18 мая вечером с Ведерниковым ходил к могиле сына Толи. Над могилой столбик, а к нему приколочена доска и на белом ватмане написаны тушью фамилии схороненных. Среди них мой сын: «младший сержант Чуркин Анатолий Васильевич, второй ряд слева». Эх, Толя, Толя, дорогой мой сыночек, оставил ты меня одного. Как же теперь быть мне, родной мой? Сколько надежд было у нас обоих, что мы еще увидим друг друга, и вот ты ушел от меня. Никогда уж больше, никогда мы не встретимся с тобой. Прощай навсегда, любимый мой, дорогой сыночек. Мы подняли стволы автоматов вверх и, нарушая тишину, над могилой две автоматные очереди прощального салюта подвели зловещую черту безвременно ушедшему из жизни в цветущем возрасте моего сына Толе.
Рассматривая незавидную местность, мелколесье и кустарники совсем недалеко от нас я заметил сидевшую на тонком сучке большую серенькую птичку. Мы с Ведерниковым заторопились обратно и уже сделали несколько шагов, как вдруг раздался свист, щелканье соловья. Озадаченные таким неожиданным разливистым пением в нескольких метрах от нас, мы остановились и стали слушать его волшебные трели. «Путевка в жизнь» мелькнуло в моей голове. Я устремил свой взор в сторону могилы, где во втором ряду слева лежал сын мой, незабвенный Толя, и слезы обильно текли по моим щекам. «На мою на могилку никто не придет, только раннею зарею…», — звучало в моих ушах. В тот же вечер мы вернулись в свою часть.
19 мая в 12 часов выехали в Сланцы. Стоим в лесу. Недалеко река Плюсса. Погода стоит хорошая, солнечная. Около линии железной дороги стоят две больших березы. На одной из них на толстом суку лежала метров пяти длиной изогнутая рельса, взрывом оторвало от шпал и забросило так высоко на этот сук. Рельсу покачивало ветром, но она не падала на землю. Я ее на суку березы заметил еще, когда мы приехали сюда.
20 мая получил письмо из Торжка от Аси. «Здравстбуй, Вася». Твое письмо получила. Тысячу раз спасибо за него. Как была рада. У нас, Вася, уже начали готовиться к экзаменам. Работаем в подсобном хозяйстве, обрабатываем свои участки. Землю копаем лопатами. Сегодня с радостью узнала о взятии нашими войсками Севастополя. Теперь весь Крым освобожден от фашистской нечисти. Вася, пиши, как себя чувствуешь. Береги себя».
24 мая получил письмо от отца. «Здравствуй, дорогой сын Вася! Письмо твое получил, большое спасибо за него, очень рады, что ты жив и здоров. Теперь нам писем ждать не от кого, кроме тебя, и надеяться не на кого. Погода у нас стоит хорошая, сейчас идет яровая. Лошадей мало, всего восемь в бригаде и то все плохие. А раньше было 120 лошадей. Усадебный участок придется копать лопатой. Дрова возили на себе зимой. Я ездил 15 раз. Дров уже немного. Сделал тележку, чтобы дрова возить на себе. Но мне скоро восемьдесят».
26 мая получил письмо от Ильи Луппова. «Здравствуй, Василий Васильевич! Письмо Ваше получил, очень рад ему. Вот уже три месяца я нахожусь в госпитале. Нога не движима, лежать тяжело. Почти по горло в гипсе. Хотя бы поскорее ходить на костылях и выходить самому на улицу. Такая прекрасная сейчас погода, а лежать приходится в помещении. Но ничего, асилий Васильевич, как-нибудь переживем все трудности. Что же поделаешь, раз выпала такая судьба. Очень жаль, что Вы лишились всей семьи и даже последнего сына. Ведь хорошие были ребята. Вот что наделала проклятая война, унесла всю твою семью и моего отца и брата. Но ничего не поделаешь. Будем терпеливо и настойчиво все переживать».
28 мая в ночь на 29 мая в 1.30 поехал в Ленинград в командировку на 8 дней вместе с Козыревым и Климовским. В товарном вагоне было так много народу, как в бочке сельдей. В 4.30 стояли на станции Веймарн.
29 мая в 16.40 приехали в Ленинград на Варшавский вокзал. Живу на улице Пестеля, 27, кв. 54 у двоюродного брата Ст. Дм. Приходил в свой дом, на Рылеева, 6, кв. 1. В коридоре темно. Комната моя заколочена.
2 июня. Послал письмо Асе в Торжок. «Здравствуй, Ася. Я с 29 мая по 5 июня 1944 года в командировке в Ленинграде. Подъезжая к Ленинграду, радовался. Меня тянуло в свой родной город, не был 3 года. Но приехав в него, разочаровался. Настроение с первого же дня придавленное, угнетающее. Тоска грызет. Прямо скажу, Ася, не смогу прожить этих коротких дней отпуска. Пришел в свою квартиру, комната моя забита гвоздями, на дверях наклеена бумажка, печать на ней, но бумажка в створе разорвана. Пошел к двоюродному брату С. Д. на улицу Пестеля, 27, жил у него. Три дня собирался посмотреть свою комнату, но все не мог войти в нее, камень в груди лежит. На четвертый день решился сходить. Выдрал гвозди, вскрыл комнату. Там погром — хозяйничал вор. Костюмы, пальто, ценные вещи украдены. Из шкафов, что похуже — выброшено на пол. Но хищник еще не успел все унести. Внизу шкафа лежали белые в полоску брюки, два фотоаппарата, один из них большой, плоский штык, кинжал и еще кое-какое барахло. Книги с этажерки свалены на пол. Ценные книги — несколько томов справочника Хютте и учебники — утащены. Вор в комнату ходил много раз. Убитый горем, я в то время пропаже вещей не придал никакого значения, а лишь запечатлел все разбросанное на полу, на кроватях, на столе и на стульях. Когда я взял альбом с фотографиями, сразу же все восстановилось в памяти. Вот они, родные мои, смотрели на меня, но молчали. Теперь я их больше никогда не увижу. На душе у меня, Ася, стало так тяжело, я горько заплакал».
