– Как ты смеешь! – крикнул я. – Это больно и очень грубо. Я пытался тебе помочь. Иди в свою комнату.
– Нет.
Мой сын стоял, уперев руки в бока, и смотрел на меня так, как будто он тут взрослый и разговаривает с ребенком, а не наоборот.
Я бы никогда не осмелился сказать «нет» своему отцу и не собирался терпеть такое от собственного сына. Ему нужно было преподать урок.
– Мамочка! – взревел Фредди. – Папа ударил меня по попе.
– Что? – Вбежала Сара. – Почему ты это сделал?
– Потому что он ударил меня по руке за то, что я помог ему с пазлом.
– И ты считаешь, порка послужит ему уроком?
– Ну кто-то же должен научить его отличать хорошее от плохого.
– Я делаю это, Том. Я объясняю ему. – Она повернулась к Фредди. – Ты не должен бить папу. Это неправильно.
Тот надулся:
– Мальчики в школе так делают.
– Они не должны. Это нехорошо.
– Ладно, мамочка. – Он прижался к ней, бросая на меня угрюмые взгляды.
– Ну вот, – сказала Сара. – Теперь он понимает.
– И это все? – спросил я.
– На самом деле нет. Я не хочу, чтобы ты впредь его шлепал. Как жестокость можно остановить жестокостью?
– Я не был жестоким, – заметил я.
– У меня попа болит, – заскулил Фредди.
– Дай-ка посмотреть. – Ее голос зазвучал громче: – У него кожа покраснела. Как сильно ты его ударил?
Они оба смотрели на меня обвиняюще.
– Это смешно, – сказал я. – Он сам переступил черту. Кроме того, в мое время всех шлепали.
– Ну а меня – нет.
– Возможно, и следовало бы, Сара. Это могло бы спасти тебя от дальнейших неприятностей.
Наступила холодная тишина. Не слишком ли далеко я зашел? Но я же сказал правду.
– Мы идем гулять, – сказала она Фредди, игнорируя меня.
– Прекрасно. Если ты предпочитаешь такие игры, то вперед.
Я ожидал, что они скоро вернутся и извинятся. Но этого не произошло. Я попытался немного поработать, чтобы проветрить голову, но это не помогло. Меня так и подмывало позвонить Хилари и рассказать ей о случившемся. Или позвонить Хьюго. Но мне было слишком стыдно признаваться в том, что у меня ребенок, который бьет собственного отца. Какой сын так поступает? И все же в глубине души я чувствовал себя подавленным. Совершил ли я ошибку? Может, Фредди унаследовал мою ужасную склонность к издевательствам?
Когда два часа спустя жена с сыном вернулись, смеясь и как ни в чем не бывало болтая друг с другом о том, как качались на качелях в парке, я почувствовал холодную пропасть между нами.
Я все больше и больше начинал ощущать себя чужаком. Фредди со мной по-прежнему вел себя плохо. Однажды вечером, когда Сара была на «девичнике» с Оливией, он отказался лечь в постель и все норовил спуститься на первый этаж.
– Ты должен вести себя хорошо, – повторял я.
А он улыбался, будто ему нравилось меня раздражать.
Несмотря на свою прежнюю убежденность в том, что решение остаться было верным, я ловил себя на мысли: «А если бы я не попросил Сару вернуться от Оливии после рождения Фредди?» Мы бы развелись. Пришлось бы продать дом и жить раздельно.
Или, возможно, судья постановил бы, что Сара и Фредди останутся тут, пока он не подрастет, а меня бы вышвырнули. Фредди метался бы между нами двумя. Нет, сказал я себе. Это было бы неправильно. Все наладится, когда он станет старше.
– Я сегодня неважно себя чувствую, – сказал сын несколько недель спустя. – Мне обязательно идти в школу?
– Это как-то связано с тестом по математике? – спросил я.
Тесты проводили в школе каждый вторник. Я тратил время, помогая подготовиться к ним. Но у этого ребенка просто не было способностей к вычислениям. В его возрасте я умножал в столбик. Он же с трудом складывал такие простые цифры, как девять и четыре.
– Нет. – Фредди снова посмотрел на меня тем взглядом. Словно я сделал что-то не так. – Мне плохо.
– О боже, – сказала Сара. – Тогда, наверное, тебе лучше остаться дома.
– По-моему, с ним все в порядке. Ты измеряла ему температуру?
Температура оказалась нормальной.
– Лучше перестраховаться, – твердо сказала Сара.
Когда я вечером вернулся с работы, они сидели за обеденным столом и рисовали карандашами.
– Значит, ему лучше? – многозначительно спросил я.
– Твой сын перед тобой, – ответила Сара. – Можешь сам его спросить, знаешь ли.
– Нет нужды проявлять враждебность.
Сара, в свою очередь, интересовалась только сыном, или, по крайней мере, так казалось. Она почти никогда не спрашивала меня о работе. Вместо этого постоянно звучало: «Фредди то, Фредди се».
– Я беспокоюсь, что у него мало друзей в школе, – сказала она. – Его никогда не зовут играть.
– Возможно, на то есть причина.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, возможно, с ними он так же плохо обращается, как и со мной.
– Ой, повзрослей, Том. Знаешь, дело не в одном только тебе.
В конце концов во время одной из наших теннисных встреч я решился довериться Хьюго.
