«Детем моим взяти дань на своей отчине».
Для современников завещание было простым и ясным. Все знали предысторию, действительность. Мы не только не знаем, а еще хуже – знаем в искаженном виде. И потому завещание – загадка и тайна. Которую мы пытаемся здесь разгадать логическим путем.
Второй момент. После перечня уделов, распределенных по сыновьям, следует фраза:
«А се благословляю сына своего, князя Василия, своею отчиной, великим княжением (выделено мною. – С.Б.)».
То есть титул великого князя, главного князя на Руси, Дмитрий передает как наследственный. Впервые. Потому что до этого, при борьбе самих русских князей за трон, великого князя выбирал из них и назначал всегда хан Золотой Орды.
Фраза трактуется как вызов Золотой Орде, практически полное непризнание Дмитрием власти хана. Трактуется как смелость и непримиримость. Как осознанное и бесспорное могущество Москвы и Руси.
Но если это так, то Дмитрия следует считать не мудрым князем, а глупцом, несущим горе и погибель Русской земле.
Посмотрим логически. Без эмоций.
Что сделает хан Тохтамыш, получив известие, что Дмитрий Донской перед смертью, по сути, сверг его власть? Соберет конницу и пойдет на Москву. Получается, что сам-то Дмитрий отошел в мир иной, а на любимую жену, детей и город навлек ордынскую рать. И тогда кто такой Дмитрий? Провокатор? Психопат?
Одно дело – если бы Орда валялась в развалинах. Но к тому времени смута там прекратилась, на троне – законный и сильный хан Тохтамыш. Зачем, с какой целью Дмитрию бросать вызов и натравливать на Москву мощную ордынскую конницу? За годы великого княжения Дмитрий не давал повода усомниться в верности хану Золотой Орды. Никогда и ни в чем. И доказал эту верность, разгромив Мамая на Куликовом поле. Другое дело, что у нас до сих пор считается, будто он там сражался против Золотой Орды, что и начертано на раке с его мощами в Архангельском соборе. Понятно, на Куликовом поле Дмитрий прежде всего отстаивал Москву и всю Русь, но одновременно это была и поддержка законного хана Золотой Орды «царя Тохтамыша», как всегда называли его на Руси. И против «своего царя» Дмитрий не выступал никогда. И правильно делал. Ничего, кроме разорения и горя, это бы не принесло.
Строка завещания – «Благословляю сына своего, князя Василия, своею отчиной, великим княжением» — так неожиданна, что поставила в тупик самого С.М. Соловьева. Притом что Соловьев – апологет и один из основателей европоцентрического подхода к русской истории, для него Орда – безусловно тьма, Европа – безусловно свет, и русские только и делали, что постоянно боролись и постоянно мечтали о борьбе с Ордой. Казалось бы, вот и подтверждение – Дмитрий Донской объявляет Русь своей вотчиной независимо от воли хана. Но Соловьев знает, что не мог Дмитрий Донской поступить так. И потому заключил, что это – вызов русским князьям-соперникам, дабы они отныне не претендовали на великое княжение. Но никак не вызов Орде. «Донской уже не боится соперников для своего сына ни из Твери, ни из Суздаля», – сделал вывод Соловьев.
Допустим, вызов русским князьям. Но неужели Дмитрий так уж уверен был во власти Москвы над Русью? Да полноте. 26 лет назад он, 13-летний московский князь, мальчик, не мог бы состязаться с могучими тверскими и суздальскими князьями, никогда не стал бы в 13 лет великим князем на Владимирской Руси, если бы его воспитатель и фактический правитель митрополит Алексий не дружил с ханом Джанибеком, не имел большие связи в Орде, наконец, если бы Алексий не был митрополитом – человеком, имеющим власть над Русью. Конечно, за 26 лет великого княжения Дмитрия Москва укрепилась во власти над Русью, но не безоговорочно. Только что, в 1382 году, нижегородско-суздальские князья пытались натравить на него Тохтамыша, только что закончилась война с Олегом Рязанским. Не было такого господства Москвы над Русью, чтобы единоличной волей передавать великое княжение как наследственную привилегию, отчину. Непременно возмутились бы, поднялись бы суздальско-нижегородские князья. Неукротимый и воинственный Олег Рязанский, всегдашний враг Москвы, непременно встрял бы в свару в надежде отхватить кусок от Московского княжества. Бросать такой вызов русским князьям – значило обречь всю семью на несчастья, а Москву – на войну и пожары. Не мог Дмитрий сделать такого, будучи в здравом уме и памяти.
Но если эту строку в завещании нельзя рассматривать ни как вызов остальным русским князьям, ни тем более как вызов Тохтамышу, то какой же вывод нам остается? Один-единственный.
Что это строка – воля не одного лишь Дмитрия.
Что это – общая воля. Москвы, Руси и Орды.
Что был договор. Наверняка – письменный. До нас дошли грамоты Ивана Калиты, Симеона Гордого, Ивана Красного и затем уже Дмитрия, договоры с Олегом Рязанским и Витовтом Литовским и другие… Значит, этот договор не сохранился.
