Между тем после серии главных ударов по ключевым фигурам «комсомольской группировки», возомнившим себя новыми вождями партии и страны, в 1968–1970 годах под негласным руководством М. А. Суслова прошла тотальная зачистка всех руководящих органов от последних рудиментов этой группировки. Так, уже в январе 1968 года с поста председателя Комитета по культурным связям с зарубежными странами при Совмине СССР был снят Сергей Калистратович Романовский, которого отправили советским послом в Осло. Затем, в июне 1968 года, был ликвидирован Отдел информации ЦК, созданный всего три года назад, руководители которого — его заведующий Дмитрий Петрович Шевлягин и его первый заместитель Петр Николаевич Решетов — были навсегда удалены из аппарата ЦК. Первый также уехал советским послом, но уже в южный Алжир, а второй был перемещен на затрапезный пост главного редактора журнала «Век XX и мир». В том же июне 1968 года с политического поста Первого секретаря ЦК ВЛКСМ был снят один из самых боевитых «шелепинцев» — Сергей Павлович Павлов, которого переместили на высокий, но уже сугубо административный пост председателя Комитета по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР.
Наконец, через год своих постов лишились сразу три ключевые фигуры всей «шелепинской команды». Сначала, в апреле 1970 года, с поста главы Гостелерадио СССР слетел Николай Николаевич Месяцев, который также был отправлен на посольскую работу в далекую Австралию. В результате новым главным теленачальником стал брежневский любимец Сергей Георгиевич Лапин, а его место гендиректора ТАСС занял Леонид Митрофанович Замятин. Затем, в сентябре 1970 года, на пенсию был отправлен первый председатель АПН Борис Сергеевич Бурков, которого сменил крупный историк-славист и бывший зам. заведующего Идеологическим отделом ЦК Иван Иванович Удальцов. И, наконец, в октябре 1970 года с поста заведующего Отделом пропаганды и агитации ЦК был снят Владимир Ильич Степаков, который в начале следующего года тоже уехал работать послом в Югославию. Причем нового руководителя Отдела не могли подобрать целых три года, и все это время и. о. заведующего Отделом был его первый зам. Александр Николаевич Яковлев. Гораздо позднее в своих мемуарах он всячески уверял, что пострадал за свои прогрессивные взгляды и категорический отказ лепить очередной «культ личности» нового генсека[1030]. Однако целый ряд мемуаристов и историков утверждают, что будущий главный идеолог перестройки как минимум лукавит. Например, тот же Н. А. Митрохин прямо говорит о том, что, судя по архивным документам, А. Н. Яковлев «принимал активное участие в написании всяких антисемитских документов во второй половине 1960-х годов», поскольку весь его Отдел в те времена «однозначно был жестко антисемитским»[1031]. Его позиция резко поменяется только после отставки В. И. Степакова, означавшей «полный разгром шелепинской группировки», и только с «этого момента он начинает принимать активное участие в борьбе с русским шовинизмом» и вновь «пишет всякие записки», правда уже против русских националистов, например того же генерал-майора Василия Петровича Московского, который в марте 1971 года слетел сразу с двух своих постов — главного редактора «Советской России» и зам. председателя Центральной Ревизионной Комиссии КПСС.
Вместе с тем поражение «комсомольцев» все же не позволило брежневской команде полностью «оккупировать» власть. В условиях, как тогда казалось, очень успешной экономической реформы, начатой в марте 1965 года, прочные позиции в верхних эшелонах власти продолжала занимать команда премьер-министра А. Н. Косыгина, который не только очень жестко контролировал весь правительственный аппарат, но и стал играть необычайно активную роль во внешней политике страны.
Тогда костяк премьерской группировки в Совете Министров СССР состоял из пяти человек: его первого заместителя Кирилла Трофимовича Мазурова, трех рядовых заместителей — председателя Госплана СССР Николая Константиновича Байбакова, председателя Госкомитета по науке и технике Владимира Алексеевича Кириллина и Владимира Николаевича Новикова, а также главы Совета Министров РСФСР Геннадия Ивановича Воронова. Кроме того, по целому ряду вопросов к этой группе примыкал и еще один первый заместитель главы союзного правительства — Дмитрий Степанович Полянский, у которого личные отношения с Л. И. Брежневым всегда были «не комильфо».
Вместе с тем Л. И. Брежнев также смог создать в союзном правительстве свой «днепропетровский клан», костяк которого составили три заместителя председателя Совета Министров СССР: председатель восстановленного Госснаба СССР Вениамин Эммануилович Дымшиц, руководитель Госстроя СССР Игнатий Трофимович Новиков и Николай Александрович Тихонов, — с которыми генсек крепко сдружился при совместной работе в свою бытность первым секретарем Запорожского и Днепропетровского обкомов партии в 1946–1950 годах.