– Добро пожаловать в клуб, – сказал он. – Я все время чувствую, что Оливия и девочки против меня. Так что сдался. Позволяю им делать то, что они хотят. И не вмешиваюсь в ее методы воспитания. На протяжении недели мы живем практически отдельными жизнями. Теперь, возвращаясь с работы, я ужинаю один. Оливия говорит, что не может ждать, поэтому ест с детьми. – Он хлопнул меня по спине. – Не волнуйся. Ты к этому привыкнешь.
– Мне тут предложили попробовать семейную терапию.
– По-моему, это признак поражения.
– Но она говорит, что…
– Она? – Хьюго остановился. – Так тебе это женщина предложила? Ты мне чего-то не договариваешь, Том?
– Разумеется, нет.
– Ты покраснел.
– Это всего лишь женщина с работы. Она просто друг.
– Но у тебя нет друзей-женщин.
– Ты можешь забыть об этом?
– Как ее зовут?
– Вообще-то мне не хочется играть третий сет. Думаю, пойду домой.
Хьюго ухмыльнулся:
– Как тебе будет угодно.
Пусть я и не сделал ничего плохого, Хьюго заставил меня ощутить неловкость. Моя дружба с Хилари была единственной помощью в сложившейся ситуации. У нас состоялось несколько разумных дискуссий о текущих делах. Иногда я упоминал о том, что происходило дома. Но не решался доверить ей прошлое Сары. Это было бы слишком похоже на предательство.
И конечно, по-прежнему оставались мои вечерние встречи по средам.
– Спасибо, Том, – сказал один из членов группы, когда мы расходились. – Вы действительно помогли.
От этого я почувствовал себя лучше. Вот если бы и себе мог так же помочь.
Прошло еще два года. Фредди было уже семь, почти восемь. Стало совершенно ясно, что он предпочитал Сару мне. Иногда я возвращался с работы и заставал их поглощенными книгой или каким-нибудь художественным занятием.
– Поздоровайся с папой, – подсказывала Сара.
Но часто он даже не поднимал взгляд.
– Устал, – поясняла мне жена.
– Это неважно, – отвечал я, поднимаясь наверх, чтобы сменить костюм на вельветовые брюки. Но это было важно. И куда больнее, чем я мог выразить словами. Больше всего я хотел создать семью. Но никто не говорил, как трудно быть хорошим отцом, когда твой ребенок не хочет иметь с тобой ничего общего. Временами я жаждал обнять Сару и сказать: «Я так несчастен». Но не мог этого сделать. Мужчина должен быть сильным. Кроме того, я сам все это заварил, самому и разбираться. Не хватало еще вести себя как мой отец.
Я начал работать усерднее, приходить в офис пораньше и оставаться подольше. Там было намного спокойнее. Никаких истерик Фредди, никаких недовольных слов Сары о том, что я «слишком строг» с сыном. А положив что-то на свой стол, я знал, что оно и на следующий день останется лежать на месте.
Дома эта вещь исчезла бы. Как одна из моих любимых ручек, которую я позже обнаружил в «коробке для творчества» Фредди, с согнутым и перекрученным пером.
– Он пользовался ею для какой-то работы чернилами, которую мы выполняли, – объяснила Сара. – Извини. Я принесу тебе другую.
Сверхурочные в офисе привели к повышению по службе.
– Мы чрезвычайно довольны вами, Том, – сказал босс на ежегодной аттестации. – И в результате хотели бы предложить вам новую должность и прибавку жалованья.
Приятно, когда тебя ценят. Но в то же время я чувствовал себя виноватым, поскольку тратил на это время, которое мог бы провести с семьей.
– Молодец, – сказала Сара, когда я поделился с ней тем же вечером. Мы сидели на разных концах дивана. – Полагаю, это значит, что теперь мы будем видеть тебя еще реже.
– А вам с Фредди не все равно? – не удержался я.
– Конечно нет.
– Что-то не похоже.
– Том, – вздыхая, сказала Сара. Когда она не улыбалась, то выглядела совершенно по-другому. – Я делаю все, что в моих силах, чтобы воспитывать нашего сына в одиночку.
– В одиночку? – переспросил я. – Что ты имеешь в виду?
– Ну, ты не видел его четыре дня. И возвращался домой слишком поздно для поцелуя на ночь.
Чувство вины заставило меня защищаться:
– Я работаю ради семьи. Ради нас.
Не стал добавлять, что это лучше, чем сидеть дома с двумя людьми, которых не понимаю.
Тем временем Хилари тоже получила повышение. Иногда я ловил себя на том, что в обеденный перерыв выходил подышать свежим воздухом в парк, где она ела свои сэндвичи. Ей тоже нравились с огурцом и чеддером.
– Итак, – говорила она мне, – что вы по-честному думаете об этой новой идее «широкополосного доступа» в Интернет? Как считаете, заменит он в итоге коммутируемые соединения?
Было так освежающе поговорить с тем, кто, казалось, искренне интересовался мной, а не перескакивал постоянно на разговоры о школе или вшах.
С тех пор как родился Фредди, наша личная жизнь – которая когда-то была неотъемлемой частью нас, – сократилась почти до нуля. Я уже говорил, как мне было трудно… ну, проявлять инициативу. Кроме того, когда я ложился в кровать, Сара часто уже спала. А когда она допоздна рисовала, я выключал свет в спальне, поскольку был измотан. В отличие от жены, мне на следующий день приходилось идти на работу.