5 млн. тонн зерна. Но опять-таки это произошло не за счет роста урожайности, а за счет распашки новых целинных земель. В этой ситуации Н. С. Хрущев вновь прибег к сугубо административным мерам, и по его крайне жесткому настоянию в конце декабря 1960 года принимается Постановление ЦК о создании на территории пяти казахстанских областей — Акмолинской, Кокчетавской, Кустанайской, Павлодарской и Северо-Казахстанской — огромного Целинного края, занимавшего почти пятую часть всей территории республики. Главой этого огромного края был назначен опытный партийный работник Тихон Иванович Соколов, одновременно избранный секретарем ЦК Компартии Казахстана. Тогда же в Целиноград был переведен и Казахский (ставший уже Всесоюзным) научно-исследовательский институт зернового хозяйства во главе с Александром Ивановичем Бараевым, который, опираясь на богатейший опыт безотвальной обработки почвы методом академика ВАСХНИЛ Т. С. Мальцева и канадских фермерских хозяйств, разработал свою оригинальную почвозащитную систему земледелия.
Предпринятые меры принесли краткосрочный результат, и при сохранении прежней урожайности зерновых порядка 11,0 ц/га в 1961–1962 годах валовый сбор зерна по всей стране вновь вырос до 130–140 млн. тонн, из которых порядка 60 млн. тонн пришлись на целинные и залежные земли Урала, Сибири, Дальнего Востока и Северного Казахстана. Впрочем, как уверяет профессор Н. А. Кричевский, в 1962 году общесоюзная урожайность была куда выше целинной. Здесь она упала еще больше и составила всего 6,9 ц/га[757]. Тем не менее 5–9 марта 1962 года состоялся очередной Пленум ЦК, который принял не только очередное Постановление «Современный этап коммунистического строительства и задачи партии по улучшению руководства сельским хозяйством», но и целое Обращение ЦК КПСС к колхозникам и колхозницам, рабочим и работницам совхозов, специалистам сельского хозяйства, ученым, работникам промышленности, к коммунистам и комсомольцам, ко всем трудящимся Советского Союза под названием «Дело всей партии, всего народа — добиться мощного подъема сельского хозяйства!»[758]
Однако уже в 1963 году из-за тяжелых погодных условий (сильной засухи и суховея), ликвидации паров, большой засоренности новой пашни злостным сорняком (вьюнком, полынью, овсюгом, лебедой, кураем и т.д.), нарушения экологического баланса и ветровой эрозии почв на многих целинных, прежде всего казахских, землях не удалось собрать даже посевной фонд, в результате чего почти треть освоенных земель вновь пришлось перевести в разряд стойбищ и пастбищ. Общий валовый сбор всех зерновых культур упал до критического уровня в 107,5 млн. тонн, а средняя их урожайность составила всего 8,3 ц/га, в результате чего государственные закупки зерна сократились более чем на 11,5 млн. тонн и составили менее 45 млн. тонн. И все это, как показали в своих исследованиях многие историки и экономисты (И. Е. Зеленин, О. М. Вербицкая, Ю. В. Аксютин, В. П. Попов[759]), происходило на фоне еще двух крайне неблагоприятных процессов: во-первых, превышения расходов зерна над его заготовками при резком сокращении гос-резерва с 11,8 млн. тонн в 1959 году до 6,3 млн. тонн в 1963 году и, во-вторых, взрывного оттока колхозного крестьянства в города, который в 1960–1964 годах составил не менее 7 млн. человек. Причем из этих 7 млн. селян 6 млн. «приходилось на лиц в возрасте от 17 до 29 лет, т.е. на молодежь», в результате чего «средний возраст работающих в сельском хозяйстве превысил 50 лет. А это означало не только рост городских потребителей сельскохозяйственной продукции, но и самое опасное — снижение производительности труда в сельском хозяйстве в связи с оттоком молодежи и постарением деревни».
Осенью 1963 года страна оказалась на пороге реального голода, и в этой ситуации Н. С. Хрущев пошел на беспрецедентную меру — массовую закупку зерна за рубежом. В этот год в Канаде, Австралии и даже в Румынии было закуплено 9,4 млн. тонн зерна (почти 20% всех хлебозаготовок), за которое, по данным Р. Г. Пихои и И. Е. Зеленина[760], страна заплатила более 372 тонн золота, то есть более одной трети общего запаса этого драгоценного металла. Правда, надо заметить, сам Р. Г. Пихоя утверждает, что массовые закупки зерна за рубежом начались не в 1963, а в 1962 году. А известный историк-фантаст Р. А. Медведев в своей очередной книжонке «Никита Хрущев: отец или отчим советской «оттепели»?» утверждает, что на «лондонский золотой рынок были отправлены многочисленные слитки золота, первая партия» которых составляла «500 тонн». Причем он столь же беспардонно заявил, что на эти средства «было, по-видимому, закуплено около 12–15 миллионов тонн зерна»[761]. Между тем, как установил Н. Ю. Пивоваров, вопреки бытующему мнению, в 1963 году зерно в США еще не покупалось. В сентябре — октябре того года советский посол А. Ф. Добрынин, а затем и заместитель министра внешней торговли СССР Б. А. Борисов лишь начали переговоры на сей счет, но после гибели Дж. Ф. Кеннеди они были прерваны, и первые поставки американского зерна пошли в СССР только после отставки Н. С. Хрущева, в декабре 1964 года. А вот в сентябре 1963 года Б. А. Борисов как глава советской делегации смог подписать соглашения о поставке почти 9 млн. тонн зерна и муки на сумму в 6,1 млн. руб. с Оттавой, Канберрой и Тегераном. Причем львиная доля этих закупок пришлась на Канаду (6,8 млн. тонн) и Австралию (1,72 млн. тонн)[762]. Но, невзирая на эти факты, сам Н. С. Хрущев, выступая на декабрьском Пленуме ЦК, как всегда, не преминул лягнуть усопшего вождя и его ближайшего соратника, лживо заявив, что мы не будем «действовать методом Сталина — Молотова», которые, дескать, «продавали за границу хлеб», невзирая даже на то, что из-за его отсутствия «люди пухли с голоду и даже умирали»[763].
Одновременно руководство страны стало очень активно принимать меры по экономии расходов зерна. Так, по решению Президиума ЦК с сентября 1963 года прекращалась выработка сортовой ржаной муки, а также использование пшеничной муки высшего и первого сортов для выпечки хлеба по всей стране, за исключением Москвы, Ленинграда, Московской и Ленинградской областей. При этом при выпечке белого хлеба в пшеничную муку стали примешивать гороховую, кукурузную и ячневую муку[764].
Если в целом оценивать итоги «целинной эпопеи», то на пике ее реализации в 1954–1960 годах было освоено и включено в севооборот 41,8 млн. га целинных земель, в том числе в Казахстане — 25,5 млн., в Сибири и на Дальнем Востоке — 11,1 млн., на Урале — 2,9 млн. и в Поволжье — 2,3 млн. га. Однако уже в 1962–1963 годах около 7 млн. га, прежде всего в Казахской ССР, по разным причинам были заброшены и вернулись в первозданное состояние стойбищ и пастбищ[765]. Конечно, новые земли дали заметную прибавку (в зависимости от урожайности, в 40–60%) в общий зерновой баланс страны, однако само качество целинного зерна зачастую уступало получаемому на старопахотных землях, а цена его производства оказалась слишком высока. Так, известный экономист Н. А. Кричевский в своей работе «Антискрепа», проведя анализ официальных статистических данных, установил, что к 1963 году прирост посевных площадей за счет целинных земель составил порядка 72%, а прирост урожайности зерновых — всего около 52%, то есть налицо было несоответствие реальных затрат и полученных результатов[766].
Между тем до сих пор находятся историки, в частности В. А. Шестаков, которые, ссылаясь на данные известного деятеля горбачевской перестройки и активного поборника его преступных «реформ», президента ВАСХНИЛ г-на А. А. Никонова, уверяют, что «за счет товарного зерна», собранного на целине, «бюджет получил около 62 млрд. руб.», из которых «чистый доход составил 24 млрд. руб.», а «производственные фонды колхозов, совхозов и МТС возросли на 30 млрд. руб.» Таким образом, полностью противореча своим же прежним утверждениям, В. А. Шестаков заявляет: «неосновательны упреки в адрес Хрущева, что, осваивая целинные земли, он обрек страну на экстенсивное хозяйствование. Выбор в пользу целины был сделан не столько в силу желания осваивать новые земли», сколько «из-за невозможности в тех условиях хозяйствовать по-новому. В условиях непосильной гонки вооружений, чрезвычайно низкой в большинстве хозяйств культуры земледелия, слабого развития химической индустрии, бюрократизации аппарата управления лишь освоение целинных земель давало быструю отдачу и позволяло хотя бы на время снять остроту продовольственной проблемы»[767]. Между тем г-н А. В. Шестаков либо не знает, либо лукавит, не говоря о том, что в начале 1960-х годов из-за дефляции почв, ветровой эрозии, пыльных бурь и прочих напастей средняя урожайность зерновых на целинных землях Казахстана упала до 6,1 ц/га, в результате чего ведение хозяйства во всем этом регионе становится просто нерентабельным. Неслучайно уже в брежневскую эпоху доля убыточных хозяйств в Уральской, Семипалатинской и Целиноградской областях составляла соответственно 78%, 68% и 60%[768].
