— Зависит от секрета.
Он издал невеселый смешок:
— Ах, зависит от секрета. Ладно, я подыграю. Ты хоть раз сдавала своих клиентов или сообщала что-либо, сказанное на консультациях, в полицию?
Метод постановки вопроса придавал ощущение неправильности тому факту, что я никогда не нарушала конфиденциальность клиентов.
— Нет, — осторожно сказала я.
— Они хоть раз признавались в преступлении?
Я заколебалась. Да, конечно, признавались. Поэтому большинство из них и были моими клиентами. Чтобы разобраться в чувствах вины и сожаления, вынести урок из прошлого и научиться предотвращать насилие в будущем.
— Да, — ровно ответила я.
— Хоть раз один из них признавался в планируемом преступлении?
На этот раз я промолчала. Не я здесь подсудимая. Я не обязана отвечать. На моей стороне конфиденциальность пациентов и — если притвориться, что Джона Эбботта не существовало — безупречный послужной список, включающий в себя множество решений, чьи секреты сохранить.
Безупречный послужной список, если предположить, что клиенты рассказывают тебе все, прошептал тонкий голосок, тот же, который иногда не давал мне спать по ночам. Правда в том, что я не знала обо всех поступках своих пациентов. Я знала, что они мне говорили. Они делились многим и многое утаивали. Правда ли Льюис перестал бить жену? Я не могла знать. Продолжал ли Карлос убивать бездомных животных? Вредил ли когда-нибудь человеку?
Я знала только то, что они мне рассказывали. И больше ничего.
Роберт прислонился к стене, предоставляя мне пространство для маневра.
— Ты внезапно притихла, док.
Я потянулась и нажала кнопку «3», благодарная мгновенно открывшимся дверям. Шагнув в коридор, я устремилась вперед, надеясь, что шла в правильном направлении.
— Это сюда, — позвал Роберт.
Конечно же. Я напряженно развернулась на 180 градусов и выдавила легкую улыбку.
— Пожалуйста, веди.
Он мгновение разглядывал меня, потом двинулся по коридору. Качая головой, он что-то пробормотал себе под нос.
Я не попросила его повторить, но погромче. Мне не очень хотелось знать, что бы он мне сказал.
Рэндалл Томпсон сидел на складном стуле в центре застекленной комнаты. Нас провели в смежное помещение, и я нахмурилась, когда за нами закрылась дверь.
— Почему мы не внутри вместе с ним? — уже несколько раз я встречалась с самыми жестокими преступниками и каждый раз находилась с ними в оной комнате.
— Безопасность, — сказал Роберт.
Охранник отодвинул занавеску, и через большое стекло мы увидели немолодого мужчину. Он, казалось, дремал, его запястья и лодыжки были скованы наручниками, вторые были продеты в кольцо на полу.
— Думаю, я буду в порядке.
— Они беспокоятся не за нас, — он почесал затылок. — Они переживают из-за меня.
— Тебя? — я на мгновение задумалась, но потом это стало до абсурда очевидно. Конечно. Они бы ни за что не впустили родителя жертвы в одну комнату с обвиняемым убийцей. — А, — я издала неловкий смешок. — Ну, разреши мне попасть к нему.
— Он нас видит и слышит, — сказал Роберт. — Ты можешь просто нажать кнопку и поговорить с ним через микрофон.
— Нет, — я постучала по стеклянному окну между нами и охраной. — Я хочу быть в одной комнате с ним.
— Но… — Роберта перебил открывший дверь охранник.
— Все хорошо?
— Я бы хотела встретиться с мистером Томпсоном в комнате для посещений. — я вытащила свои документы. — Я в утвержденном списке.
— Только вы? — охранник перевел взгляд с меня на Роберта.
— Да.
Роберт молчал, но я чувствовала исходящее от него раздражение.
— Ладно, — пожал плечами охранник.
У них ушло пять минут, чтобы проинформировать меня о правилах безопасности, проверить, что при мне нет оружия или контрабанды, и тщательно меня досмотреть. Я подтвердила и переподтвердила, что комната не прослушивается, а затем вошла внутрь. Рэндалл Томпсон повернулся ко мне.
— Кто вы? — осторожно спросил он.
— Доктор Гвен Мур, — я подошла к центру окна и повернулась к нему спиной, зная, что Роберт и охрана наблюдают за каждым моим движением. — Я психиатр, специализирующийся на клиентах со склонностью к насилию.
— Дайте угадаю. Вы здесь, чтобы определить, сумасшедший ли я?
— На самом деле… — я подтащила из угла стул, протестующе заскрежетавший ножками о пол. — Я здесь, чтобы определить, сумасшедший ли Роберт Кевин.
Это был сознательный ход, нацеленный сместить фокус и разрядить атмосферу. Человек, любящий привлекать внимание, мгновенно бы переключил разговор обратно на себя. Рэндаллу мои слова показались смешными. Изменение было видимым: его плечи немного утратили сутулость поверженного, и он распрямился.
— Вы серьезно?
— Абсолютно, — я села на стул. — Скорбящий отец, защищающий убийцу сына? — я поморщилась. — Да ладно.
— Я не убийца, — его голос был тихим, но твердым. Решительным, без попыток заглянуть в глаза, ерзанья или изменения дыхания. Либо он хорошо лгал, либо говорил правду.
