сь все сходится: и польза, и красота.
И я – случайный счастливец. Не броди я по рекам, так бы и не узнал, не увидел. Как не видят и не знают наших городов почти все люди. Обычное ведь дело: въезжаете вы в Суздаль или Новгород по шоссе или железной дороге – и что видите? Да ничего особенного – склады, пакгаузы, свалки, неведомо какие корпуса. Что Суздаль, что недавно построенные города – никакого отличия. И только тот, кто идет по реке, входит в древний город по реке, видит его настоящим, таким, каким он задуман древними архитекторами, каким он создавался, каким открывался он нашим предкам много веков назад.
Через двадцать лет, году в 1995-м, придя на телевидение, я сразу же и задумал снять об этом фильм. Показать.
Смешно вспоминать сейчас. Тут многое опять же совпало. И бедность телерадиокомпании «Мир», и мой телевизионный дилетантизм пополам с самоуверенностью, и моя же советская привычка экономить казенные деньги. Для такого-то фильма большая бригада создается: директор, администратор, режиссеры, помощники, и прочие, и прочие. У нас же вся съемочная группа состояла из водителя Александра Иваныча Дидко, оператора Саши Терентьева и меня. Видеокамеру взяли, которая подешевле. Дорогую побоялись утопить или испортить. И верно, могли. По реке Луже мы с Сашей часа три шли под холодным осенним дождем. О себе не думали – простынем, да и все, – мы камеру своими телами прикрывали. А на Протве запросто могли японскую чудо-технику булькнуть вглыбь. Саша раза четыре едва не вываливался за борт. Мы ведь съемки вели не с твердого настила плоскодонки или катера, а с двух моих хлипких резиновых лодчонок, скатамараненных при помощи весла. Накануне все окрестности Боровска обрыскали, в две-три деревни наведались, чтобы нанять лодку или катер, – и не нашли: не держит нынче народ на Протве лодок.
Но так или иначе фильм сняли. Сама мысль, идея-открытие, натура сама такая, что их трудно испортить. Многие звонили и говорили, что впервые осознали, впервые увидели. Действительно, я ведь дал другую точку зрения – в самом прямом, буквальном смысле слова.
Попробуйте по той же Москве-реке пройти на прогулочном теплоходике – и вы увидите: все не случайно и не просто так. И уж тем более на Волге, Днепре, Клязьме. Нижний Новгород, Киев, Владимир, где кремлевские зубчатые стены высятся на речных кручах, – это города особые, для них, по-моему, существует даже особый термин – богатырская архитектура.
Монастыри на Руси называли еще и сторóжами. То есть военными крепостными укреплениями, сторожащими округу. И само собой разумеется, прежде всего как цитадели, как неприступные крепости строились городские кремли.
Если с Клязьмы смотреть на Владимир, на золотые купола и мощные зубцы крепостных стен, то очень легко представить, каким он, город, был семь-восемь веков назад. Конечно, речные откосы сейчас застроены уродскими сараями, складами, кочегарками, густо поросли кустарниками и высокими деревьями. В древнем Владимире здесь не то что изб и деревьев – даже кустов не было. Все вырубали и расчищали. Чтобы просмотр полный, чтобы не мог, прячась за кустами, подойти к стенам враг. Такую кручу, да еще под открытым обстрелом, никакой противник не одолеет. А в мирные дни никакое наводнение не страшно городу на высоком берегу. Здесь раньше всего сходит снег по весне и раньше всего уходят вешние воды. Всегда сухо, тепло, нет болотной лихорадки и других болезней от сырости и знобкости. На таком яру весь город всегда продувает ветром, и не висит тучами мошка и комар с речных низин. А если посмотреть с городских стен, то открываются и дальние излуки Клязьмы, и устье, где впадает Нерль, и луга заречные, и леса разноцветные сверкают на солнце. Вот на каком месте поставлен город Владимир.
В сознании древнего человека красота и польза были неразделимы.
Поезжайте просто так по земле. Вдоль рек больших и малых. Найдите над любой рекой семь холмов, как в Риме или в Москве. Или один большой холм, возвышенность просторную, на которой можно поставить город. Начните копать землю в этом чистом поле, на семи ветрах и семи холмах, – и вы убедитесь, что здесь уже жили люди. Это место тысячи лет назад было выбрано для стоянки человека.
Кажется, мой фильм не затерялся в общем телевизионном потоке. Во всяком случае, мне тогда позвонили из трех журналов, чтобы я написал для них о древнерусской архитектуре, именно о взгляде. Я обещал, но не смог сделать, потому что очень тяжело, трудно писать, изображать картины словами после фильма, где все показано. И правда, какими словами нарисовать тихую речку Колокшу, что в Юрьеве-Польском. Возле города и в городе она, перегороженная плотинкой, с почти остановившимся течением, грязненькая и мутненькая. А в фильме – светится. Потому что в окнах церквей, в каменных бойницах колоколен, которые стоят на самом берегу, загорелось закатное солнце – и все это вместе отражается в воде. На экране, перед глазами, сразу два храма: один – плывет вместе с легкими облаками в голубом небе, второй – мерцает в таинственной синеве реки, по которой скользят, кружась, узкие желтые ивовые листья.