А далее мистер А. В. Шестаков вслед за В. С. Смирновым и У. Таубманом вообще пустился во все тяжкие, дословно заявив, что, дескать, «аграрные новации Хрущева сломали сложившийся менталитет правящей элиты, сняли с сельского хозяйства страны печать второсортности» и обострили «вопрос о необходимости переориентации обескровленного сельского хозяйства… на экономические стимулы». Более того, на его взгляд, «главный итог аграрных новаций Хрущева заключается в том, что, резко подняв планку социальных ожиданий советских граждан… они вызвали широкую государственную программу мер по подъему благосостояния народа», что, «собственно, и дало повод Молотову говорить о «буржуазном перерождении страны» во времена Хрущева. В итоге, «потребительский социализм» Хрущева стал началом конца социализма в СССР, поскольку был запущен маховик роста потребностей и вскоре обнаружилось, что «социалистическая экономика не предназначена для удовлетворения этих потребностей». На основании этого вывода можно вслед за У. Таубманом говорить, что «сами ошибки Хрущева, вскрывшие глубинные противоречия советской системы, возможно, более благотворны для страны, чем были его успехи». А посему «ценность опыта тех лет состоит в том, что в годы хрущевской оттепели была «отработана тупиковая модель модернизации одряхлевшей советской системы» и «открылась возможность поиска иных путей модернизации, включая выход из социализма»[769].
б) Кукурузная эпопея и разгром «чистых паров»
Еще одной бредовой «новацией» Н. С. Хрущева стала его маниакальная идея решить продовольственную проблему в стране путем повсеместного посева кукурузы, поскольку он абсолютно уверовал в то, что именно эта «чудо-культура» и «царица полей» позволит дешево и одним махом решить не только зерновую проблему, но и проблему кормов и подъема животноводства в стране.
В широком общественном сознании существует ходячий штамп, что старт печально знаменитой «культурной эпопеи» дала поездка Н. С. Хрущева в США в сентябре 1959 года, о чем также убежденно говорили его дочь Р. Н. Аджубей и ее муж А. И. Аджубей[770]. Однако это не так. Впервые вопрос о кукурузе Н. С. Хрущев поднял в 1954 году в своей январской записке, направленной им для обсуждения в Президиум ЦК, о чем мы уже писали выше[771]. Именно там он впервые указал на то, что удельный вес посевов кукурузы в СССР составляет всего 3,5% зернового клина страны, в то время как в Канаде и США — от трети до четверти (36,6-26,2%) всего зернового баланса этих стран. По мнению, Н. С. Хрущева, именно этим в значительной степени и объяснялась высокая урожайность всех зерновых культур в Канаде и США, так как «урожайность кукурузы с каждого гектара более чем в два раза превышала среднюю урожайность пшеницы и овса». Поэтому еще в 1954 году Госплан РСФСР, который продолжал возглавлять Я. Е. Чадаев, официально объявил об «исключительной важности производства кукурузы в деле обеспечения поголовья общественного скота концентрированными и сочными кормами».
Хотя официальное решение о начале «кукурузного проекта» было принято только в январе 1955 года на новом Пленуме ЦК, где Н. С. Хрущев выступил с докладом «Об увеличении производства продукции животноводства»[772], ставшим затем основой для одноименного Постановления ЦК. Именно здесь, ссылаясь на успешный опыт канадцев и американцев, он поставил задачу на порядок увеличить площадь кукурузных полей и уже в ближайшие два года «обеспечить новые районы возделывания кукурузы» нужным количеством семян, «выращенных на юге страны». Более того, тогда же была поставлена задача к 1960 году довести посевы кукурузы до 28 млн. га (т.е. в 39,7 раз больше, чем в 1954 году) и «приблизиться по этому показателю к площади освоения целинных земель»[773]. А вскоре во все регионы страны за подписью первого зам. министра В. В. Мацкевича последовала директива Минсельхоза СССР, где содержалось требование «районировать кукурузу во всех районах страны, так как она одновременно решает две задачи — пополнение ресурсов зерна и получение из ее стеблей хорошего силоса»[774].
В своих «кукурузных иллюзиях» Н. С. Хрущев еще более окреп, когда в июле 1955 года на своей крымской госдаче встретился с делегацией американских фермеров из центра «кукурузного пояса США» штата Айова, приглашенных на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку уже и. о. министра сельского хозяйства СССР В. В. Мацкевичем. По утверждению У. Таубмэна[775], именно здесь Н. С. Хрущев не только познакомился, но и подружился с «кукурузным магнатом» и мультимиллионером Росуэллом Гарстом.
Затем в январе 1956 года опять-таки с подачи Н. С. Хрущева ЦК КПСС и Совет Министров СССР принимают новое совместное Постановление «Об увеличении посевов кукурузы и других сельскохозяйственных культур»[776], где предельно лапидарно было указано, что «повсеместное распространение этой зерновой и силосной культуры является важнейшей партийной задачей». Логика данной установки, в принципе, была предельно проста: всю пахотную землю в стране, абсолютно невзирая на зональные, природно-климатические условия и прочие различия, необходимо засеять самыми высокоурожайными культурами и таким нехитрым способом «очень дешево, быстро и надежно» получить максимум сельскохозяйственной продукции и животноводческих кормов. Поэтому именно с этого момента под «царицу полей» и другие «чудо-культуры», в частности «царя-гороха», стали распахиваться и целинные земли, и земли под кормовые культуры, и малоурожайные зерновые пашни, и поля, находящиеся под паром, и даже стойбища и пастбища, вовсе непригодные для пашенного земледелия. Более того, чтобы «не попасть под раздачу» и не вызвать «начальственный гнев», многие руководители аграрных хозяйств стали отводить под кукурузу и бобовые культуры лучшие пахотные земли, испокон веков отводившиеся только под традиционные зерновые культуры — пшеницу и рожь. В результате уже к середине 1959 года кукурузный клин в общем севообороте страны вырос с 4,8 до 18,0 млн. га, то есть почти в 3,9 раза.
Причем по настоянию Н. С. Хрущева, который считал себя непревзойденным знатоком сельского хозяйства, все кукурузные поля стали сеять квадратно-гнездовым методом, удобным для обработки сорняков и окучивания растений, а также одновременного машинного сбора урожая продольным и поперечным способами. Однако этот метод оказался слишком сложным в исполнении, да и просто непривычным для советских крестьян. Кроме того, кукуруза, с которой подавляющее большинство колхозов и совхозов страны вообще никогда не имели дела, была очень капризной однолетней культурой, для выращивания которой требовались много тепла, высокоплодородная удобренная почва, своевременный посев в сжатые сроки на высоком агротехническом уровне, постоянный уход с рыхлением и подкормкой почвы во время ее роста, сбор урожая специальными силосными комбайнами и т.д. Всего этого советские колхозники и работники совхозов практически не знали.
Тем не менее «кукурузная лихорадка» продолжала лихорадить всю страну, особенно после возвращения Н. С. Хрущева из США, которые он посетил с официальным визитом в сентябре 1959 года. За две недели своего вояжа он не только вел переговоры с президентом Д. Эйзенхауэром, мэром Нью-Йорка Н. Рокфеллером и другими официальными лицами, а также встречался со звездами Голливуда, но и посетил ферму своего друга Р. Гарста. В результате уже к концу 1963 года посевные площади под кукурузу были увеличены с 18,0 до 36,8 млн. га лучших пахотных земель и в итоге почти сравнялась с объемом целинных земель, введенных в севооборот. Причем, как совершенно справедливо подчеркнули многие ученые (А. В. Пыжиков, Н. А. Кричевский, Д. Н. Конышев[777]), резкий рост кукурузных посевных площадей происходил в основном за счет посевов традиционных зерновых культур.
Так, 18 декабря 1961 год вышло в свет Постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР и Совета Министров РСФСР «О мерах по улучшению откорма, нагула и доращивания скота», где рекомендовалось максимально сократить площади посевов под однолетними травами и чистыми парами[778]. И в итоге уже в 1962 году только в РСФСР посевные площади озимой ржи сократились с 23,6 до 15 млн. га, овса — с 16,2 до 5,7 млн. га, а гречихи — с 3,0 до 1,8 млн. га. Но самое главное состояло в том, что за счет кукурузных посевов аж в пять раз сократилась площадь чистых паров — 32,0 до 6,3 млн. га. На 1962 год пришелся и пик посевов кукурузы, когда в той же РСФСР они составили 20–21 млн. га, из которых на зерно отводилось только 2,5–3 млн. га (около 14%), а все остальное шло на создание кормовой базы для животноводства. Всего же, как утверждает И. В. Русинов, в пик «кукурузной эпопеи» площади под засев кукурузы достигли 17,2% всех посевных площадей страны[779]. Причем одновременно с резким ростом объемов посева «царицы полей» уменьшился общий объем сенокосов с 35 до 28,5 млн. га, а также выгонов и пастбищ с 60 до 54,2 млн. га[780].