В результате к концу 1970 года вокруг Л. И. Брежнева окончательно оформилась целая правящая группировка, которую частенько именуют либо «молдавско-днепропетровским суперкланом» (Ю. А. Королев, Н. А. Митрохин), либо «днепропетровско-кишиневской хунтой» (М. Ф. Ненашев)[1032]. Именно тогда она заняла прочные позиции в партии (А. П. Кириленко, В. В. Щербицкий, К. У. Черненко, С. П. Трапезников), в союзном правительстве (В. Э. Дымшиц, И. Т. Новиков, Н. А. Тихонов, Н. А. Щелоков), в КГБ (С. К. Цвигун, Г. К. Цинев, В. В. Федорчук, А. Я. Рябенко) и в личном аппарате генсека, где первую скрипку стали играть Георгий Эммануилович Цуканов и Виктор Андреевич Голиков.
3. Истоки Косыгинской экономической реформы 1962–1965 годов
Как утверждают целый ряд историков и экономистов (Г. И. Ханин, В. Д. Белкин, Л. Н. Лазарева, В. Н. Лисовицкий, Н. А. Митрохин[1033]), растущие трудности советской экономики в последний период хрущевского правления заставили часть правящей элиты, прежде всего в правительственном звене, очень крепко «задуматься о существенной корректировке сложившегося за последние три десятилетия хозяйственного механизма в сторону его децентрализации и усиления роли товарно-денежных отношений», что по факту хотя бы частично привело «к сближению советской экономики с хозяйственным механизмом буржуазных стран». Хотя понятно, что «для менталитета тогдашних политических верхов, как и для всей советской идеологии, всегда жестко противопоставлявшей социализм капитализму и убеждавшей в очевидных преимуществах первого, подобное решение было очень нелегким и даже опасным, так как это размывало сами основы советской политической и идеологической системы». К тому же, как верно подметил тот же Г. И. Ханин, «такая позиция была далеко не бесспорна», так как «реальные отличия советского хозяйственного механизма и всех его институтов от западных рыночных были слишком велики, чтобы допустить успешное их перенесение на советскую экономику». Более того, существовал и реальный отрицательный опыт децентрализации как самой советской экономики, так и ряда других социалистических держав во второй половине 1950-х годов. Не убеждала в преимуществах расширения товарно-денежных отношений и уже привычная аргументация о достижениях советской экономики в период НЭПа, так как нэповская модель оказалась неспособной решить важные «задачи реконструктивного периода», и именно поэтому И. В. Сталин и его соратники взяли курс на строительство основ социализма в одной «отдельно взятой стране» через ускоренные темпы индустриализации, коллективизации и культурной революции.
Между тем, как считают ряд авторов (Л. Н. Лазарева[1034]), фактической базой для косыгинской реформы стала старая экономическая дискуссия, возникшая по инициативе самого И. В. Сталина в послевоенную эпоху, которая после его ухода из жизни возобновилась только в 1957 году. Именно тогда сформировалось два основных подхода к старой проблеме товарно-денежных отношений и роли пресловутого «закона стоимости» при социализме, которые выразились в давнишнем споре «планомерников» и «товарников». Несмотря на то что эти жаркие диспуты, как метко выразился В. Н. Лисовский[1035], носили весьма схоластический характер наподобие знаменитой баталии гулливеровских «остроконечников» и «тупоконечников», бескомпромиссно споривших о том, с какого конца разбивать вареное яйцо, за всеми этими абстракциями стояла вполне реальная проблема реформы существующей системы государственного социализма, построенного в довоенную эпоху.
«Планомерники», в рядах которых значились В. А. Соболь, Н. В. Хессин, И. С. Малышев и ряд других экономистов, развивали традиционный постулат о том, что само по себе социалистическое производство — это непосредственно общественное производство, поэтому в Советском Союзе товарно-денежные отношения являются лишь внешней формой советской экономики, которая по своей сути носит бестоварный характер. По их убеждению, социализм — это планомерно организованное общество, где товарно-денежные отношения существуют лишь потому, что построенный социализм, являясь первой фазой коммунистической формации, все еще сохраняет наследие буржуазной эпохи.
Их же маститые оппоненты из числа «товарников», в частности Я. А. Кронрод, Л. Н. Кассиров, В. Г. Венжер, И. Н. Буздалов, А. М. Емельянов и ряд других видных спецов, напротив, доказывали, что наличие товарно-денежных отношений при социализме никак нельзя отрицать, поскольку этот постулат противоречит самим реалиям хозяйственной практики. Поэтому необходимо признать значение «закона стоимости» при социализме как основного регулятора развития всего народного хозяйства страны и пользоваться этим инструментом для подъема эффективности работы всех предприятий. План же для самих предприятий должен строиться как реальное отражение рыночной конъюнктуры, что постепенно и неизбежно сформирует и новые подходы к проблеме повышения эффективности социалистического хозяйствования. Иными словами, новая система планирования работы всех предприятий должна быть нацелена на оптимальный поиск «правильных директивных показателей» и усиление роли рыночных рычагов во всей социалистической экономике. Именно эти идеи группы «товарников» подспудно и подготовили почву как для нового витка очередной экономической дискуссии, прошедшей в 1962–1964 годах, так и для реформы планирования народного хозяйства страны и управления им, реализация которой начнется в 1965 году.