Мог ли он говорить правду? Я нахмурилась, беспокоясь о том, что это могло значить то, что Кровавое Сердце все еще на свободе.
— Ладно, — просто сказала я. — Но откуда Роберт Кевин это знает?
Он бросил взгляд на окно:
— Он там?
— Да. Но он нас не слышит. Я доктор, поэтому у нас с вами собственный уровень конфиденциальности врача и пациента.
Он подвинулся на стуле, чувствуя себя неуютно из-за разговора. Цепь между его лодыжек звякнула о кольцо в полу и, похоже, напомнила ему о его положении. Это его отрезвило, он взглянул на оковы, прикрепленные к полу, а затем снова на меня.
— Я не знаю, почему он меня защищает, но он единственный, кто мне верит. Если вы хотите, чтобы я облил его грязью, вы не на того напали.
— Могу понять, — я подалась вперед, оперевшись предплечьями о колени. — У вас есть ко мне вопросы?
Он удивился, но данный метод я часто использовала с новыми клиентами. Они всегда были осторожны, привыкнув защищаться, но обычно с радостью хватались за возможность задать вопрос. Что бы они ни спрашивали, я была честна. Нельзя было заслужить доверие, не продемонстрировав его.
— Поэтому вы на самом деле здесь? Спросить о нем? — он кивнул на окно, где Роберт, вероятно, с ума сходил, пытаясь определить, о чем мы говорим.
Я заправила выбившуюся прядку волос обратно в пучок.
— Меня наняли в вашу юридическую команду для составления психологического портрета. Не конкретно вашего, а личности Кровавого Сердца.
Его ногти были обкусаны до крови, присохшей по одной стороне кутикулы. Его борода была слишком длинной и неухоженной, брови — кустистыми. Разросшаяся борода могла быть результатом заключения в тюрьме, но обкусанные ногти были признаком плохого самоконтроля. Брови указывали на длительное пренебрежение внешностью. Ничто из этого не подходило Кровавому Сердцу, хотя плохое соблюдение личной гигиены было симптомом параноидальной шизофрении. Как и медленные движения, а если бы Рэндалл Томпсон двигался еще меньше, он бы спал.
Я прочистила горло:
— Я составила психологический портрет, и мне нужно сравнить вас с ним на соответствие. Поэтому я здесь, и для этого меня нанял Роберт. Который, между прочим, кажется уверенным в вашей невиновности, — я смотрела на него, пока он не встретился со мной взглядом. — Как он стал вашим адвокатом?
— Он пришел вскоре после моего ареста и предложил меня представлять, — он кашлянул. — Я не совсем в положении, чтобы перебирать.
Верно, не в том. Отправив мой портрет Роберту, я просмотрела телевизионные репортажи и прочитала новостные статьи о Рэндалле. Пресса превосходно справилась с разбором и документированием его невпечатляющей жизни. Он жил в захудалом доме, принадлежавшем его родителям, зарабатывал мизерную зарплату преподаванием и подрабатывал Сантой в торговом центре каждый праздничный сезон. Он сохранял бороду и живот круглый год, и ему была присуща бледность человека, редко видевшего солнечный свет.
Мне это не нравилось. Это казалось неправильным для Кровавого Сердца. Я сменила тактику.
— У нас есть общий знакомый, — я прикрепила ручку к верху папки и взглянула на него в ожидании реакции. — Люк Аттенс.
Он непонимающе уставился на меня. Я понятия не имела, как он оказался в номинации «Учитель года», разве что харизма у него появлялась только после чашки кофе.
— Люк Аттенс, — повторила я. — Он был вашим учеником.
— А, — он кивнул, но не особо убедительно. — Ладно. Как давно?
— Я точно не уверена. Наверное, лет десять назад.
Он едва заметно пожал плечами:
— Через мой класс проходит много детей. Двести в год. Сложно запомнить всех.
Я подумала о Люке, о незамутненной ярости, искажавшей его лицо, и задумалась, как бы он отреагировал, если бы узнал, что Рэндалл Томпсон его не помнил.
Я решила рискнуть и солгала, пользуясь теми подсказками, которые оставил мне Люк Аттенс, в надежде на то, что Рэндалл среагирует.
— Он говорит, что вы непристойно себя вели с ним. В сексуальном плане.
Выражение его лица моментально изменилось, словно он захлопнул передо мной дверь.
— Нет. Абсолютно нет.
— Может, вы этого не помните, — предположила я.
Он посмотрел мне прямо в глаза, выказывая самые яркие эмоции с момента моего прихода.
— Я не педик, — четко сказал он, приподнимая уголок губ в презрительной ухмылке.
Хм-м. Один ключ подошел к замку. Сильная неприязнь к гомосексуальности. И что-то в его глазах, во вспышке эмоций говорило «насильник». Я видела много опасных личностей и не могла не узнать одну из них во плоти. Рэндалл был медленным и старым — скорее всего, запыхался и умер бы, преследуя жертву в лесу, — но все же было что-то гнилое в его настороженном взгляде.
Впечатления о нем начали прощелкиваться у меня в уме. Что-то сходилось с моим портретом, что-то — нет. Мои инстинктивные предположения о его характере против клинического мнения и портрета. Он не был невиновен, несмотря на возражения Роберта. У него были легкие признаки параноидальной шизофрении, но плохая гигиена и медленные движения не были уникальными отличительными признаками.