Что касалось урожайности «царицы полей», то, как говорится в народе, это «отдельная песня». Например, наивно считалось, что для полного обеспечения кормами животноводческой отрасли урожайность кукурузы должна составить 300–600 ц зеленой массы на гектар в зависимости от климатической зоны. А между тем урожайность кукурузы на силос и зеленый корм в колхозах и совхозах Нечерноземной зоны РСФСР, где ею были засеяны почти 3,5 млн. га земли, составляла всего 32–34 ц/га. То же самое касалось и урожайности кукурузного зерна. Так, в той же Нечерноземной зоне она колебалась от 13,6 до 16,5 ц/га, в то время как озимая пшеница ежегодно давала в среднем 17–18 ц/га при значительно меньших затратах на ее производство[781]. И тем не менее многие секретари нечерноземных обкомов упорно продолжали засевать этой культурой все что можно и нельзя. Особо в этом отличился «кировский царь Борис» — первый секретарь Кировского обкома партии Борис Федорович Петухов, возглавивший эту область в середине февраля 1961 года. Будучи уроженцем Кубани и проработав там почти 9 лет сначала вторым секретарем Краснодарского крайкома, а затем главой Краснодарского крайисполкома, он топорно насаждал в сердце российского Нечерноземья «кубанский шаблон», принесший немало бед аграрному хозяйству древнего Вятского края[782]. Но тем не менее известные агитпроповские прорабы горбачевской перестройки, в частности И. Е. Зеленин, рассматривая «кукурузную эпопею» в тесной связке с проблемами животноводства и говоря «о скромной роли данной культуры в решении зерновой проблемы страны», одновременно продолжают уверять о значительном вкладе кукурузы в «производстве зеленой массы» и отвергают известный тезис своих оппонентов о полном провале кукурузной кампании по всей стране[783].
Между тем вскоре сам Н. С. Хрущев признал, что кукуруза в большинстве регионов страны просто не вызревает, и лично дал отмашку на сокращение ее посевов. 9 декабря 1963 года в своем докладе на Пленуме ЦК он дословно сказал следующее: «Надо тщательнее разобраться, что выгоднее возделывать на зерно — озимую пшеницу или кукурузу… мы не присягаем навеки какой-нибудь одной культуре, не собираемся молиться на нее»[784].
Не меньший урон решению зерновой проблемы и проблемы общего подъема сельского хозяйства страны нанесла и настоящая «война» Н. С. Хрущева и его клевретов типа секретарей ЦК по сельскому хозяйству Н. Г. Игнатова и В. И. Полякова со знаменитой травопольной системой земледелия академика В. Р. Вильямса, которая предполагала обязательный отвод 25% пахотных земель под чистые пары, однолетние и многолетние травы. Н. С. Хрущев же считал чистые пары непозволительной роскошью и с присущим ему напором, а зачастую просто откровенной грубостью требовал ликвидации чистых паров и засева этой части пахотного клина кукурузой, горохом и другими бобовыми культурами.
Между тем многолетние подсчеты крупных экономистов и агрономов, в том числе А. И. Бараева, М. Г. Чижевского и Т. С. Мальцева, довольно убедительно показывали, что очень трудоемкая в своем производстве кукуруза давала гораздо более дорогие корма, чем многолетние травы, что при дождливом и холодном лете кукуруза не вызревала и оставляла скот практически без кормовой базы, тогда как многолетние травы вполне могли давать неплохой урожай даже в таких довольно сложных климатических условиях. Поэтому было грубейшей ошибкой заменять травопольный шаблон новой кукурузной, бобовой и даже свекольной догмой, как предлагали разного рода шарлатаны типа директора Алтайского научно-исследовательского института сельского хозяйства Г. А. Наливайко, который в 1961 году был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Однако Н. С. Хрущев, как всегда, не прислушался к разумным доводам крупных ученых и стал буквально громить чистые пары, что зримо показывают его выступления на совещаниях работников сельского хозяйства в конце ноября 1961 года в Новосибирске и Целинограде, в марте 1962 года на Пленуме ЦК и, наконец, его очередная записка в Президиум ЦК от 4 августа 1962 года[785].
Лишь на излете своего правления Н. С. Хрущев вынужденно признал правоту А. И. Бараева, М. Г. Чижевского и других сначала в своей очередной записке в Президиум ЦК от 31 июля 1963 года, а затем и на Пленуме ЦК в феврале 1964 года, где наряду с выступлением нового президента ВАСХНИЛ академика М. А. Ольшанского слово получил и строптивый директор ВНИИ зернового хозяйства А. И. Бараев, довольно смело и аргументированно выступивший в защиту чистых паров. Вообще надо сказать, что февральский Пленум стал беспрецедентным даже в череде всех многочисленных партийных форумов по проблемам сельского хозяйства страны. С основным докладом там выступал новый министр сельского хозяйства СССР И. П. Воловченко, а с содокладами — новый глава Всесоюзного объединения «Союзсельхозтехника» А. А. Ежевский, председатель Государственного производственного комитета по орошаемому земледелию и водному хозяйству СССР Е. Е. Алексеевский и министр производства и заготовок сельхозпродуктов РСФСР Л. И. Максимов. Кроме того, в прениях по докладам приняли участие министры сельского хозяйства УССР и БССР М. С. Спивак и С. Г. Скоропанов, а также министры производства и заготовок сельхозпродуктов всех других союзных республик: Литовской ССР М. Ю. Григалюнас, Латвийской ССР Б. Г. Строганов, Эстонской ССР Э. Г. Тынурист, Молдавской ССР М. И. Сидоров, Казахской ССР Б. Н. Дворецкий, Киргизской ССР П. Г. Якимук, Узбекской ССР Х. А. Иргашев, Таджикской ССР Х. Н. Мирзаянц, Туркменской ССР Р. А. Чарыев, Армянской ССР Г. С. Петросян, Азербайджанской ССР А. К. Оруджев и Грузинской ССР З. В. Гелдиашвили. Как всегда, по итогам Пленума было принято Постановление «Об интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития орошения, комплексной механизации и внедрения достижений науки и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции»[786], которое сразу же после отставки Н. С. Хрущева спустили на тормозах.
Кстати, в связи с упоминанием фигуры академика М. А. Ольшанского хотел бы зримо показать, как ловко ряд историков, в данном случае г-н И. Е. Зеленин, искажая факты, мастерски сочиняют собственную версию событий. Так, по его утверждению, «прозрению» Н. С. Хрущева «предшествовало отстранение т.д. Лысенко в 1962 г. с поста президента ВАСХНИЛ». Но дело в том, что, во-первых, Трофим Денисович Лысенко в 1956–1961 годах не занимал должность президента ВАСХНИЛ и вторично был избран на этот пост только в августе 1961 года, пробыв в этой должности менее восьми месяцев, до марта 1962 года. И во-вторых, его сменщик Михаил Александрович Ольшанский всегда был убежденным лысенковцем, о чем более чем красноречиво говорит его личное письмо на имя Н. С. Хрущева, датированное 14 июля 1964 года[787]. Причиной появления этого письма стали активное распространение самиздатовской книжки Ж. А. Медведева «Культ личности и биологическая наука», а также совершенно беспардонное выступление академика А. Д. Сахарова на Общей сессии Академии наук СССР, положившие начало новой травле академика т.д. Лысенко. Так вот, выступая в защиту своего предшественника, академик М. А. Ольшанский прямо писал о том, что многие противники т.д. Лысенко «в своей борьбе против его научных взглядов пользуются недостойным приемом — клеветой, восстанавливая против него общественное мнение», что более двух лет «распространяется книга Медведева», представлявшая собой «ворох грязных клеветнических выпадов», с целью компрометации «т.д. Лысенко как ученого, гражданина и человека», что «распространяют слухи, что якобы по его вине в период культа личности И. В. Сталина погибли видные советские биологи» и т.д. И под конец этого послания, обращаясь лично к Н. С. Хрущеву, автор прямо заявил, что Д. Т. Лысенко — «это честнейший человек и великий ученый», которого «нужно защитить от потоков грязной клеветы, как и прогрессивную материалистическую биологию, молодые ростки которой ныне топчутся разными способами, теперь уже на уровне сессии Академии наук». А посему возникает вполне законный вопрос: зачем Н. С. Хрущеву надо было менять шило на мыло? Так что вывод г-на И. Е. Зеленина о том, что якобы отставка т.д. Лысенко явилась началом его мифического «прозрения» и исправления собственных ошибок, явно притянут за уши и не отражает реального хода всех этих событий.
