Я постучала ручкой по странице. Проще говоря, у меня было недостаточно информации и мне стоило оставить ее при себе, пока не узнаю больше.
Мое интервью с Рэндаллом было назначено на среду. За первую встречу я смогу сформировать по крайней мере общее представление о нем. И у фирмы Роберта должны быть частные детективы на примете. Люди с ДРЛ оставляют улики, которые может откопать детектив. Пропущенные встречи. Забывчивость. Необъяснимые вспышки эмоций.
Лифт звякнул, я взглянула на него через открытую дверь кабинета, но напряжение спало, когда на этаж шагнула уборщица, вкатившая свою тележку в приемную.
Люк хранил зловещее молчание. Полиция в итоге нашла его, допросила и не добилась никаких ответов. По его словам, он не брал ключи и кошелек. Я заявила о краже всех моих карт и потратила всю вторую половину воскресенья, заказывая новое удостоверение личности, клубные карты и новые ключи для машины. Им нечего было ему предъявить, и они ушли. С тех пор он не пытался со мной связаться, что должно бы успокаивать, но нет. Вместо этого тишина казалась выдержанной паузой в фильме ужасов, аккурат перед тем, как выскочит злодей с бензопилой.
Я закрыла папку и встала, собрала все дела, потом сложила их стопкой на середине стола. Я подвигала мышкой, экран ожил, и я выключила компьютер.
Мне нужно было добраться домой и остаток вечера попытаться не думать о смерти.
Глава 31
Дверь кабинета Роберта была приоткрыта, сам он сосредоточен на компьютере, поэтому я легонько постучала по дереву костяшками пальцев и шагнула внутрь.
— Привет.
— Привет, — он посмотрел на меня, удивленно приподняв брови. — Заходи. Ты могла бы просто мне перезвонить.
— Я была неподалеку. Мой портной в трех кварталах отсюда.
— «Фрэнк и Пэт»?
— Да, — улыбнулась я. — Лучшие иглы в Лос-Анджелесе.
— Пожалуйста, садись, — он махнул на стулья перед столом. — Я хотел поговорить о твоем портрете.
— Конечно, — я села на стул слева и взглянула на золотую рыбку. Все еще жива.
— Отличная работа. Хорошая.
— Но? — я вздохнула.
Он сложил руки перед лицом и оглядел меня.
— Есть ощущение, что ты что-то придержала. Что это?
Чертовы хорошие адвокаты слишком умело читали между строк и находили пробелы. У моих новых теорий едва была возможность оформиться в моей голове, и я не была готова их презентовать или защищать. Еще нет, не до разговора с Рэндаллом Томпсоном. Я прочистила горло и уклонилась от вопроса:
— Я что-то придерживаю? — возразила я. — А ты что придерживаешь?
Он проигнорировал ответ.
— Скажи, кому подходит этот психологический портрет.
— Я не знаю, — возмущенно сказала я. — Я еще даже не поговорила с Рэндаллом.
— К черту Рэндалла.
Меня передернуло от резких слов.
— Кому еще? — он сверлил меня взглядом, будто я давала показания в суде. — Он подходит кому-то из твоих клиентов?
— Поэтому ты меня нанял? Чтобы иметь доступ к моим клиентам?
— Ответь на вопрос, Гвен.
— Нет, — выпалила я. — Этот портрет не смахивает ни на одного из моих клиентов, — я сказала это, не перебирая в уме своих пациентов, потому что ПОШЕЛ ОН. И пусть кто-то из них подходил под портрет, я… я замерла. Я не могла честно сказать, что никому бы об этом не сказала, потому что это не так. Но я бы пошла в полицию. Рассказала бы детективу Саксу, а не этому козлу. — Знаешь, что? — я встала и подобрала сумку с пола. — С меня хватит. У меня нет времени на игры.
— Он убил моего сына.
И вот так просто, после четырех слов, произнесенным надтреснутым голосом, моя злость сдулась. Ему можно было играть, используя грязные методы. Кто-то украл его сына, изнасиловал его, лишив невинности, подверг сухому утоплению и выбросил тело в сточную канаву за заводом по переработке отходов. Кто я такая, чтобы злиться на него за что-либо, что он делал для поимки убийцы своего сына?
— Чего ты мне не говоришь? — напряженно спросил он.
— Это просто теория, — выдавила я, снова повернувшись к нему.
— Касательно убийцы?
Я сжала спинку кожаного кресла:
— Да.
— Рассказывай.
Я вздохнула:
— Она не подтверждена, в ней еще нужно покопаться. Мне бы помог частный детектив. И мне нужно поговорить с Рэндаллом. Несколько раз, если возможно. Я могла бы поделиться с тобой своими догадками сейчас, но это лишь отвлечет тебя. То, что в моем отчете, намного обоснованнее. Намного.
Я посмотрела в глаза, в которых виднелась неприкрытая пылающая боль. Прошло всего девять месяцев с тех пор, как он похоронил сына. Еще слишком рано.
— Она может быть ошибочной, — тихо заметила я.
— Просто скажи мне, — отрывисто сказал он.
— Со стороны убийцы есть противоречивые действия. Он их калечит, а потом мажет раны мазью. Пытает, а потом нормально кормит. Его действия отображают резкие смены уровня сострадания. Некоторые поступки чуть ли не любящие, а потом случается варварский акт отрезания гениталий.
