– Скажи, кому ты поручил отогнать свою машину в ремонт. Напомню – это было в день гибели…
– Не надо мне напоминать. Я все прекрасно помню. В тот день было много работы. Я окончательно утряс вопрос с генеральным директором о переводе на другую должность, не связанную с командировками. Следовало подготовить к передаче кое-какие материалы…
– Я поняла. Ты был занят. Кому ты поручил перегон машины?
– Директор одного завода обещал отремонтировать ее почти задаром – расход только на запчасти – прислал своего паренька из ремонтной бригады. Мы с ним нарисовали временную доверенность на право вождения машины, я отдал ему ключи и объяснил, где она стоит.
– Когда это было? Время?
– Примерно около двух. Ты хочешь сказать…
– На чем он приехал?
– Сказал, что его подбросили… На чем, не видел.
– Как зовут паренька? Вспоминай… Ты писал доверенность – должно же остаться что-то в голове? Нет, все мужики какие-то бестолковые…
От расстройства я даже всхлипнула. Сергей был насмерть перепуган. Придется успокаивать, пока не забыл, кто он такой.
– Сережа, не волнуйся, постарайся вспомнить. Это очень важно…
Его лицо приобрело выражение крайнего напряжения. Он старательно морщил лоб и вдруг полез во внутренний карман легкой куртки. Достал бумажник, сосредоточенно в нем порылся и выудил сложенный вчетверо листок.
– Вот. Доверенность. Когда я машину после ремонта забирал, мне эту бумагу вернули. Следовало выкинуть, да забыл.
Я буквально выхватила доверенность, удивляясь, что не один Димка годами копит у себя ненужные справки, квитанции, обрывки каких-то телефонов и прочий хлам. Наверное, это передается генетически большинству представителей мужского пола.
Имя и фамилия доверенного лица мне ничего не сказали. Какой-то Тимошенко Алексей Петрович.
– У тебя есть его телефон? – вполне миролюбиво продолжила я допрос Сергея, не надеясь на положительный ответ. Но он приятно удивил меня. – А как ты вышел на этого директора завода? – спросила я, записывая номера рабочего и домашнего телефонов.
– Его жена оказалась какой-то знакомой Танечки. Кажется, по работе. Она и попросила его помочь нам с ремонтом. Все так быстро получилось. Он еще посоветовал ничего не говорить Танюшке, а устроить сюрприз… Денег за ремонт с меня действительно не взяли. Надо бы выбрать время и поблагодарить его, да тут вот случилось такое…
– Значит, так, Сережа… Нет, не могу. Сейчас позову Наташку. Без ее поддержки не смогу.
Лицо Сергея окаменело.
– Ты не волнуйся, – пробормотала я, готовая шлепнуться в обморок. – Мне еще хуже.
Звонок городского телефона заставил меня взвизгнуть – научилась-таки правильно реагировать на испуг.
– Ирина Александровна? – раздался приятный женский голос. Я кивнула. – Алло! Алло! Вы меня слышите?
Голос слегка встревожился. Очевидно, моего кивка не хватило для того, чтобы подтвердить факт моего присутствия у аппарата. Я еле-еле выдавила из себя признание в том, что я эта самая Ирина Александровна и есть.
– Я Катя – медсестра операционного отделения. Дмитрий Николаевич попросил позвонить в двенадцать часов и спросить про ваше самочувствие. Извините, я на три минутки задержалась.
– Спасибо, заинька. Передайте ему, что все хорошо. Я никуда не поехала и жду его дома.
Все ясно. Контрольно-ревизионная проверка. Неужели муж до сих пор пребывает в уверенности, что живет с полной дурой? Впрочем, быть женой-дурой – целая наука. Только умным женщинам она под силу.
Положительная оценка своих умственных способностей взбодрила. Но не настолько, чтобы сообщать радостную новость Сергею в одиночку. Подруга очень кстати и вовремя появилась в дверях квартиры. Единственное, что было некстати, – фраза, которой она ознаменовала свое пришествие:
– Ну все деньги со счета промотала! Представляешь? Наша Та… подробности требовала. – Последние слова Наташка произнесла совсем тихо: увидела из коридора Сергея. С первоначальной интонацией ей вполне можно было идти в атаку наравне с десантниками. Взяла бы противника на испуг.
Лоб Сергея покрылся испариной. Наташка вытянула из вазочки салфетку и сунула ему в руку:
– Промокнись.
Он машинально вытер лоб и сунул салфетку в карман куртки.
– Ну совсем плохой! – расстроилась подруга. – Так ведь и не доживет до… Сейчас мы его пустырничком угостим.
Сергей безропотно выпил лекарство и сунул стопку в тот же карман – к салфетке.
– Теперь туда еще бутерброд и, считай, сервировка кармана закончена… – пробормотала Наташка и переключилась на меня: – Ирина Александровна, сядьте, пожалуйста, на место. Того и гляди, мигрень начнется. Мельтешите, мельтешите…
– Да я вообще с места не двигаюсь, – возразила я.
– Очень плохо. Включи чайничек, угости человека кофейком… Хотя есть риск, что он его в карман выльет. Чашку, во всяком случае, точно умыкнет. Ну да ладно, включай! Хорошо бы коньячку, да ведь ему в дорогу. О! Ожил! Смотри-ка, глазками ворочает. Все мужики помешаны на машинах. Как про дорогу услышат, сразу просыпаются.