в) Животноводческая эпопея и ее крах
Как известно, в конце мая 1957 года, находясь в Ленинграде на зональном совещании работников сельского хозяйства ряда автономных республик, краев и областей Северо-Западных регионов РСФСР, Н. С. Хрущев выступил с очередным докладом, в котором поставил новую невыполнимую задачу — «в ближайшие годы догнать и перегнать США по производству мяса, масла и молока на душу населения». Он почему-то полагал, что первые видимые успехи, достигнутые в освоении целины, позволят в кратчайшие сроки решить эту архиважную задачу и уже к 1960 году в 3,5 раза увеличить производство мяса и догнать США по всем этим показателям. Но, как и следовало ожидать, очередная «загогулина» Н. С. Хрущева окончилась самой настоящей трагедией и практически полным разгромом всего животноводства в стране.
Самым показательным примером всей этой хрущевской авантюры стала печально знаменитая «рязанская эпопея», истоки которой следует искать в решениях очередного Пленума ЦК, который по инициативе Н. С. Хрущева 19 декабря 1958 года единогласно принял известное Постановление ЦК «Итоги развития сельского хозяйства за последние пять лет и задачи дальнейшего увеличения производства сельскохозяйственных продуктов»[788]. В этом партийном документе было прямо заявлено, что «для решения задачи догнать США по производству мяса на душу населения необходимо иметь 20–21 миллионов тонн мяса», поэтому Пленум ЦК «призывает всех тружеников сельского хозяйства дополнительно произвести 4–5 миллионов тонн сверх заданий семилетнего плана в порядке выполнения взятых обязательств по социалистическому соревнованию». Понятно, что поставленная задача была просто нереальна, поскольку для доведения поголовья мясного скота (КРС) до товарной кондиции требовалось порядка трех лет. Кстати, против принятия этого Постановления ЦК выступил зав. Сельскохозяйственным отделом ЦК по РСФСР Владимир Павлович Мыларщиков, за что в апреле 1959 года даже поплатился своей должностью и был «сослан» на малозначительный пост директора Специализированного треста картофелеовощеводческих совхозов Московской области. Н. С. Хрущеву был очень важен быстрый результат и яркий показательный пример для всей страны. И сразу после Пленума ЦК был найден человек, способный обеспечить такой пример и результат. Им оказался первый секретарь Рязанского обкома партии Алексей Николаевич Ларионов, руководивший своей областью уже 10 лет, правда очень посредственно, поскольку последние годы стал довольно сильно выпивать. В начале января 1959 года, подхватив почин рязанского секретаря и пообещав ему в случае успеха должность председателя Совета Министров РСФСР, Н. С. Хрущев взял с него твердое партийное слово, что он выполнит это архиважное партийное задание, и тут же дал команду Агитпропу ЦК широко растиражировать этот «славный почин»[789]. Вернувшись из Москвы в Рязань, А. Н. Ларионов сразу провел областную партконференцию, а затем и совещание передовиков сельского хозяйства области, где поставил перед ними конкретную задачу: в течение 1959 года резко увеличить производство мяса в убойном весе в 3,8 раза и поставить государству не 48 тыс. тонн, как в прошлом году, а 150 тыс. тонн[790].
В середине февраля 1959 года Н. С. Хрущев лично посетил Рязань, где на совместном заседании обкома и областного совета отметил «замечательные организаторские способности и коммунистическое понимание долга» тов. А. Н. Ларионова. Понятно, что после такого громкого «пиара» рязанский почин был подхвачен многими первыми секретарями, в том числе Краснодарского и Ставропольского крайкомов партии Д. М. Матюшкиным и И. К. Лебедевым, а также Тульского, Московского и Ростовского обкомов А. И. Хворостухиным, П. Н. Демичевым и Н. В. Киселевым. Поэтому вовсе не случайно, что тогда же, в феврале 1959 года, выступая на XXI съезде КПСС, Н. С. Хрущев громогласно заявил на всю страну, что уже сейчас «имеются достойные примеры трудового почина советских животноводов», взявших на себя высокие обязательства увеличить производство мяса, масла и молока в Рязанской области в 3,8 раза, в Ставропольском крае в 2,5 раза и Ростовской области в 2 раза.
Уже в декабре 1959 года все указанные персоны отчитались о выполнении взятых обязательств. И, конечно, среди передовиков была Рязанская область, которая, как и обещала, троекратно перевыполнила свой план и поставила в общесоюзный фонд 150 тыс. тонн мяса, за что сам Н. С. Хрущев наградил область орденом «Ленина», а ее руководитель был удостоен звания Героя Социалистического Труда и на радостях пообещал уже в следующем году дать еще больше мяса, не менее 180–200 тыс. тонн. Понятно, что на очередном Пленуме ЦК, состоявшемся 22–25 декабря 1959 года, где вновь обсуждался вопрос «О дальнейшем развитии сельского хозяйства (О мероприятиях по выполнению решений XXI съезда КПСС и декабрьского 1958 г. Пленума ЦК», Н. С. Хрущев, поставив в пример «трудовой подвиг рязанских животноводов», вновь громогласно заявил, что их «блестящий опыт нуждается в повсеместном распространении и пропаганде»[791]. Более того, он даже попрекнул такими «достижениями» Рязани двух первых секретарей — ЦК Компартий Украины и Белоруссии Н. В. Подгорного и К. Т. Мазурова. А в последний день работы Пленума заявил, что давно знает А. П. Ларионова как серьезного, вдумчивого человека, который «никогда не пойдет на такой шаг, чтобы взять какое-то нереальное обязательство, блеснуть, а потом булькнуть, то есть провалиться. Он на это не пойдет». Однако на поверку «трудовой подвиг» рязанцев оказался банальной аферой, поскольку в его основе лежали колоссальные приписки, массовый убой молодняка, молочного скота и даже быков-производителей, насильственное изъятие и убой скота из личных подсобных хозяйств многих колхозников, скупка мясных туш и молодняка не только в соседних областях, но и в Казахстане и т.д. В результате уже к лету 1960 года заготовки мяса в Рязанской области составили всего около 30 тыс. тонн, поголовье скота менее чем за два года сократилось на 65%, а рязанские колхозники, у которых силой под расписку «временно» изъяли скот, не заплатив им ни копейки денег, отказались обрабатывать колхозные поля, что неизбежно привело к падению производства зерна на 50%[792].
Кстати, как заявили ряд историков (Р. Г. Пихоя[793]), об этих махинациях с самого начала знали многие партийные руководители, в том числе главный куратор всего сельского хозяйства страны секретарь ЦК Николай Григорьевич Игнатов, зав. Сельскохозяйственным отделом ЦК по союзным республикам Петр Емельянович Дорошенко и зав. Организационно-партийным отделом ЦК Владимир Ефимович Семичастный. Но все они до поры до времени молчали. Лишь в середине сентября 1960 года, когда вскрылись настоящие масштабы произошедшей катастрофы, руководство Рязанской области было отправлено в отставку. Однако эта информация не соответствует действительности. Как установил доцент А. В. Сушков[794], еще в первой половине мая 1959 года заведующие Отделами партийных органов ЦК КПСС по РСФСР и союзным республикам В. М. Чураев и В. Е. Семичастный и заведующие Сельхозотделами ЦК КПСС по РСФСР и союзным республикам Г. И. Воробьев и П. Е. Дорошенко направили в Президиум ЦК совместную подробную записку «О нарушениях при заготовке сельскохозяйственной продукции», где черным по белому было указано, что «особенно грубые нарушения и извращения советских законов допущены в Рязанской области»[795]. По свидетельству В. Е. Семичастного, Н. С. Хрущев и А. Б. Аристов в целом спокойно отнеслись к этой информации, а вот Н. Г. Игнатов отреагировал на нее крайне болезненно. Однако никаких мер тогда принято не было: Н. С. Хрущеву позарез был нужен успешный пример решения «мясной проблемы», а А. Б. Аристов, который, кстати, был давним и близким приятелем А. Н. Ларионова, спасшим его от сталинского гнева еще в 1952 году, принял «правила игры» Первого секретаря ЦК и не дал делу ход. Зато наказаны были главные «стукачи» П. Е. Дорошенко и В. Е. Семичастный, которых в августе — сентябре 1959 года турнули из аппарата ЦК и сослали в провинцию: одного — на должность первого секретаря Черниговского обкома КПУ, а другого — на пост второго секретаря ЦК Компартии Азербайджана[796].
Причем, вероятнее всего для перестраховки, 25 июня 1959 года Бюро ЦК КПСС по РСФСР, главой которого де-факто был А. Б. Аристов, приняло специальное Постановление «О продолжающейся практике продажи и сдачи государству маловесного скота многими колхозами и совхозами», в котором руководителям партийных комитетов и животноводческих хозяйств было строго указано об их персональной ответственности за сохранение и недопустимость подобной практики.
