27 августа 1610 года ему принесли присягу «бояре и московские люди». Однако православия Владислав не принял, в Москву не прибыл, а прислал вместо себя представителей и гарнизон. Из-за чего смута продолжилась, ополчение собиралось уже под лозунгами защиты православия.
И все эти годы гуляли по стране казачьи ватаги Хлопка, Илейки Муромца, Ивана Болотникова, Ивана Заруцкого – и Русь утонула в крови и разрухе.
И что в итоге? Невинного младенца повесили. Нашли виновника всех бед.
Я не провожу прямых параллелей с недавними днями нашей смуты, я говорю о том, что принцип примерно один. А тогда, конечно, было гораздо страшнее, сложнее, смутнее. Потому хотя бы, что противоборствующих лагерей несколько.
Ну, с поляками и войсками великого литовского гетмана Ходкевича ясно – противники. А как быть с Трубецким и Заруцким? Они оба позавчера служили «тушинскому вору» – самозванцу Лжедмитрию II, были пожалованы им в боярское звание. Вчера – целовали крест на верность самозванцу Сидорке – «псковскому вору», Лжедмитрию III (был и такой). А сегодня они – в народном ополчении. Хорошо даже, что Заруцкий предал ополчение и ушел к Марине Мнишек под Коломну и далее на юг. Хоть под Москвой не вносил смуту. А вот казаки князя Трубецкого теперь вроде как на одной стороне с Мининым и Пожарским. Однако Минин и Пожарский никогда не ходили на совет в лагерь Трубецкого – боялись, что казаки их убьют. Хороши союзнички. У казаков Трубецкого были свои интересы, отличные от интересов нижегородского и других ополчений. В основном насчет того, как пограбить. В самые решительные минуты они отказывались идти в бой, грозились уйти из-под Москвы, если им не заплатят. Дошло до того, что им в залог денег вынесли церковное золото. Когда Пожарский велел не трогать боярских жен, вышедших из осажденного Кремля, казаки взбунтовались и решили убить князя Дмитрия за то, что не дал пограбить боярынь.
Везде, во всех лагерях, – свои, русские бояре. Так сказать, соль земли Русской, тудыть их растудыть. И с поляками в Кремле, и у Заруцкого, и у Трубецкого, и у Минина с Пожарским. Многие за десять лет Смутного времени не раз переходили из лагеря в лагерь, по мере обстоятельств. Их называли – «переметная сума». Как тот же первейший из первых, князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой. Теперь он, значит, союзник Пожарского и Минина, тоже за «очищение Московского государства»? Так ведь он гораздо значительнее Пожарского. И держался, вел себя соответственно. И ему тот же Пожарский оказывал почести соответственные. Мало того, Трубецкой потом на Земском соборе претендовал на царский трон. Из сподвижников «тушинского вора» – да в русские самодержцы. Однако царем не стал, но при дворе был возвышен поболе многих. И никого это не смущало.
Вместе с Дмитрием Трубецким при дворе «тушинского вора» состояли патриарх Филарет (отец будущего царя), Салтыковы, Годуновы, Плещеев, Масальский, Вельяминов… Потом они кинулись к польскому королю Сигизмунду – королевича Владислава на русский трон позвали. Где они, с кем они сейчас – кто разберет.
И те, что в Китай-городе и в Кремле с поляками, – тоже первейшие из первых. Имена какие! Юрий Трубецкой, Михайла Салтыков, Федор Мстиславский, Иван Воротынский, Иван Романов! Для них Пожарский – «захудалый». Так называли тогда хоть и знатные, но уже не имеющие никакого влияния фамилии.
Бояре, что в лагере Минина и Пожарского, морщатся, потому как Пожарский то и дело впереди них становится. Да и сам Пожарский понимал двусмысленность своего положения. Кто он такой? Князь-то князь, но князь из захудалого рода. Не боярин и место свое знать должен. Он и знал. В грамотах о спасении страны, рассылаемых по городам, его подпись – десятая. Впереди, как и положено, высокородные – Морозов, Долгоруков, Головин, Одоевский, Пронский, Волконский, Плещеев, Львов, Вельяминов. Подпись Кузьмы Минина – пятнадцатая. И это надо считать смирением знати и признанием главенства Кузьмы. За ним – еще 34 подписи, в том числе князей Туренина, Шереметева, Салтыкова, Бутурлина.
Понимаю, что моя теория боярских разборок применительно к Смутному времени вызовет некоторую настороженность. Потому что мы привыкли искать везде социально-исторические закономерности. Но ведь от фактов никуда не денешься. А с другой стороны, боярские разборки – это ведь тоже своего рода социально-историческая закономерность? Они всегда возникают при слабости верховной власти.
Монархическая власть освящена вековой традицией, ореолом неприкосновенности. Уж что вытворял со страной кровавый маньяк Иван Грозный – а никто и пикнуть не смел. Потому как он – прямой наследник Рюрика на троне, его власть от Бога. Помазанник Божий. И при его сыне, слабом властителе Федоре Иоанновиче, никто не покушался на власть законной династии. Но Федор Иоаннович не оставил наследника. И тотчас же при выбранном царе Годунове возник Лжедмитрий, началась Смута.
