– Перестань, прошу тебя!
На Янку смотреть было жалко. Он снова почувствовал себя подлецом, достойным казни на электрическом стуле, но чувство приближения неминуемой опасности было сильнее, и попытки избежать ее были скорее инстинктивными, чем сознательными.
– Хорошо, – пробормотал он, отводя взгляд. – Я, конечно, не совсем понимаю, зачем вообще об этом разговаривать. Но если ты считаешь нужным – пожалуйста.
Он начал вспоминать вчерашний вечер с того момента, как вышел из цветочного магазина. Рассказ вышел коротким, даже и пяти минут не потребовалось, чтобы описать череду незначительных событий, финал которых оказался столь непредсказуемым.
– А потом ты включила свет, – закончил Евгений. – Ты включила свет, и в этот момент наша жизнь раскололась на две половинки. Прости, звучит пафосно…
– То есть… – не обращая внимания на его последние, не относящиеся к фактической стороне событий, слова, задумчиво сказала Яна, – то есть с того момента, как ты вышел из дома, и до той минуты, как я включила свет, времени прошло минут тридцать, не больше.
– Ну да. Тридцать минут. Может быть, тридцать пять.
– Получается, что за это время кто-то… кто-то успел зайти в нашу квартиру, переодеться в твой спортивный костюм, каким-то образом привести сюда Слизня, усадить его в кресло, ударить топором по голове, снова переодеться и смотаться, не оставив следов…
– Шустрый товарищ, однако. Получается, так.
– Жень, а ты понимаешь, что это значит?
– Ни черта я не понимаю, – ответил он, опуская глаза на сцепленные в замок руки. Собственные руки с побелевшими пальцами отчего-то показались чужими, он даже засомневался, что сейчас, если захочет, сможет пошевелить этими пальцами. Ощущение было неприятным, и избавиться от него не получалось.
– Это значит, что человек, который… человек, который сделал это, очень хорошо знал тебя.
– Может быть, – вяло согласился Евгений. Думать об этом не хотелось. Кажется, он уже обсуждал сегодня это с Ленкой Лисичкиной и пришел к тому же выводу.
За окном резко и неприятно завыла автомобильная сигнализация. Вполне подходящий саундтрек, чтобы передать настроение эпизода, мысленно усмехнулся он. Ощущение нереальности происходящего не отпускало ни на миг – может быть, именно поэтому и возникали постоянно эти кинематографические аллюзии. Дождаться бы того момента, когда невидимый режиссер наконец скажет: «Стоп, снято!»…
– Он хорошо знал тебя, – каким-то несчастным шепотом произнесла Яна. – Это во-первых. Во-вторых, у него были ключи от твоей квартиры. То есть дубликат ключей…
– Это могла быть отмычка, – возразил Евгений, чтобы что-то сказать. В существование отмычки не верилось, потому что человек, проникший в квартиру, определенно не собирался ее ограбить. А отмычка, в представлении далекого от криминальной жизни Евгения, была принадлежностью профессионального грабителя.
– Не думаю, – после недолгих размышлений ответила Яна. – Вспомни, у кого-нибудь был дубликат ключей от твоей квартиры?
– У тети Аллы, – вяло усмехнулся Евгений. – Все сходится, мы нашли убийцу.
– Вспомни, – настойчиво повторила Яна. – Может быть, когда-нибудь давно ты оставлял ключ соседям или кому-нибудь из друзей…
Он помнил совершенно точно, что никому и никогда не оставлял ключей от своей квартиры. Родители жили на другом конце города и не имели привычки навещать сына в его отсутствие. Никаких комнатных цветов, собак или кошек в доме отродясь не было, зачем же было оставлять ключи соседям или друзьям?
Он помотал головой, подведя итог коротким размышлениям о цветах и собаках.
– Значит, ни у кого не было. Ни у кого, кроме тебя и меня.
– Выходит, он прошел сквозь стены. Чертов призрак, попробуй теперь его поймай!
– Женя, есть еще один важный момент. Этот человек… Он знал Слизня.
– Логично. Зачем убивать незнакомца, даже не попытавшись вытащить у него кошелек? Тем более таким странным способом. Я имею в виду место убийства…
Евгений чувствовал, что его беспомощная ирония сейчас совершенно не к месту, что она только ранит их двоих, превращая ситуацию в фарс. Но в глубине души что-то отчаянно сопротивлялось попытке анализа. Возможно, осознание того, что логика и анализ обречены на провал.
– …вместе! – Погруженный в собственные мысли, он услышал только окончание фразы. – Ты это понимаешь? По-другому быть не могло!
– О чем ты?
– О том, что они хорошо знали друг друга! Что они вошли в квартиру вместе, а значит, не было никакой отмычки! И Слизень чувствовал себя в полной безопасности, и его не удивило, что этот человек открыл квартиру твоими ключами, надел твой спортивный костюм… Как будто это было совершенно нормально…
Яна замолчала.
– Бред какой-то, – пробормотал Евгений.