Как уже было сказано выше, «горькое похмелье» наступило лишь в 1960 году, когда Рязанская область еле-еле дала в общесоюзный фонд только 30 тыс. тонн мяса. Для начала в мае — июне 1960 года «полетели головы» двух заведующих Сельхозотделами ЦК по РСФСР и союзным республикам Г. И. Воробьева и Г. А. Денисова и министра сельского хозяйства РСФСР С. В. Кальченко. А затем наступил черед самого А. Н. Ларионова, впавшего в депрессию, которую он по давней своей привычке заглушал беспробудным пьянством. Ему попытался помочь А. Б. Аристов, пробивший в августе 1960 года целое Постановление Бюро ЦК по РСФСР «О мерах помощи колхозам и совхозам Рязанской области», но оно вызвало неудовольствие Н. С. Хрущева и было тут же отменено. А. Н. Ларионов попытался встретиться с самим Первым секретарем, но тот отказался с ним встречаться. Не стали с ним встречаться и другие члены высшего руководства, в частности Ф. Р. Козлов, Д. С. Полянский и П. Н. Поспелов, так как его судьба была уже предрешена[797]. По решению Президиума ЦК новым первым секретарем Рязанского обкома должен был стать руководитель соседней Владимирской области Константин Николаевич Гришин, который, кстати, был одним из тех, кто сигнализировал в ЦК о «рязанской афере». Сам же А. Н. Ларионов, который должен был уехать на новое место службы в Ленинград, не пережив позора и депрессии, накануне открытия областной партконференции 22 сентября 1960 года застрелился. Кстати, как считают ряд историков (Р. Г. Пихоя, А. В. Сушков[798]), «рязанская катастрофа» стала и началом заката бурной политической карьеры аж пяти секретарей ЦК, снятых со своих должностей одним махом на Пленуме ЦК 5 мая 1960 года: Н. Г. Игнатова, А. Б. Аристова, А. И. Кириченко, Е. А. Фурцевой и П. Н. Поспелова.
Между тем провал хрущевской аграрной политики вскоре стал настолько очевидным, что в ЦК КПСС и Совете Министров СССР уже никто, кроме самого Н. С. Хрущева, не строил никаких иллюзий относительно решения этой архиважной задачи. Вместо обещанного изобилия надо было в срочном порядке заниматься жестким распределением всей мясо-молочной продукции в разных регионах страны. Поэтому вскоре на свет появляются различные Постановления Бюро ЦК КПСС по РСФСР, в том числе такие, как «О фактах грубых нарушений, допущенных по отдельным хозяйствам Курганской, Воронежской, Свердловской областей и Краснодарского края» (11.1960), «Об увеличении дотации мясопродуктов Свердловской области» (02.1961), «О ресурсах продуктов животноводства для снабжения населения в IV квартале 1961 г.» (10.1961), «О фактах нарушения принципа добровольности при проведении закупок животноводства у населения Татарской АССР» (08.1962) и многие другие[799].
Вместе с тем Н. С. Хрущев, дабы исключить рецидивы «рязанского дела», решил не ограничиваться только сменой партийного руководства РСФСР, а кардинальным образом изменить существовавшую систему государственных закупок продукции сельского хозяйства, страдавшую, как он считал, слишком серьезными недостатками. В феврале — апреле 1961 года одновременно с новой перестройкой Минсельхоза СССР и образованием «Союзсельхозтехники», он решил создать Государственный комитет заготовок Совета Министров СССР и назначить его председателем опального Н. Г. Игнатова, вернув ему тем самым ведение вопросов, связанных со всеми видами закупок сельхозпроизводства — зерна, технических культур, мяса и всех других продуктов животноводства — в общегосударственный фонд.
При этом в начале 1961 года, убедившись в полном провале выдвинутой им программы по животноводству, Н. С. Хрущев попытался придать ей второе дыхание за счет Нечерноземной зоны РСФСР и поставил перед главами всех 29 областей и автономных республик этого огромного региона очередную невыполнимую задачу — решить эту проблему за счет развития свиноводства. Причем на сей раз, как наивно полагал Н. С. Хрущев, главной кормовой базой для развития этой важной отрасли сельского хозяйства страны должна стать сахарная свекла, способная давать в данной климатической зоне порядка 300–400 ц корнеплодов на гектар. Однако это был очередной хрущевский просчет, так как в Центральном, Волго-Вятском и Северо-Западном районах РСФСР среднегодовая урожайность сахарной свеклы в тот период составляла всего лишь 75 ц/га. В итоге буквально маниакальное желание Н. С. Хрущева выполнить очередную «эпохальную программу» любой ценой привело к тому, что в 1963 году был нанесен очередной и столь же страшный удар по всему животноводству страны.
В этом году было заготовлено почти на четверть меньше зернофуража и кормов, чем в 1962 году. Кормов не хватало даже для маточного поголовья поросят в племенных хозяйствах страны, не говоря уже обо всех остальных отраслях животноводства. Не имея возможности содержать скотину, многие колхозы и совхозы, также как владельцы личных подсобных хозяйств, стали сдавать на убой легковесный скот — молодняк, подсвинков и птицу. Все это привело к значительному сокращению численного поголовья свиней и птицы, а в ряде совхозов и колхозов страны — крупного рогатого скота и овец. В одном лишь 1963 году было забито почти 30 млн. голов свиней, что составляло 42% поголовья всего свиного стада страны. В этой критической ситуации даже государство не смогло выделить необходимых ресурсов для решения этой острейшей проблемы. Так, при утверждении хлебного баланса страны на новый хозяйственный год Комиссия ЦК во главе с А. Н. Косыгиным смогла выделить на фуражные и кормовые нужды только около 1,0 млн. тонн зерна. И лишь в январе 1964 года после получения первых поставок импортного зерна животноводческой отрасли было выделено дополнительно 650 тыс. тонн зерна из резервного фонда страны (450 тыс. тонн кукурузы и ячменя и 250 тыс. тонн гороха). Однако практически все это зерно было направлено на поддержание свиноводческих хозяйств, входивших в систему Главскототкорма РСФСР и УССР, где находилось порядка 5 млн. голов молодняка весом до 40–50 кг[800].
Но даже эти беспрецедентные меры не смогли кардинально повернуть дело вспять. К концу хрущевского правления производство мяса в стране выросло всего на 10% — с 7,5 млн. до 8,3 млн. тонн, в то время как сам Н. С. Хрущев громогласно обещал всему советскому народу, что этот рост составит не менее 350%. Хрущевские новации, а вернее сказать, самые настоящие преступления в животноводстве и свиноводстве страны оказались настолько чудовищными, что поголовье крупного рогатого скота и свиней было восстановлено только к 1975 году, когда население СССР увеличилось более чем на 25 млн. человек и проблема нехватки продовольствия, прежде всего мяса и мясных продуктов, в государственной торговле приобрела хронический и крайне болезненный характер, что в конечном счете и стало одной из причин краха нашей страны.
г) Ликвидация МТС, новая коллективизация, «второе раскулачивание» и химизация сельского хозяйства
Разгром МТС
Болезненный реформаторский зуд, давно поразивший Н. С. Хрущева, отнюдь не ограничился постановкой бредовых, просто нереальных планов развития зернового хозяйства страны и ее животноводческого комплекса. Ко всему прочему он еще и вознамерился совершить новую коллективизацию сельского хозяйства, для чего предпринял целый ряд предельно разрушительных шагов, добивших аграрный комплекс страны.
Одной из самых громких хрущевских реформ в сельском хозяйстве страны стала ликвидация машинно-тракторных станций (МТС), ставших гениальным изобретением сталинской колхозной политики в довоенный период. С тех времен именно в МТС была сосредоточена вся сельхозтехника, которая была предназначена для обработки земли и сбора урожая, ее ремонтно-техническая база, инженерные и механизаторские кадры и т.д. Все колхозы, не имевшие возможности владеть собственными тракторами для вспашки, уборочными комбайнами, автомобилями и другой сельхоз- и спецтехникой, вынуждены были заключать обязательные договоры с МТС на вспашку, боронование и машинную уборку значительной части своего урожая. При этом сами МТС имели не только хозяйственные, но и политические функции, которые стали важным инструментом партийно-государственного контроля за повседневной жизнью советской деревни и умонастроениями советских крестьян.
Впервые сама идея ликвидации МТС и «продажи тракторов, комбайнов и другой сельхозтехники» была озвучена супружеской парой известных тогда экономистов В. Г. Венжером и А. В. Саниной во время их знаменитой переписки с самим И. В. Сталиным, которая была опубликована в последней работе вождя «Экономические проблемы социализма в СССР», вышедшей в конце 1952 года. И. В. Сталин поблагодарил своих адресатов за то, что они «глубоко и серьезно изучают проблемы экономики нашей страны», но отнесся к их идее отрицательно, раскритиковав всю их аргументацию[801]. И сделал это не напрасно, хорошо понимая причины создания, место и роль МТС во всем колхозном строительстве.
Как справедливо отметили ряд специалистов (В. Н. Томилин[802]), МТС являлись системообразующей структурой всего колхозного производства, его основой, так как лишь создание крупных сельскохозяйственных предприятий позволило внедрить в советскую деревню индустриальные методы работы, резко поднять производительность всего сельского труда за счет механизации самых трудоемких работ и в конечном счете перераспределить десятки миллионов советских крестьян из привычного для них аграрного производства в городскую индустрию и инженерно-научную сферу. При этом все МТС были далеко не только организаторами колхозного производства, но и реально «пахали» на земле, поскольку их тракторные бригады вплоть до середины 1950-х годов выполняли более 80% всех работ в советской деревне.