Можно сказать, что судьба была против царя Бориса. Через три года после его восшествия на престол в стране начался голод, оставшийся в памяти и в летопиясях как Великий голод. В 1601–1603 годах сплошные дожди и ранние заморозки не дали созреть хлебам. Москва-река покрылась льдом 15 августа, а Волга – 18 августа. «В лето 7109 порази морозом на Москве всякий хлеб, и был глад 3 годы, ели скверные мяса и человечину», – гласит летопись.
Годунов распорядился устроить богодельни, раздавал хлеб и деньги по всей стране. Но голод всегда срывает народ с насиженных мест, появляются тысячи и тысячи бродяг, разбойников. В 1603 году их объединил казачий атаман Хлопко. В октябре 1604 года на Москву двинулся Лжедмитрий. Первую атаку самозванца и примкнувших к нему казаков отбили.
Годунов мог выстоять, если бы не смерть. 13 апреля 1605 года он скоропостижно скончался. А вот сыну его удержаться уже не было возможности – династия еще не сложилась, не обрела опоры в боярстве, дворянстве, народе, не говоря уже об ореоле богоданности и неприкосновенности. Бояре и горожане подняли мятеж, убили Федора и его мать Марию Годунову. Боярская дума приняла решение направить своих представителей к самозванцу
Также надо заметить, что бояре, породив и вызвав Смуту, сами стали заложниками событий, но поделать уже ничего не могли, а от того, что они кидались во все стороны, хаос только умножался.
Чтобы яснее представить тогдашние нравы, иерархические амбиции и ситуацию вообще, приведу, забегая вперед, характерный пример. Незадолго до церемонии венчания Михаила Федоровича на царство, до выхода из Золотой палаты в Успенский собор, упомянутый уже думный дворянин Гаврила Пушкин закатил скандал. Мол, невместно ему на церемонии стоять ниже Пожарского. Подумаешь, какие пустяки, Пожарский – спаситель Отечества! Это он вчера спаситель, а сегодня нечего с суконным княжеским рылом в боярский калашный ряд соваться. Но поскольку Пожарский уже не просто князь, а только что пожалован в боярское звание, то Гавриле пришлось смириться.
По сценарию венчания Мстиславский должен осыпать государя золотом, Иван Романов – держать шапку Мономаха, Трубецкой – скипетр, Пожарский – державу.
Однако тут возник Трубецкой. Ему невместно быть ниже, чем Иван Романов! И он по-своему прав. Романовы – от Андрея Кобылы, а Трубецкие – Гедиминовичи. Вторые по знатности после Рюриковичей. Но и он смирился, поскольку Иван Романов теперь – дядя царя.
Кто-то из историков прошлого, кажется Дмитрий Иловайский, возмущался, что «тушинский боярин» Дмитрий Трубецкой и при новом царе остался при власти и в почете.
А почему речь только о Трубецком? Посмотрим на всю компанию, что венчает царя. Федор Мстиславский – он что, с оружием в руках выбивал ворогов? Нет, Мстиславский – вождь старого, исконного боярства (Воротынские – Шуйские – Голицыны – Куракины) еще против Годунова смуту начинал, когда проиграл ему царские выборы на Земском соборе 1598 года. Он (Гедиминович!) с братьями Шуйскими и Воротынским (Рюриковичи!) первого Лжедмитрия в Туле с почестями встречал. А потом польского королевича Владислава на русский трон призвал. Мало того, вместе с Салтыковым еще и ратовал за то, чтобы польский король Сигизмунд стал и русским королем.
Тут надо объяснять. Одно дело – сын Сигизмунда королевич Владислав, провозглашенный русским царем. При этом лишь правящая династия польская, но Московия осталась самостоятельным государством. А при короле Сигизмунде Московская Русь перестала бы существовать как суверенное государство, стала бы частью Польского королевства со столицей в Варшаве и воеводствами в Москве, Смоленске, Владимире. Вот что автоматически следовало за призванием Сигизмунда. И этот человек, Федор Мстиславский, теперь вместе с Пожарским венчает русского царя. И при новом царе он как был, так и остался первым боярином на Руси.
А Иван Романов что делал в Кремле с поляками, смертным боем бился несколько месяцев? Нет, он был там вместе с поляками. И не один, а с малолетним племянником Михаилом и его матерью. Понятно, что пятнадцатилетний Михаил ни при чем, он оказался там не сам по себе, а по стечению обстоятельств, с дядей и матерью. Но тем не менее человек, которого вскоре выберут царем, будущий основатель династии Романовых, не рвался с юношеским пылом в ряды ополчения, а прятался от народного ополчения вместе с поляками. Факт есть факт, который почти все историки стеснительно умалчивают, обходят.
В общем, Пожарский на венчании – чуть ли не чужой, представитель ополчения и дворянства. Только и всего. Тот, кто расчистил им, высокородным боярам, поле для новой игры. Убрал с него совсем уж одиозных игроков: Ивана Заруцкого, Марину Мнишек с сыном, царя Владислава.
Я намеренно забежал вперед, чтобы яснее стала обстановка в Москве и вокруг летом – осенью 1612 года. Каждый князь и каждый боярин в каждом лагере прикидывал, что к чему, каждый думал, как и чем обернется завтрашний день, на чью сторону перейти, за кого быть. За царя Владислава, короля Сигизмунда или за шведского королевича Карла-Филиппа, за ту или иную новую силу – не важно, потому что в итоге каждый был сам за себя.