сийская официальная историография обвиняет Австрию. Умалчивая, что рескрипт был от имени двух императоров – Павла I и Франца I.
Австрийская же историография обвиняет Суворова: сразу идти на Францию было нельзя, потому что в Швейцарии действовала мощная армия французского генерала Массены, который в таком случае ударил бы в тыл русско-австрийским войскам. Главная вина Суворова, по мнению австрийского командования, в том, что он не сразу выполнил приказ, а на две недели задержался под Тортоной, ожидая капитуляции незначительного городка, и потому опоздал на соединение с корпусами Римского-Корсакова и австрийского генерала Готца. И вынужден был идти в Швейцарию кратчайшими путями, через непроходимые перевалы, называемые карнизами, потеряв тысячи солдат. В итоге все равно не успел: французский генерал Массена разбил Римского-Корсакова под Цюрихом. Историк-эмигрант Антон Керсновский, автор «Истории русской армии», писал: «Это самое жестокое поражение нашей армии за XVIII столетие».
Суворов с боями прорвался в Мутенскую долину, потеряв только на перевале Сен-Готард 2000 человек – и попал в окружение. Вырвался из него, оставив обоз, артиллерию, транспорт с ранеными. Людские потери составили почти треть корпуса – около 7000 человек.
28 октября 1799 года император Павел удостоил Суворова высшего воинского звания – генералиссимус. За что? Возможно, за героический выход из окружения. Хотя каким бы героическим он ни был, но все же – отступление, поражение. Возможно, главным было другое: вместе с войсками благополучно вышел из альпийской ловушки сын императора – великий князь Константин, находившийся при армии. Во всех источниках говорится, что 28 сентября речь на военном совете Суворов закончил пламенным, со слезами на глазах, призывом: «Спасите честь России и государя! Спасите сына нашего императора!»
Это был бы неслыханный позор и унижение, попади в плен цесаревич.
А потом, видимо, у Павла наступило время трезвой оценки. Осознание катастрофы. Общие, сводные потери русской армии в Италии и Швейцарии точно неизвестны до сих пор. Тем более с каждым десятилетием в отдельных справках об отдельных сражениях наши потери уменьшались, французские – возрастали. Если сложить, по нынешним данным, число убитых, раненых и попавших в плен в битвах у Нови, Треббии, Адде, Бессияньяно, получится более 20 тысяч. Только в Итальянском походе. В Швейцарском походе – 7 тысяч. Отдельно – сражение под Цюрихом. Историк Керсновский писал: там наши потери составили 18 тысяч, из них 4 тысячи пленными, включая трех генералов.
Итого, 45 тысяч из общего состава русской армии в 65 тысяч?
Однако Петербург возмутили не потери: «низших чинов» – забритых в солдаты крепостных никогда не жалели. Общество осознало, что Итальянская и Швейцарская кампании завершились сокрушительным поражением России.
Когда Суворов, сдав командование армией генералу Розенбергу, прибыл в Петербург, император отказал ему в аудиенции. А это – высшая немилость, опала.
Вскоре Суворов умер, покинутый всеми. Гроб с его телом сопровождали три гарнизонных батальона. Не было полагающихся при похоронах генералиссимуса Преображенского, Семеновского, Измайловского гвардейских полков. «Гвардия устала после парада», – заявил Павел I. Не было и придворных чинов.
Полководец – это победа. Сам же Суворов и говорил: «Победа покрывает все». А победы не было.
Наполеон в ноябре 1799 года совершил переворот во Франции, стал первым консулом, уже в 1800-м вернул все итальянские завоевания, в 1804-м его провозгласили императором Франции, в 1805-м – королем Италии; в том же 1805 году он разгромил под Аустерлицем русско-австрийскую армию, завоевал чуть ли не всю Европу.
Возвеличивание Суворова началось еще в старой России. Тут, наверно, совпало все: и общее негативное отношение верхов к царствованию Павла (ограничил права дворянства, ввел послабления для крепостных крестьян – три дня барщины в неделю), и эйфория победы над Наполеоном, и извечное стремление выдавать поражения за победы.
И, конечно, едва ли не главное здесь – отношение к Польше. Это неприятная правда, но нельзя не сказать: польские восстания XVIII и XIX веков воспринимались даже свободомыслящим российским обществом не как национально-освободительное движение, а как бунт, мятеж против порядка и стабильности. Даже наш вольнолюбивый гений Пушкин выступил со стихотворением «Клеветникам России», в котором давал отповедь Европе: дескать, не лезьте, это старый «спор славян между собою», а если вам не нравится, «так высылайте ж к нам, витии, / Своих озлобленных сынов: / Есть место им в полях России, / Среди нечуждых им гробов». Естественно, в такой атмосфере Суворов воспринимался как герой-полководец-победитель.
В советской энциклопедии 1930 года он уже назван «величайшим русским полководцем».
Ни Румянцев, ни Потемкин, завершившие победой России трехсотлетнюю историю русско-турецких войн, раздвинувшие границы Российской империи до Черного моря, не называются в энциклопедиях выдающимися, великими и уж тем более величайшими, не пользовались и не пользуются в обществе таким поклонением и даже обожествлением.