Причем договор, разумеется, трехсторонний. С одной стороны, князья Суздаля, Владимира, Твери, Рязани, Нижнего Новгорода. Что они признают главенство московского князя и не будут впредь претендовать на великое княжение. С другой стороны – сам великий князь Дмитрий. И с третьей – Тохтамыш, хан Золотой Орды. Тохтамышу, с трудом установившему наконец порядок в своих владениях, не нужна была смута в вассальном государстве Русь, вечное соперничество князей за великий стол. Ему тоже был выгоден постоянный и наследственный великий князь. Причем Орда сделала свой выбор давно. Со времен Батыя великими князьями на Руси становились, с редкими исключениями, только прямые потомки и наследники Ярослава и его сына Александра Невского, заключивших военно-политический союз Руси и Орды. К тому же не исключен личный мотив благодарности – Дмитрий Донской помог Тохтамышу утвердиться на законном троне хана Золотой Орды, разгромив на Куликовом поле Мамая. Потом, на Калке, Тохтамыш уже только добил узурпатора и мятежника. А начал – Дмитрий.
Дмитрий княжил тридцать лет. Первые восемнадцать лет – под руководством фактического правителя страны – своего наставника митрополита Алексия. Вторые двенадцать лет – вполне самостоятельно. Везде и всегда он показывал себя мудрым, осторожным, трезвым политиком.
А здесь он – пророк. Что значит фраза: «А переменит бог Орду…»? Думал ли он, предполагал ли, что Орда скоро (в действительности – через 50—100 лет) распадется? Можно ли было в расцвет Тохтамышевой крепкой власти даже и помыслить о таком? С одной стороны, никому бы и в голову не пришло. А с другой – давайте подумаем…
Дмитрий на своем веку многое видел, тридцать лет княжения – эпоха. Только у Олега Рязанского да у него был такой долгий опыт власти. Дмитрий был семилетним мальчиком, когда умер «добрый царь Чанибек» – хан Джанибек и в Орде началась «великая замятня». Возник узурпатор Мамай. Конечно, в огромной империи смуты почти неизбежны – как чередование времен года. Потом пришел Тохтамыш, снова Орда окрепла, но…
Но, возможно, Дмитрий прозревал, что все движется своим чередом и распад неизбежен? Потому что идет изматывающая война с могучим Тамерланом, бесконечные стычки-замирения с великим литовским князем Витовтом, он понимал, что Орда слабеет: ведь еще за сорок лет до его рождения ордынские витязи начали тысячами и тысячами уходить из Орды на Русь – от насильственной исламизации. Их дети и внуки становились русскими воинами, русской служилой знатью, что этот исход продолжается. (После гибели Тохтамыша в 1407 году и возникшей там новой смуты исход ордынских витязей на Русь снова стал массовым, как сто лет назад, при Узбеке.) И не сделал ли Дмитрий далекоидущие выводы, осмысливая события тридцати лет бурной истории, коим был свидетелем и участником?
Да, это мои логические построения. Да, трудно предположить такое предвидение. Ведь это, по сути, пророчество, которое начало сбываться через пятьдесят лет и сбылось полностью еще через пятьдесят.
Но ведь он ЭТО продиктовал, написал! К сожалению, всего лишь одну фразу, без всяких объяснений и указаний. И если он не пророк, если он все не предвидел, тогда откуда она, эта фантастически прозорливая фраза, и в чем ее смысл: «А переменит бог Орду…»?
Дмитрий смотрел далеко вперед.
И вел Русь далеко вперед.
Глава 16Казнь Великого Новгорода
В 1471 году великий князь Иван III разбил новгородские войска на Шелони и покорил Новгород.
В 1478 году, в результате второго карательного похода, Иван III окончательно лишил Новгород вольностей, упразднил вече и вывез вечевой колокол в Москву.
Тем не менее, будучи отныне зависимым от Москвы, древний город жил своей жизнью. Так продолжалось еще 100 лет.
Через 100 лет, 2 января 1570 года, передовой отряд уже царя Ивана Грозного окружил Новгород, чтобы ни один человек не ушел. Из окрестных монастырей свезли 500 игуменов и монахов; заковали в цепи и поставили на правёж – каждый день били палками.
Иван Грозный, въехав в город, велел тех игуменов и монахов забить до смерти и развезти по их монастырям для погребения.
На третий день он приказал разграбить казну и двор Пимена, архиепископа Новгородского, а самого архиепископа посадить под стражу.
Затем устроил многодневный суд над горожанами, пытая их огнем и другими смертными муками. Летописец говорит – «поджаром». Что это – объясняет туманно: «некоею составною мудростью огненною».
В течение пяти недель «лучших людей» – новгородских бояр, – их жен, детей пытали и топили в Волхове.
«Иван приказал привести к себе в Городище тех новгородцев, которые до его прибытия были взяты под стражу. Это были владычные бояре, новгородские дети боярские, выборные городские и приказные люди и знатнейшие торговцы. С ними вместе привезли их жен и детей. Собравши всю эту толпу перед собою, Иван приказал своим детям боярским раздевать их и терзать «неисповедимыми», как говорит современник, муками, между прочим, поджигать их каким-то изобретенным им составом, который у него назывался поджар… Потом он велел измученных, опаленных привязывать сзади к саням, шибко везти вслед за собою в Новгород, волоча по замерзшей земле, и метать в Волхов с моста. За ними везли их жен и детей; женщинам связывали назад руки с ногами, привязывали к ним младенцев и в таком виде бросали в Волхов; по реке ездили царские слуги с баграми и топорами и добивали тех, которые всплывали… В народе до сих пор осталось предание, что Иван Грозный запрудил убитыми новгородцами Волхов и с тех пор, как бы в память этого события, от обилия пролитой тогда человеческой крови, река никогда не замерзает около моста, как бы ни были велики морозы» (Н.И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»).