Между тем, начиная еще со времен горбачевской перестройки, не только в либеральной антисталинской историографии (О. М. Вербицкая, Е. Ю. Зубкова, Р. Г. Пихоя, И. Е. Зеленин, Ю. В. Аксютин, В. А. Шестаков), но и в работах «левых антисталинистов» (Д. Б. Эпштейн) довольно прочно и сознательно утвердился устойчивый штамп об изначальном антагонизме между колхозной деревней и МТС, которые только в теории вместе отвечали за производство аграрной продукции в стране, однако по факту действовали врозь, преследуя свои корыстные интересы[803]. Как утверждают эти авторы, на практике вместо принципа коллективной ответственности за полученные результаты возникла практика коллективной безответственности и тех, и других. Дескать, МТС, кровно заинтересованные в оплате их труда только «по площадям», то есть по количеству вспаханной земли, и израсходованным тоннам горюче-смазочных материалов, мало волновали проблемы колхозов, получавших деньги за свои центнеры и тонны зерна, картошки, мяса, молока и другой сельхозпродукции. Таким образом, первые якобы никак не отвечали за конечный результат своей работы на земле, а вторые за качество всех важных промежуточных этапов сельскохозяйственных работ, то есть культивацию, вспашку и боронование земли. Партийные комитеты якобы неоднократно пытались преодолеть это непреодолимое противоречие, но все их решения так и оставались на бумаге. Поэтому сам вопрос о ликвидации МТС давным-давно назрел «и в глубинах советской экономической мысли, и в реальной хозяйственной работе колхозов и МТС», и стратегически он был целиком оправдан. Не случайно «самый главный» спец по хрущевской аграрной политике из «перестроечного лагеря» г-н И. Е. Зеленин дословно заявил, что «реорганизация МТС» была одной «из самых прогрессивных, антитоталитарных и многообещающих социально-экономических реформ», которая провалилась лишь «из-за предельно сжатых сроков» ее осуществления, то есть «вместо 3-х лет, предусмотренных законом, они «уложились» всего за один год».
Однако, как показали фундаментальные работы В. Н. Томилина[804], эта абсолютно лживая парадигма, давно и прочно укоренившаяся в научной, а главное, в учебной литературе, берет свое начало именно с хрущевских времен. Всячески пытаясь скрыть явные провалы всей «целинной эпопеи», именно Н. С. Хрущев первым «стал манипулировать общественным сознанием», введя в пропагандистский оборот два тезиса: «о «двух хозяевах» на одной земле» и о «совершенно никудышной работе МТС», которые только гробят и технику, и колхозные поля. Однако ни тот, ни другой тезис никак не соответствовали действительности хотя бы потому, что данные статистики зримо говорили совершенно об ином: во-первых, подавляющее большинство работников МТС составляли сами колхозники, в частности бригадиры тракторных бригад, механизаторы, ремонтные рабочие и учетчики-заправщики, и, во-вторых, в МТС пропашные и пахотные тракторы, как и зерновые комбайны, работали в два раза интенсивнее и качественнее, чем в совхозах.
Более того, как с цифрами в руках доказал тот же профессор В. Н. Томилин, к середине 1950-х годов «машинно-тракторные станции представляли собой успешные сельскохозяйственные предприятия» даже несмотря на то, что хрущевская аграрная политика (распашка целинных и залежных земель, борьба с чистыми парами, укрупнение колхозов и т.д.) привела к отвлечению значительных ресурсов от старопахотных регионов страны и очень серьезному ослаблению материально-технической базы всех МТС. Тем не менее даже в этих непростых условиях продуманная производственная система «колхозы — МТС», созданная в годы сталинской коллективизации, которая постоянно совершенствовалась на протяжении всех этих трех десятилетий, продолжала играть важную роль в успешном развитии колхозного строя страны. Поэтому слом этой производственной системы и ликвидация МТС «не были вызваны объективными экономическими причинами».
Кстати, еще 14 февраля 1956 года в своем Отчетном докладе ЦК на XX съезде партии Н. С. Хрущев громогласно вещал о возрастании роли МТС, о необходимых мерах улучшения их работы и о целесообразности в течение ближайших двух лет перевести все МТС на хозяйственный расчет. Однако ровно через два года ситуация кардинально изменилась. Уже 26 февраля 1958 года по его указанию Пленум ЦК принимает Постановление «О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций»[805], которое через месяц было утверждено сессией Верховного Совета СССР и сразу приняло силу закона. Согласно данному закону, а также одноименному Постановлению ЦК и Совета Министров СССР № 425, которое было принято 18 апреля того же года, реорганизация МТС должна была пройти «постепенно, с учетом развития экономики отдельных колхозов и, особенно, различных зон и районов СССР». Но на практике реорганизация всех МТС была проведена не за три, а всего за один год и уже завершена в начале 1959 года. Ускорению этого процесса немало поспособствовало и еще одно Постановление, принятое Пленумом ЦК КПСС 18 июня 1958 года, — «Об отмене обязательных поставок и натуроплаты за работы МТС, о новом порядке, ценах и условиях заготовок сельскохозяйственных продуктов»[806].
Изначально предполагалось, что эта мера серьезно укрепит материальную базу колхозов и ликвидирует якобы существовавшее «двоевластие» на земле, разбудит инициативу самих колхозников и даст мощный импульс развитию сельского хозяйства страны. Однако для многих слабых хозяйств расходы на приобретение и ремонт сельхозтехники оказались просто непосильной ношей, поэтому многие из них влезли в огромные долги и под давлением партийных и советских органов вынуждены были выкупать не современную и новую сельхозтехнику, а разбитые тракторы, комбайны и автомобили. Кстати, эта тема в последние годы породила целую заочную дискуссию. Например, тот же профессор В. Н. Томилин с фактами на руках показал, что многие колхозы потратили на покупку этой техники до 70% доходной части своих бюджетов, а общая сумма, потраченная на выкуп сельхозтехники и грузовых автомобилей, составила астрономическую сумму в 32 млрд. руб. Его же оппоненты, среди которых особым задором отличается профессор-экономист Д. Б. Эпштейн, увы, даже пошли на подлог, что зримо видно из названия его статьи «Разорила ли колхозы продажа им техники с 1958 г.?»[807] Дело в том, что его визави не делал такого рода заключения, их, по признанию самого же Д. Б. Эпштейна, сделал «неизвестный автор», опубликовавший на просторах интернета материал под названием «Сталинская экономика. Почему же так «не любят» на Западе Сталина до сих пор». Профессор В. Н. Томилин, детально изучивший итоги разгрома МТС, всего лишь констатировал правоту самой сталинской критики авторов этой идеи и с цифрами на руках показал, какой урон многим колхозам принесла очередная хрущевская «реформа». Однако тем не менее, продолжая жонглировать цифрами и странными таблицами типа «Некоторые данные о развитии колхозов СССР в период с 1952 по 1965 г.», его оппонент пытается всячески убедить читателя: 1) что «минимальное ознакомление с состоянием производства колхозов в 1958–1965 гг. показывает, что никакого разорения не могло быть и не было» и 2) что общий размер государственных капвложений в колхозы в 1958–1960 годах в дореформенных ценах составил не менее 40,750 млрд. руб., тогда как расходы на выкуп сельхозтехники составили всего 20,130 млрд. руб. И это обстоятельство «никак не могло разорить сколь-нибудь значительное число колхозов, тем более при доступности долгосрочного кредита, которым колхозы успешно пользовались».
Конечно, эта полемика выглядит немного странно. Во-первых, сравнивать среднюю температуру по больнице с каждым пациентом (в данном случае с колхозом) довольно некорректно, так как В. Н. Томилин говорит об отдельной категории именно слабых хозяйств. Во-вторых, как ни крути, банковский кредит даже при самых благоприятных условиях все же является долговым обязательством. В-третьих, все цифры из приведенной в этой статье таблицы за 1952–1965 годы о сокращении колхозов с 97 до 36,9 тыс., об увеличении валовой продукции с/х с 31,2 до 56 млрд. руб., о росте тракторного парка с 744 тыс. до 1 млн. 613 тыс. штук или росте денежных вкладов сельских жителей с 1,8 до 18,7 млрд. руб., никакого отношения к разгрому МТС, согласитесь, не имеют.
Между тем к тому времени вся ремонтная база в колхозах была в сильно подорванном состоянии, так как в соответствии с Постановлением ЦК и Совета Министров СССР от 18 апреля 1959 года все ремонтно-технические станции (РТС), ранее созданные на базе МТС, были переведены на полный хозрасчет, а большая часть механизаторов, слесарей и иных специалистов МТС просто не пожелала превращаться в рядовых колхозников и терять все социальные гарантии, в том числе твердую зарплату, право на пенсии по старости и оплачиваемые отпуска. Поэтому многие из них просто-напросто отправились на жительство в поселки городского типа и в близлежащие города. Причем, по оценкам ряда ученых (О. М. Вербицкая, Н. А. Кричевский[808]), только в 1958–1964 годах из сельской местности в поселки городского типа и города переселились почти 13 млн. селян, что неизбежно и очень резко обострило две и без того крайне сложные проблемы — снабжение городов и жилищный вопрос.