Теперь, впервые попытавшись представить развитие событий, он понял, насколько странно выглядит ситуация. Убийца, по всей видимости, осведомленный о том, что в течение некоторого времени квартира будет пустая, приглашает Слизня подняться наверх. Тот соглашается, видимо, без всякой задней мысли. Затем он открывает дверь ключами, спокойно переодевается в домашний спортивный костюм Евгения и идет на балкон, где в подвесном шкафчике хранятся всякие разные гвозди, шурупы, молотки и отвертки. В том числе и топор. Получается, и про шкафчик на балконе ему тоже было прекрасно известно. А главное, про Янку, которая должна была, но не смогла в этот день забрать свою машину из ремонта. Получается…
– Бред, – повторил Евгений. – Никто не знал о том, что я пойду встречать тебя на остановку! Я и сам не знал, что выйду из дома, до тех пор, пока ты не позвонила! Здесь ничего не сходится и не может сойтись, потому что, кроме меня, никто об этом не знал! Никто, понимаешь?
– Понимаю, – ответила она как-то слишком тихо и отвела глаза в сторону. – Никто.
Он не успел еще подумать, что значат эти ее тихие слова и неловко опущенный взгляд, а незнакомое прежде чувство острой жалости к самому себе вдруг накрыло его с головой. Он едва не захлебнулся этим чувством, увидев со стороны уставшего, испуганного, растерянного и совершенно одинокого человека, в котором трудно, почти невозможно было узнать того Евгения Шевцова, который еще вчера строил планы на будущее, был полон сил и радостных надежд.
– Янка, – пробормотал он едва слышно, – ты почему на меня… не смотришь? Ты… Ты о чем сейчас думаешь, а?
Она подняла наконец глаза, и слова уже были лишними. Он почти и не слушал их, эти торопливые, ничего не значащие слова, похожие на мелкие и колючие капли дождя, суетливо бьющие в оконное стекло.
К тому, что Янка считает его убийцей, привыкнуть было невозможно. Эта боль была каждый раз новой, как хитрый вирус-мутант, против которого организм не способен выработать иммунитет. Вирус-убийца, действующий расчетливо и неторопливо. Боль прокатилась по всему телу разрядом электрического тока и застряла в горле, мешая дышать. На несколько секунд он даже совсем выпал из реальности, потеряв связь с окружающим миром и против своего желания полностью отдавшись этой боли.
Очнувшись, увидел прямо перед собой ее глаза.
Яна стояла рядом, положив ему руки на плечи, наклонив лицо, окутывая его горячим шепотом.
«Как ветер в пустыне», – подумал он, отстраняясь.
– …ведь ты же понимаешь, что я тебе не чужая! Я все, все готова с тобой разделить, и это тоже… Но пойми, мне тяжело от твоего молчания, Женя! Я хочу тебе помочь и не могу, потому что ты мне не позволяешь! Почему ты мне не позволяешь? Почему ты отрицаешь то, что и так совершенно очевидно? Зачем этот дурацкий, никому не нужный фарс? Да черт бы с ним, с этим алкоголиком, с этим никому не нужным забулдыгой! Думаешь, мне его жалко? Думаешь, я стану тебя осуждать? Давить на тебя? Ты ведь еще тогда, в подъезде, чуть не убил его… Я же помню твои глаза в тот момент, я знаю, если бы тебя вовремя не оттащили, ты бы еще тогда… Еще тогда, слышишь?
– Слышу. Не глухой, – ответил он, поднимаясь с табуретки. Внезапно навалилась усталость, сковала движение и затуманила мысли. – Ты извини, Янка, я пойду спать. Устал как собака. Да и поздно уже, ты тоже ложилась бы. Завтра на работу.
– Женя! – ахнула она ему вслед.
Он обернулся. Ему до последней секунды казалось, что он выдержит. Что сможет спокойно выйти из кухни, думая о предстоящей завтра планерке, о новом проекте гостиничного комплекса, о том, что стены в прихожей выкрашены в персиковый цвет, что нужно будет не забыть завтра выбросить дурацкие шарики, что президент Украины распускает Верховную Раду, что летнюю резину на «Ниве» скоро уже пора будет заменить на зимнюю…
Он обернулся и вдруг почувствовал, что больше уже не в силах сохранять спокойствие, потому что изнутри поднимается обжигающая волна той самой боли, которая сводит его с ума. В глазах потемнело, а пальцы сжались в кулаки от ярости и собственного бессилия.
– Я его не убивал! – прогремел он на всю квартиру, срывая голосовые связки. – Не убивал! А если бы убил, можешь быть уверена, сообщил бы тебе об этом в первую очередь! И мне плевать, что ты там увидела в моих глазах полгода назад! Мне плевать, что было бы, если бы меня тогда вовремя не остановили! И на все твои логичные версии тоже плевать!..
Он долго еще кричал, без конца повторяя одно и то же, и замолчал лишь в тот момент, когда разбившийся о стену заварочный чайник разлетелся на осколки у Яны под ногами.
«К счастью, – промелькнула горькая мысль. – Посуда бьется к счастью».
Несколько минут он тупо стоял у стола, молча глядя, как Яна собирает с пола разноцветные, отливающие перламутром осколки. Чайник был старый-престарый, из маминого французского сервиза, который подарили им с отцом на десятилетие совместной жизни. Мама наверняка расстроится, когда узнает, что он его разбил. И может быть, даже заплачет из-за чайника.
Смешно…
– Извини, – пробормотал он невнятно. – Сам от себя не ожидал.
Яна не ответила.
Лежа вниз лицом на продавленном спальном диване, Евгений еще долго слушал, как она собирает осколки. Боль постепенно отпускала. Или скорее всего она просто затаилась, набирая сил для новой атаки. Может быть, последней, победной…