Я вдохнула, готовясь быть осмеянной, и добавила:
— Возможно, что такие резкие изменения присущи кому-то с параноидальной шизофренией или диссоциативным расстройством личности.
Роберт опустил глаза на распечатанный документ и тихо прыснул. Это был не совсем смех, но и не интеллигентное принятие идеи, на которое я надеялась.
— Как я и сказала, — натянуто проговорила я. — Это не то, что я бы выдвинула в суде.
— Но ты в это веришь. Если бы умер твой ребенок, ты бы развивала эту линию размышлений? — он снова перевел взгляд на меня.
Нет. Это слишком рискованно. Я сглотнула.
— Я бы держала это в уме, но не придерживалась бы ее.
Он долго смотрел на меня таким взглядом, которым обычно изучают головоломку «Найди Уолдо». Напряженная концентрация, с которой ищут кусочек, не подходящий к другим. Я подвинулась, чувствуя себя неуютно под пристальным вниманием.
— Что? — наконец не выдержала я.
— Я просто пытаюсь понять, ты очень умная или очень глупая.
— Смешно, — сухо сказала я. — Я провожу бóльшую часть своего времени, пытаясь выяснить, сошел ли ты с ума или каким-то образом можешь видеть будущее.
Он издал смешок:
— Ладно, давай поговорим о доказуемых идеях, — он постучал пальцем по пачке страниц. Я посмотрела на них, узнавая обложку моего портрета. — Ты дала мне потенциальное представление о психологии убийцы, — он покачал головой. — Я пока не буду рассматривать вероятность психического расстройства. Давай предположим, что он одинокий мужчина, скорее всего, подвергавшийся сексуальному насилию или соблазненный популярным сверстником в подростковом возрасте, с подавленными гомосексуальными наклонностями. Высокоорганизованный, помешан на контроле, умный, с аналитическим складом ума.
— Да.
— Ну, пойдем, — он взял маленькую связку ключей со стола. — Посмотрим, подходит ли под это описание Рэндалл.
— Прямо сейчас? — я взглянула на часы. — У меня с ним назначена встреча в среду, — казалось безрассудным отправляться в тюрьму без планов и эмоциональной подготовки, особенно при учете предполагаемого мной диагноза. Это был самый важный момент моей карьеры. Что, если я задам неправильный вопрос? Что, если он скажет что-то историческое, а я не готова?
— Почему нет? Ты можешь поехать и в среду, — он придержал дверь кабинета открытой, вопросительно приподнимая брови. — Я думал, разговаривать с убийцами — это твое.
— Я думала, он не убийца, — парировала я.
— Что ж, давай узнаем, — улыбка приподняла уголок его губ.
Глава 32
— Не похоже, что ты нервничаешь, — Роберт выложил содержимое карманов в маленькую миску, протянутую охранником.
— Я не нервничаю. Немного в предвкушении.
— В предвкушении… — посмеялся он. — Интересная эмоция.
Мы прошли через металлодетекторы, подождали, пока наши вещи появились на конвейере. Я посмотрела вниз.
— Миленькие носки, — они были в серых ромбах с маленькими фламинго. В ответ он пошевелил пальцами ног.
— Миленький лак. Это пурпурный?
— Я думаю, сливовый.
Он забрал мои туфли с ленты и передал их мне. Мы сели на металлические складные стулья у стены и обулись. Я бросила взгляд на смеявшихся над чем-то охранников.
— Как часто ты его навещаешь?
— Рэндалла? Через день.
— Серьезно? — я встала, дожидаясь, пока он зашнурует туфли. — Это как-то много. У вас так много тем для обсуждения?
— Не особо. Большинство визитов, скорее, для поднятия духа, — он встал и заправил рубашку на спине. — Он не слишком хорошо справляется.
— А бывает, что кто-то хорошо справляется в тюрьме? — сухо спросила я.
Он мягко положил руку мне на поясницу и повел меня в левый коридор.
— Я за него беспокоюсь. Мне интересно, что ты подумаешь о его силе духа, поговорив с ним.
— Он все еще утверждает, что невиновен?
Он вздохнул:
— Да, — он нажал на кнопку, и мы замерли, дожидаясь лифта. Я глянула в сторону направленной на нас камеры.
— Ты знаешь, что это странно, да? Что ты защищаешь человека, которого будут судить за убийство твоего сына?
Мы зашли в лифт.
— Я бы его не защищал, если бы считал виновным.
— Ты раньше защищал виновных?
— Конечно, — он выбрал третий этаж. — Но в данной ситуации я бы не стал этого делать по очевидным причинам.
— То есть ты готов закрыть глаза на мораль, если это не имеет оношения к твоей семье.
Он раздраженно фыркнул:
— Я бы так не выразился, — он взглянул на меня. — Но да, мой моральный компас иногда барахлит. Как и твой.
— В каком это смысле мой барахлит? — я скрестила руки на груди.
— Ну, я защищаю виновных. Ты их оберегаешь, — двери лифта открылись, и я ждала, что он выйдет. Он не двинулся. Я тоже.
— Как я оберегаю виновных?
— Время викторины, доктор Гвен, — выражение его лица ожесточилось. — Что ты делаешь, когда пациент раскрывает свои секреты?
Я помолчала, а двери лифта закрылись, оставляя нас наедине в тесном пространстве.