Этим же Постановлением ЦК и Совета Министров СССР было указано создать в структуре всех исполкомов райсоветов районные инспекции по сельскому хозяйству, главы которых по должности тут же становились зам. председателями райисполкомов с довольно большим объемом полномочий. Чуть позднее точно такие же инспекции были созданы и в структуре РТС. Но ровно через три года после ликвидации МТС, 20 февраля 1961 года, на волне рецентрализации, о которой мы уже писали, выйдет новое Постановление ЦК и СМ СССР № 151 «Об образовании Всесоюзного объединения Совета Министров СССР по продаже сельскохозяйственной техники, запасных частей, минеральных удобрений и других материально-технических средств, организации ремонта и использования машин в колхозах и совхозах», в состав которого войдут более 530 ремонтных заводов, 1100 станций технического обслуживания автомобилей, 1000 станций обслуживания животноводческих ферм и другие предприятия страны[809]. Первым главой «Сельхозтехники» был назначен многолетний заместитель министра сельского хозяйства СССР Павел Сергеевич Кучумов. Но уже в декабре 1962 года его сменит Александр Александрович Ежевский, руководивший этой отраслью вплоть до октября 1980 года и назначения его министром тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР.
И последнее. Как справедливо утверждает профессор В. Н. Томилин[810], негативные последствия ликвидации МТС проявились не только в том, что колхозы, приобретая сельхозтехнику, почти лишались оборотных средств и оказывались в долгах как в шелках. Еще важнее было то, что с разгромом МТС была де-факто уничтожена вполне эффективно работавшая сеть крупных механизированных сельскохозяйственных предприятий, имевших мощную производственную и социальную инфраструктуру. Помимо этих предприятий, обладавших внушительным парком сложной сельскохозяйственной техники и инвентаря, необходимой ремонтной базой и кадрами опытных специалистов, МТС обладали и собственной социальной инфраструктурой, которая особенно активно развивалась в 1954–1957 годах. Именно тогда началась комплексная застройка территорий МТС по нескольким типовым проектам, и в сельской местности в невиданных прежде масштабах велось жилищное строительство и возведение культурно-бытовых объектов. Таким образом, как убежден В. Н. Томилин, причины ликвидации МТС коренились не в самой этой системе, как пытался убедить Н. С. Хрущев, а в его намеренных шагах по сокращению финансирования МТС в связи с увеличением капиталовложений в совхозный сектор, распылении людских и технических ресурсов на пике проведения целинной кампании и т.д.
Между тем в последнее время ряд исследователей, в частности известный новосибирский историк С. Н. Андреенков, предложили несколько изменить сам вектор изучения данной темы и сосредоточить свое внимание на «выявлении сведений о существовании в середине 1950-х годов альтернативного проекта реорганизации МТС, предусматривавшего объединение станций и колхозов» в сельхозпредприятия нового типа — соцхозы или госкоопхозы[811].
«Новая коллективизация» и «второе раскулачивание»
Выдвижение Н. С. Хрущевым и его клевретами совершенно волюнтаристских «целевых программ» развития сельского хозяйства объективно никак не могло сочетаться с научными подходами к их реализации. Советская деревня в эти годы, по сути дела, превратилась в обширный полигон постоянных и зачастую совершенно чудовищных реорганизаций и экспериментов. Причем, как верно указали многие ученые, в основе всех этих «преобразований» лежали сугубо волюнтаристские и совершенно догматизированные трактовки марксистской теории о явных преимуществах крупного социалистического производства над мелким товарным хозяйством, о государственной форме собственности как высшей по отношению к кооперативно-колхозной собственности и т.д.
Поэтому еще за два года до ликвидации МТС начались три новые кампании: по разгрому личных подсобных хозяйств, укрупнению колхозов и переводу коллективных артельных хозяйств (колхозов) в государственные хозяйства (совхозы), что, по мнению целого ряда ученых (В. Н. Томилин, Д. Н. Конышев, Н. А. Кричевский, А. С. Галушка[812]), поставило жирный крест на всех скольнибудь позитивных начинаниях 1953–1955 годов. К числу первых нормативно-правовых актов[813], прямо шедших вразрез с решениями сентябрьского 1953 года Пленума ЦК, как правило всегда относят:
— Постановление ЦК и Совета Министров СССР от 6 марта 1956 года № 312 «Об Уставе сельскохозяйственной артели и дальнейшем развитии инициативы колхозников в организации колхозного производства и управлении делами артели», которое было направлено на сокращение личных усадебных хозяйств членов колхозов и фактический запрет на создание новых подобных хозяйств за счет общественных колхозных земель, в частности при создании новых семей;
— Постановление Совета Министров СССР от 23 августа 1956 года № 1192 «О мерах борьбы с расходованием из государственных фондов хлеба и других продовольственных продуктов на корм скоту», в котором налагался полный запрет, в том числе под угрозой уголовной ответственности за спекуляцию, на «скармливание скоту и птице хлеба, муки, круп и других продуктов», которые покупались «в государственной и кооперативной торговле»;
— Указ Президиума Верховного Совета СССР от 27 августа 1956 года «О денежном налоге с граждан, имеющих скот в городах», в соответствии с которым все городские жители (за исключением малых северных народов) должны были ежегодно платить налог за одну лошадь — 1500 руб., корову — 500 руб., свинью — 150 руб., овцу или козу — по 40 руб. и т.д. Причем за каждую голову скота, имеющуюся в хозяйстве сверх одной коровы и одной свиньи или двух овец и коз, налог взимался в двойном размере. С учетом тогдашней средней зарплаты, составлявшей 600–650 руб., по сути дела, речь шла о запретительном налоге на содержание скота почти во всех городах, где значительная часть застройки до сих пор состояла из частных домовладений со своими приусадебными участками. Правда, еще рассчитывая получить реальную поддержку колхозного крестьянства в реализации своего майского лозунга, 4 июня 1957 года лично Н. С. Хрущев инициировал принятие известного Постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «Об отмене сельскохозяйственных поставок хозяйствами колхозников, рабочих и служащих». Это «странное» решение находилось в русле прежней аграрной программы о снижении налогового бремени со всех работников совхозов и колхозного крестьянства, принятой еще на сентябрьском 1953 года Пленуме ЦК.
Однако это временное «умопомрачение» вскоре прошло, и уже 20 августа 1958 года было принято, как считают многие авторы, «одно из самых вредных и нелепых» Постановлений Бюро ЦК КПСС по РСФСР «О запрещении содержания скота в личной собственности граждан, проживающих в городах и рабочих поселках», которое напрямую коснулось более 12,5 млн. городских семей, имевших приусадебные участки. Многими из них данное решение было воспринято как «малое раскулачивание» и «новая коллективизация», что крайне негативно отразилось на репутации самого Н. С. Хрущева и его личной популярности в народе. Но это было далеко не главное, ибо главное состояло в другом. Во-первых, фактическая ликвидация мелкого усадебного хозяйства в городах и городских поселках быстро опустошила важнейший источник поступления дешевого и качественного продовольствия на рынок, недостаток которого страна остро ощутила уже в начале 1962 года, так как в сталинской экономике личные приусадебные хозяйства производят более 80% яиц, около 70% молока и картофеля и до 50% мяса и овощей. Во-вторых, прямым следствием этого решения стало резкое сокращение поголовья скота в стране, в результате чего миллионы советских семей, прежде самостоятельно обеспечивавших себя мясом, молоком и маслом, были вынуждены перейти на снабжение из государственной торговли. Наконец, в-третьих, вся эта ситуация негативно отразилось на общем настрое многих жителей деревни, особенно сельской молодежи, которая массово побежала в города, где были явные проблемы и с жилищным фондом, и с обеспечением продуктами и товарами ширпотреба.
А чуть позже, в марте — апреле 1958 года, в связи с принятием упомянутых выше Закона «О дальнейшем развитии колхозного строя и реорганизации машинно-тракторных станций» и одноименного Постановления ЦК и Совета Министров СССР всем колхозам страны было настоятельно «рекомендовано» внести изменения в уставы своих артелей, с тем чтобы увеличить размер фонда собственных оборотных средств и отчислений денежных доходов в неделимые фонды для обеспечения дальнейшего роста общего хозяйства колхозов для строительства собственных школ, больниц и дорог, а также приобретения пашенных тракторов, уборочных комбайнов и другой сельскохозяйственной техники. В результате «новой коллективизации», как ее окрестили сами селяне, размеры приусадебных хозяйств резко сократились: в колхозах на 12%, а в совхозах вообще на 28%. При этом производство мяса и молока в личных подсобных хозяйствах в среднем упало почти на 20%, что в еще большей степени усугубило и без того тяжелую продовольственную ситуацию в стране[814].