5 июня в 23 часа выехали на Балтийский вокзал на товарную станцию. Отправились на Гатчину в 0.30. 7 июня поехали в Сланцы: наша дивизия ушла по шоссе на Кингисепп, 25 км от Сланцев. Климовский пошел в 88 АП, за деревню Большие Поля, а я иду в Гостицы за 3,5 км в штаб 59 армии[25] и дальше — за 11 км в деревню Полоса.
7 июня. Нашел часть совершенно случайно. Живем около деревни Монастырек. Проходят занятия по расписанию. Тишина. Погода хорошая. Лес, птицы поют.
14 июня получил письмо от Аси. «Очень долго ждала от тебя письма. Уже стали появляться дурные мысли, вдруг что-нибудь случилось. Не знаю, как мне выразить, Вася, мое соболезнование в твоей глубокой скорби. Представляю, как тебе было тяжело, когда все напоминало о самых дорогих и близких, а самих их не оказалось. Очень сочувствую тебе, Вася. Но что же делать. Приходится все переживать. Береги только себя. У нас уже начались экзамены. У меня экзамены в 6-х классах. Одновременно приходится заниматься с заочниками по 6 часов в день. Это очень большая нагрузка. На своем участке в 0,05 га посадила картошку, посеяла морковь и свеклу. Участок далеко от города, ходить туда нет времени. Урывками читаю А. Толстого «Хождение по мукам». Будь здоров, Вася. Пиши».
30 июня приехали в Сланцы. С машины вещи сгрузили около линии железной дороги.
1 июля получил письмо от отца.
2 июля 1944 года в 10 часов в Сланцах грузимся на поезд. Едем через Ленинград в Выборг.[26]
3 июля в 4 часа приехали в Ленинград. На станции Кушелевка стояли до 16.50.
4 июля в 6.15 стояли в Белоострове, в 10 часов в Териоках. Нашел фотокарточку групповую. Сняты: Скиталец, Горький, Шаляпин, Телешев, Андреев и Бунин. Солнце печет.
5 июля в 7 часов станция Выборг. Старая крепость с толстыми стенами. Поехали вправо от Выборга. Переехали рельсовые пути. С правой стороны от дороги четырехэтажная мельница, где работал заместителем директора товарищ из нашего орудийного расчета. Он погиб во время артобстрела под Кондуей. Плотно укатанная хорошая дорога, сделанная из мелкой щебенки, пересекала огромную каменную скалу. Вырубка скалы для этой дороги производилась, вероятно, при помощи взрывчатки, динамита. Переехали скалу и свернули тоже направо, по дороге, идущей невысоким плотным сосновым лесом к поселку Тинехара. Не доезжая двухэтажного кирпичного здания, с левой стороны у самой дороги лежал огромный высокий камень, а на этом камне росла небольшая, около трех метров сосна. Каждому, кто смотрел на эту растущую на камне сосну, пришлось задуматься, чем же и как она питалась, находясь так далеко (высоко) от земли.
Дивизия разместилась в финских домиках, они были пустые, хозяев не было. Финляндия вместе с немцами воевала против нас. Раньше у меня почему-то было отрицательное мнение об этой стране. Я считал, что Финляндия отсталое государство. Но увиденное своими глазами заставило меня резко изменить суждение о ней. Я думал, что финны живут рассредоточенно на хуторах в лесу, как медведи. А оказалось, жителям наших деревень есть чему поучиться у них. Не только в отношении старательного, аккуратного и умелого хозяйствования, но и в части культуры. Буквально в каждом доме, даже на чердаках я видел очень много газет, открыток и журналов с иллюстрациями. У каждого дома колодец, хорошо оборудованная чудесная баня. В сарае необходимые строительные материалы: известь, мел, песок, цемент, краски разные. Хорошие туалеты с тонкой бумагой. Прекрасно оборудованные дворы для скота. Желоба для пойла и канавки для стока жидкости, сделанные из цемента. Жители, видимо, занимались животноводством, травы было достаточно. Посевов хлеба было мало. Земля у них была только там, где была равнина и очень низкое место. Где не выше место, был песок, еще выше — камни, а дальше — скалы. Дома дощатые засыпанные. Печка в доме похожа на русскую, но комбинированная, перед устьем сделана плита с множеством комфорок для разной величины горшков и продольным котлом для нагрева воды. Занавески на окнах красивые, разных цветов из гофрированной бумащ. Полотенца и салфетки на столах тоже из бумаги, похожи на шелковые. Фруктовых деревьев нет, кусты черной смородины около домов есть, но ягоды очень мелкие. Но какие хорошие дороги, нет нигде ни одной выбоины. Сделаны из плотно укатанной мелкой щебенки из дикого камня. ОЗер — бесчисленное количество с узорными извилистыми берегами. В них было много рыбы.