Триумфатор Румянцев
Полководцами в Русско-турецких войнах 1768–1774 и 1787–1791 годов были Петр Александрович Румянцев и Григорий Александрович Потемкин.
Румянцев – герой Семилетней войны с Пруссией, он командовал кавалерией в битве при Гросс-Егерсдорфе. Исход битвы и исход войны решила знаменитая атака конницы Румянцева. Его славе в войсках завидовал главнокомандующий русской армией фельдмаршал Бутурлин, ему благоволил Петр III. После убийства императора и захвата престола Екатериной II Румянцев закономерно решил, что он теперь не ко двору и подал прошение об отставке. Однако Екатерина удержала его на службе и в 1764 году назначила генерал-губернатором Малороссии.
Став главнокомандующим на русско-турецком фронте, Румянцев, несмотря на громадное численное превосходство противника, сразу же перешел в неожиданное наступление. В первом же сражении, при Ларге, 25-тысячный корпус Румянцева разбил 80-тысячную турецкую армию.
«Еще более прославила имя Румянцева победа, одержанная им над вдесятеро (выделено мною. – С.Б.) сильнейшим неприятелем при Кагуле и вознесшая Румянцева в ряд первых полководцев XVIII века. После этой победы Румянцев шел по пятам неприятеля и последовательно занял Измаил, Килию, Аккерман, Браилов, Исакчу, Бендеры. Румянцев с 50-тысячным войском выступил против 150-тысячной турецкой армии, которая, избегая битвы, сосредоточилась на высотах у Шумлы. Румянцев с частью своего войска обошел турецкий стан и отрезал визирю сообщение с Адрианополем, что вызвало в турецкой армии такую панику, что визирь принял все мирные условия. Так заключен был Кючук-Кайнарджийский мир, доставивший Румянцеву фельдмаршальский жезл, наименование Задунайского и другие награды» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).
Прерву цитату. Добавлю: по Кючук-Кайнарджийскому миру Россия получила Азов, Керчь, Еникале, Кабарду, Кинбурн, устья Дона, Буга, Днепра и Керченский пролив.
Далее:
«Императрица увековечила победы Румянцева памятниками-обелисками в Царском Селе и в Санкт-Петербурге и предлагала Румянцеву «въехать в Москву на триумфальной колеснице сквозь торжественные ворота», но он отказался» (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона).
Понимаете? Румянцеву предложили небывалое и невиданное в России чествование триумфатора. Как в Древнем Риме! А он отказался. Мол, я свое дело сделал – буду теперь чай пить на деревенской веранде.
Попробуем вспомнить: кто из полководцев, начиная с античных времен, отказался от триумфа и триумфальной арки с колесницей?! Не вспомним.
Современники отмечали, что Петр Александрович Румянцев вообще не любил войны, не любил жестокостей. Именно об этом и написал Державин в оде, Румянцеву посвященной:
Блажен, когда стремясь за славой,
Он пользу общую хранил,
Был милосерд в войне кровавой
И самых жизнь врагов щадил;
Благословен средь поздних веков
Да будет друг сей человеков.
Петр Александрович Румянцев умер в 1796 году.
Его старший сын – Николай Петрович Румянцев – был канцлером Российской империи. Личное собрание рукописей, книг и картин Н.П. Румянцева стали основой Румянцевской (Российской государственной) библиотеки.
Империя Потемкина
О Потемкине знают в основном лишь то, что он строил «потемкинские деревни». Они были. И в прямом, и в переносном смысле. Уж такой человек Григорий Александрович Потемкин – феерический, безудержный во всем. И в делах, и в похвальбе.
Он ведь был сатрап, прокуратор в античных смыслах этих слов. Удельный князь. Наместник Юга России. Целого государства – Новороссии. У него свой двор в Яссах, обустроенный с азиатским великолепием и пышностью. И когда Потемкин приезжал в Петербург со своей свитой, это походило на прибытие индийского раджи.
При все при том, ворочая губерниями, руководя армиями, Потемкин не относился к людям как к «расходному материалу» войны». Когда Суворов под Очаковом бросился в атаку без поддержки артиллерии и потерял сотни солдат, Потемкин тотчас сделал ему выговор:
«Солдаты не так дешевы, чтобы ими жертвовать по пустякам. К тому же мне странно, что вы в присутствии моем делаете движения без моего приказания пехотою и конницею. Ни за что потеряно бесценных людей столько, что их бы довольно было и для всего Очакова. Извольте меня уведомить, что у вас происходить будет…»
Официальных представлений не сделал, но отметил потери даже в личном письме к императрице Екатерине: «Александр Васильевич Суворов наделал дурачества немало, которое убитыми и ранеными стоит четыреста человек…»
Отсюда вывод: потеря 400 солдат была для Потемкина столь значима, что он писал об этом императрице.
Однако он вовсе не пытался принизить Суворова в глазах императрицы. За победу при Рымнике светлейший князь ходатайствовал перед Екатериной о графском звании для Суворова: «Скоро пришлю подробную реляцию о суворовском деле; ей, матушка, он заслуживает Вашу милость и дело важное. Я думаю, что бы ему, но не придумаю: Петр Великий графами за ничто жаловал. Коли бы его с придатком Рымникский? Баталия была на сей реке».