Река, река… Дорога ушедших времен и ушедших людей. И храм Покрова на Нерли, восьмое чудо света, поставлен так, что ярче всего и полнее всего подтверждает непреложное правило древних зодчих.
От окраины села Боголюбова мы шли на веслах по Нерли часа полтора – и на всем пути храм открывался нам с разных сторон, как бы сопровождал нас. Или – встречал. Потом мы высадились на берег. А можно и дальше идти по реке, огибая полуостров, до впадения Нерли в Клязьму – и все время тонкий силуэт церкви будет парить над речными излуками и прибрежными лугами и перелесками. А она ведь маленькая, очень маленькая.
И с Нерли ее видно, и с Клязьмы.
В ту поездку я взял с собой жену Машу и дочку Динку. Счастливица Динка, она в одиннадцать лет увидела и узнала…
– Не мог человек задумать и сделать такое, – сказала Маша. – Если только по Божьему промыслу. Страшно представить, что же должен был почувствовать Андрей Боголюбский, когда завершилась церковь, когда он понял, что выполнил Божий промысел. И что же чувствовали мастера, когда увидели и поняли, что это они своими руками сделали ее?
Не представляю. Андрей Боголюбский, человек близкий к Богу, наверно, молился, сливался в молитвах с Богом, и душа его полнилась какой-то высшей благодатью. А мастера… Они тоже молились. А потом – в чем я почти уверен – упились вдрабадан. Вусмерть. И долго еще пили, чтобы заглушить себя. Не чувствовать.
И так ведь спустя восемь веков смотришь, и кажется, что душа не выдержит.
Глава 23Хотел Россию вздернуть на дыбы? Но вздернул лишь на дыбу…
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
140 лет спустя, в 1973 году, уже в другом Питере, городе Петропавловске Северо-Казахстанской области, в редакции областной газеты «Ленинское знамя» мой учитель и старший товарищ, провинциальный философ и мыслитель Леонид Иванов читал мне такие строки: «Хотел Россию вздернуть на дыбы? Но вздернул лишь на дыбу…»
Народ стал еще беднее, чем прежде
Правление Петра длилось 36 лет. Деяния его грандиозны. Регулярная армия, выход к морю, 200 фабрик и заводов в стране, где обрабатывающей промышленности практически не было, образование для дворянской и недворянской молодежи, морская академия, навигацкая и медицинская школы, артиллерийское и инженерное училище, латинские и математические школы, начальные школы в губернских городах, гарнизонные школы для солдатских детей. Бюджет государства вырос в три раза.
«Но осязательные признаки этого обогащения обнаружились не в подъеме общего уровня народного благосостояния, а в ведомостях казенного дохода, – писал историк Ключевский. – Трудовое поколение, которому достался Петр, работало не на себя, а на государство и после усиленной и улучшенной работы ушло едва ли не беднее своих отцов».
Первый русский экономист Иван Тихонович Посошков в книге «О скудости и богатстве», обращаясь к Петру, писал, что нетрудно наполнить государственную казну, но «великое и многотрудное дело народ весь обогатить». И далее: не то богатство, когда «синклит Царского Величества в златотканых одеждах ходит; но то самое царственное богатство, ежели бы весь народ по мерностям своим богат был».
И еще: «Украшением одежд не мы богатимся, но те государства богатятся, из коих те украшения привозят к нам». Иван Тихонович уже тогда (1724 год) призывал вывозить из страны не сырье, а готовые изделия, сделанные из этого сырья. Для этого надо строить заводы за счет казны и потом передавать их в частные руки.
Почему же при Петре народ не стал богатым и вообше – не устроилась во благо русская жизнь? Допустим, нельзя все сделать за краткое время правления одного человека. Но за 36 лет вполне возможно заложить правильный фундамент, создать основы. Однако и потом, на фундаменте, воздвигнутом Петром, все так же шатались стены, как бы их ни выстраивали.
Факт коллективного заблуждения
Споры о роли Петра I в истории нашей страны не утихают в течение трех веков. Актуальны они и ныне, на фоне обострившихся отношений с Западом, в связи с обществеными обсуждениями основ культурной политики – с попыткой Министерства культуры официально утвердить доктрину «Россия не Европа».
А ведь то, что мы привычно думаем и говорим о Петре I, – факт коллективного заблуждения. В особо тяжких размерах. В масштабах огромной страны. Сначала России, потом Советского Союза, теперь снова России.
Оценки деяний Петра устоялись в двух вариантах. Одни говорят, что он свернул страну с исконного русского пути в порочную Европу и тем погубил. Другие – что недовернул, не довел нас до Европы, не вытравил до конца расейское, нутряное и отсталое. Однако и те и другие сходятся на одном ключевом слове – Европа. Мол, повернул в Европу. Или – не довернул до Европы.