Слова из Наташки сыпались, как горох. Явный признак того, что подруга нервничала.
– Сережа, ты соберись уж как-нибудь с силами, – перебила я ее. – Попробую объяснить. Только прошу, не делай в отношении нас с Натальей поспешных выводов. Это в первую очередь просьба Татьяны… Но если ты будешь сидеть с таким видом… Сережа! Я же просила.
Честное слово, Аленкин нетленный покойник из института был бы более приятным собеседником.
– Где? – прохрипел Сергей. Казалось, он и рта не открывал. – Она… Где?..
У меня появилось предчувствие, что меня вот-вот схватят за воротник моей старенькой домашней кофточки и начнут трясти, как грушу. Воротник точно не выдержит. Поэтому я моментально выдала ответ:
– В деревне… Жива-здорова… Чего и вам желает…
На него я не смотрела. Я вообще ни на кого и ни на что не смотрела. Зажмурилась. Но послышался не то сдавленный смех, не то сдерживаемые рыдания, я разом прозрела. Наташка потом говорила, что размер моих глаз конкурировал с бабушкиными розетками для варенья… Сергей смеялся. Ритмично покачивая головой сверху вниз. Пальцы рук, вцепившиеся в край стола, побелели. Я неуверенно подхихикнула. Тут же подключилась Наташка. Но разгуляться с подругой на полную мощность мы не успели. Смех Сергея перешел в дикий, безудержный хохот, заставивший нас вскочить. Я прижалась к электроплите, Наташка – к мойке.
– Р-р-радуется… – заикаясь, определила я.
– Не-а, – возразила Наташка. – Р-радовался он чуть раньше. Щ-ща сходит с ума. От р-радости.
Сергей не унимался. В его жутком хохоте появились какие-то взвизгивания и похрюкивания. Он отцепил пальцы от стола, сжал руки в кулаки и начал в такт покачиваниям головы лупить ими по крышке стола.
Наташка опомнилась первая:
– Стол разломает – за нас примется. Может, его чем-нибудь по голове треснуть? О! Чайником!.. Нет. Он горячий. Зря ты его вскипятила.
Рассчитывая на догадливость подруги, замысловатым жестом руки попыталась показать, что надо сменить в чайнике горячую воду на холодную, а потом с трудом выдавила:
– Воды…
Наташка обрадовалась, но вместо чайника схватила графин и выплеснула его содержимое на Сергея. Вместе с крышкой, которая, обиженно звякнув, раскололась о плитки пола. Сергей дернулся, хрюкнул… и затих. Вполне осмысленный взгляд уставился на нас. Он облизнул губы и спокойно сказал:
– Клюква.
– Ага, – согласились мы разом.
Не хотелось огорчать его тем, что он не угадал черную смородину.
– Попить чего-нибудь можно?
– Запросто! – согласилась Наташка и заглянула в графин.
Он был пуст. И тут мы разом засуетились: я размешивала в графине новую порцию черной смородины, Наташка налила кофе и принялась готовить бутерброды.
– Я поеду к ней. Я сейчас поеду к ней. Понимаете? К ней! Живой! Понимаете?
Похоже, легкое безумие у него осталось.
– Понимаем. Мы все понимаем. Только тебе надо подкрепиться и переодеться. На тебе… клюква.
– А, ерунда. И не надо мне никаких бутербродов. Я поеду к ней! Я сейчас же поеду к ней…
Наташка набрала воздуха и гаркнула что есть силы:
– Сидеть!!!
Голову даю на отсечение, что собака в ее квартире тоже послушно села. После этого Сергей окончательно пришел в себя. Для начала он выразил осмысленное желание отмыться и переодеться. Потом у него прорезался зверский аппетит. Он слопал все бутерброды, а затем первое, второе и компот. Мы ему аккуратно намекнули, что он может позвонить жене. Наташка серьезно предостерегла:
– Не бузить! Жена в положении. Волноваться нельзя.
Сергей был предельно нежен и осторожен в выражениях. Может быть, потому, что плакал и толком не мог говорить? Наташка рыдала, уткнувшись в мое посудное полотенце. Я шмыгала носом и задирала лицо к потолку в надежде, что слезы останутся на своем месте.
Выяснив, что полотенце безнадежно мокрое, подруга рыдать прекратила. И постаралась сделать процесс переговоров управляемым.
– Вы сейчас по телефону все деньги проплачете! Или зарядка кончится, а связь нам жизненно необходима… Сергей, да будь же ты мужчиной. Тебе еще инструктаж проходить!
Он согласно кивнул, минут пять прощался с женой до вечера и выглядел придурком. Точнее – счастливым придурком. Меня это не очень устраивало. Необходимо было, чтобы он вник в ситуацию и не наделал глупостей. Удивительно! Только вчера уверял Листратова, что похороны не были инсценировкой, а сегодня его совершенно не волнует вопрос, кто и почему похоронен под именем Татьяны. Сидеть и бессмысленно улыбаться он может долго. Пришлось его припугнуть:
– Вам обоим грозит опасность! Раньше воскресенья домой не возвращайтесь. Будете подъезжать к Москве, позвонишь.
Сергей сидел и радостно со всем соглашался.
– В квартиру без нас не входить. Вообще не вылезайте из машины без нас! Татьяна перекрасила волосы и сменила прическу не зря! – гаркнула я, и он перестал улыбаться. – По дороге пусть накрасится до отвращения к самой себе. Она не должна быть узнаваемой – это главное условие, ты понял?