Одновременно с наступлением на личные хозяйства колхозников началось наступление и на сами коллективные хозяйства, до сих пор существовавшие в форме производственных артелей, где во многом формально, но все же еще сохранялись формы прямой, непосредственной демократии, в том числе при выборах председателей колхозов и бригадиров. По оценкам многих историков (Р. Г. Пихоя, И. Е. Зеленин, О. М. Вербицкая, В. П. Попов, С. Н. Андреенков[815]), уже в 1954–1958 годах по всей стране прекратили свое существование более 8420 колхозов, которые автоматически были переведены в разряд совхозов, а бывшие колхозники — в разряд сельских пролетариев. Затем этот процесс реорганизации колхозов приобрел буквально лавинообразный характер, и уже начиная с 1959 года ежегодно уничтожалось примерно 10 тыс. коллективных хозяйств, и в итоге к концу 1963 года из 91 тыс. колхозов осталось только 39 тыс. коллективных артельных хозяйств. Причем в ходе бездумного процесса укрупнения колхозов средние размеры новообразованных хозяйств выросли примерно в три раза, а некоторые колхозы вообще превратились в неуправляемых аграрных монстров, где насчитывалось до 120 сел, хуторов и деревень. Но хрущевские идеологи и партийные пропагандисты представляли весь этот процесс в самом позитивном свете как дальнейшую концентрацию производства, которая якобы является необходимым условием строительства коммунизма в СССР. Однако в реальности советская колхозная деревня теперь столкнулась с наихудшим вариантом сверхцентрализации, что очень быстро и неизбежно крайне отрицательно сказалось на эффективности многих коллективных хозяйств.
Все эти годы продолжался такой же волюнтаристский, просто бездумный процесс преобразования колхозов в совхозы. Если в 1954–1956 годах на базе колхозов было создано порядка 1500 совхозов, то в одном только 1957 году уже 5730 совхозов, а к концу 1960 года в разряд советских государственных хозяйств было переведено почти 14800 артелей, то есть в два раза больше, чем за весь прошедший период. Как считают многие ученые, эти бесконечные укрупнения и реорганизации обернулись настоящей трагедией для судеб всего советского и особенно российского села. Неразрывно связанные с этими процессами поспешная централизация руководства многих объединенных хозяйств, агрономической, зоотехнической, ветеринарной, механизаторской, инженерной и других служб обезглавили сотни тысяч деревень. Кроме того, неизбежно возникли острые вопросы и создания укрупненных центральных усадеб, и неперспективности огромного количества малых сел и деревень, и проблемы бездорожья и транспортного сообщения даже между населенными пунктами внутри одного и того же хозяйства и т.д.
Безусловно, сам Н. С. Хрущев прекрасно знал о существовании всех этих проблем, однако с маниакальным упорством продолжал гнуть свою линию, так как она полностью находилась в русле его давнишней идеи повсеместного создания крупных «агрогородов». Поэтому уже в конце декабря 1959 года в своем очередном докладе на Пленуме ЦК «О дальнейшем развитии сельского хозяйства. (О мероприятиях по выполнению решений XXI съезда КПСС и декабрьского (1958 г.) Пленума ЦК» он не только поведал об этой просто фантастической программе, но и впервые заявил о том, что рядом проектных организаций уже подготовлены «прекрасные программы по ликвидации неперспективных сел и деревень», о массовом переселении их жителей в поселки городского типа и о концентрации в поселках их личной птицы и скота. По итогам обсуждения этого доклада участники Пленум ЦК приняли аж целых три Постановления: «О дальнейшем развитии сельского хозяйства РСФСР и союзных республик», «О ремонтно-технических станциях и развитии механизации сельского хозяйства» и «О финансовом положении и улучшении руководства колхозами и совхозами»[816], которые, однако, так и не смогли (да и не могли в принципе) переломить к лучшему положение дел в сельском хозяйстве страны.
Не случайно целый ряд историков, с одной стороны, оценивают массовое преобразование колхозов в совхозы как «сомнительное начинание», а с другой стороны, убеждены в том, что «реорганизация сельхозартелей в госхозяйства» стала неудавшейся попыткой Н. С. Хрущева претворить в жизнь собственные псев-домарксистские доктринальные установки о скорой победе коммунизма в стране. Кроме того, кое-кто из авторов даже считает, что вся эта «акция» была больше порождением прагматических соображений партийных чиновников, стремившихся через огосударствление колхозов банально упростить систему управления всем сельхозпроизводством через «доминирование директивных методов управления»[817].
Между тем есть целая группа авторов (Г. Е. Корнилов, М. А. Безнин[818]), которые довольно позитивно оценивают это и уверяют, что государственные сельхозпредприятия стали «двигателями аграрной модернизации села и очагами городской культуры и городского образа жизни в деревне». Более того, по их мнению, именно «в 1950-1960-е гг. в деревню пришел зрелый госкапитализм», ведущим укладом которого стали совхозы. Именно к ним стали «постепенно подтягиваться и колхозы, в дальнейшем оказавшиеся почти неотличимыми от совхозов. При этом капитализация аграрного производства сопровождалась классовым переструктурированием всего сельского социума», т.е. появлением в советской деревне «протобуржуазии, менеджеров, интеллектуалов, рабочей аристократии, пролетариата».
Программа химизации сельского хозяйства
Как мы уже писали, в результате всех хрущевских новаций и реформ к концу 1963 года общая валовая продукция сельского хозяйства страны сократилась по отношению к предыдущему году сразу на 12%. Семилетний план развития села был провален буквально по всем показателям, и страна вступила в полосу ежегодных, постоянно растущих закупок зерна и других продовольственных товаров за рубежом. Видимо, осознав всю бесперспективность своих прежних замыслов и попыток обеспечить устойчивый подъем сельского хозяйства в стране, Н. С. Хрущев со свойственной ему разрушительной энергией сделал новый резкий поворот в своей аграрной политике.
Теперь, спустя целое десятилетие после сентябрьского Пленума ЦК, он вновь громогласно объявил хорошо забытый курс на интенсивные методы развития аграрного производства, который напрямую связал с ускоренным развитием промышленности минеральных удобрений и химизацией всего сельского хозяйства страны. Сначала в конце октября 1963 года ЦК и Совет Министров СССР опубликовали совместное письмо, обращенное к ученым «Об увеличении производства минеральных удобрений и химических средств защиты растений», а затем 13 декабря 1963 года и 15 февраля 1964 года один за другим прошли два новых Пленума ЦК, на которых были приняты два новых Постановления по этому вопросу: «Ускоренное развитие химической промышленности — важнейшее условие подъема сельскохозяйственного производства и роста благосостояния народа» и «Об интенсификации сельскохозяйственного производства на основе широкого применения удобрений, развития орошения, комплексной механизации и внедрения достижений науки и передового опыта для быстрейшего увеличения производства сельскохозяйственной продукции»[819].
В этих документах речь шла о том, что отныне главный упор в развитии сельского хозяйства надо сделать на широкое применение новых химических удобрений, развитие передовых систем орошения, комплексной механизации и внедрение новейших достижений науки и передового опыта и т.д. Этой же проблеме была посвящена и очередная записка Н. С. Хрущева в Президиум ЦК под названием «О руководстве сельским хозяйством в связи с переходом на путь интенсификации», которую он направил своим коллегам в середине июля 1964 года[820]. Более того, еще в январе 1964 года сельскому хозяйству были выделены «самые крупные капиталовложения за всю историю советской власти» — только на производственные цели 5,4 млрд. руб. против 985 млн. руб. в 1953 году. Однако было уже слишком поздно, так как дни Н. С. Хрущева как руководителя страны, к счастью, сокращались как шагреневая кожа и вскоре он был абсолютно заслуженно отправлен в отставку.
Если в целом дать общую оценку развитию сельского хозяйства страны в хрущевский период, то она окажется очень неутешительной. По данным многих ученых, сельскохозяйственное производство страны по-прежнему развивалось значительно хуже большинства промышленных отраслей, темпы его роста существенно уступали другим отраслям народного хозяйства и за прошедший период составили менее 70%, что негативно сказалось на общем росте ВВП. Если же говорить более конкретно, то можно констатировать тот совершенно очевидный факт, что, если в V-й пятилетке (1951–1955) рост сельскохозяйственного производства составил более 21%, за три года VI-й пятилетки (1956–1958) он вырос до 30%, то за пять лет семилетки (1959–1965) он резко упал до 18%, хотя по принятому семилетнему плану его рост должен был составить не менее 70%. Однако даже при этом находятся остепененные историки, в частности И. Е. Зеленин, который при обсуждении его доклада на заседании Ученого совета Института российской истории РАН, на вопрос его коллеги А. К. Соколова дословно заявил: «Я не считаю, что аграрные реформы Хрущева закончились неудачей. Статистика свидетельствует, что падения производства даже в годы семилетки не было, можно говорить только о снижении темпов роста сельскохозяйственной продукции»[821]. Более того, этот истовый борец со сталинским тоталитаризмом утверждает, что после осознания своих ошибок с 1963 года Н. С. Хрущев все же смог определить новый, уже третий по счету, «курс аграрного реформирования, основанный на глубокой и последовательной интенсификации, и сделать важные шаги по его осуществлению».