збавиться от ощущения, что этот неведомо чей глаз следит за мной с неба.
Что я здесь делаю?
Этот вопрос приходится задавать себе едва ли не каждую секунду. Делать вид, что ответ на него мне неизвестен, было бы глупо. И все же некоторое время я этим и занимаюсь, пытаясь внушить себе, что просто вышла покурить. Еще минута, еще пара затяжек, и я снова вернусь в зал ресторана за свой столик, а может быть, просто пойду домой, потому что за ужин я уже расплатилась.
Заканчивается пятая по счету сигарета, и я сдаюсь. Вздыхаю и обвожу взглядом окрестности в поисках лимузина. Почему-то мне кажется, что это должен быть именно лимузин – строгий и черный, с элегантным шофером и таким же элегантным охранником внутри, как раз такой, какой полагается иметь певцу с мировым именем. Или это должен быть вертолет? Блестящая стальная стрекоза, прилетевшая с побережья Средиземного моря, чтобы приземлиться на крошечном пятачке возле служебного входя в замок-ресторан и унести обратно драгоценную жемчужину Сантьяго-де-Компостеллы?
Нет, вздыхаю я, осознавая вопиющую степень банальности собственных предположений. Конечно же, не лимузин и не вертолет. У Пабло Гавальды наверняка есть собственное средство передвижения, которое он предпочитает всем видам транспорта на свете. Крылья, компактно сложенные за спиной и незаметные под широкой красной рубашкой. Расправив их, он вылетает прямо в окно, наслаждаясь полетом и планируя маршрут по дороге.
Идея с крыльями мне нравится. Некоторое время я забавляюсь ею, представляя, как он парит в небесах с гитарой на фоне серой тучи причудливой формы, приземляется на самом ее краешке и начинает болтать ногами, тихонько перебирая струны. Из темноты выходит белая собака с лохматой слипшейся шерстью. Я замечаю ее и не двигаюсь с места. Собака подходит, обнюхивает меня и тычется в ладонь прохладным и влажным носом.
«Уходи», – шепчу я сквозь зубы. Собака, по всей видимости, прекрасно понимающая человеческую речь, уходит, поджав хвост, снова растворяясь в темноте позднего ноябрьского вечера.
В этот момент открывается дверь – слишком тихо, я не успеваю подготовиться к встрече, зато успеваю забыть все слова, которые должна сказать и которые, кажется, успела выучить наизусть за время ожидания. Мой испанский не слишком хорош, а теперь он и вовсе испаряется из головы. Пытаться говорить сейчас на испанском – то же самое, что говорить на китайском: ошеломляющий успех и полное понимание со стороны собеседника обеспечены.
Откашливаюсь, обращая на себя внимание. В силу навалившегося беспамятства, отягощенного полной немотой, это единственное, что мне остается. Пабло Гавальда застывает в трех шагах от меня и смотрит вопросительно, стараясь изобразить на уставшем лице вежливую улыбку.
Ни вертолета, ни лимузина поблизости, никаких крыльев за спиной. Вид у Пабло Гавальды такой, будто он собирается ехать домой на метро вместе с простыми смертными.
– Буэнас ночез. – Мне наконец удается выловить в памяти обрывки воспоминаний об испанской лексике. – Ми йамо Анна.
– En qu? puedo servirle? – Пабло Гавальда слегка приподнимает одну бровь, интересуясь, чем он может быть мне полезен.
– Всем, – тихо говорю я по-русски. Знать бы, зачем я все это затеяла. Было бы проще, наверное, ответить на его несложный и вполне естественный в сложившейся ситуации вопрос.
– No comprendo, – смущенный голос в ответ. Пабло Гавальда меня не понимает. Хочется улыбнуться и сказать, что я сама себя не понимаю. Добавить, что все это в принципе не важно. Молчу, потому что память напрочь отказывается выдать очередную порцию испанских слов. Так ничего и не вспомнив, глупо улыбаюсь и повторяю с видом ученого попугая:
– Ми йамо Анна!
Пабло Гавальда беспомощно и красноречиво вздыхает. Смотрит украдкой на циферблат часов, поблескивающий в темноте на левом запястье. Извиняется: «Пермисо, сеньора!» – и делает шаг в сторону, намереваясь обойти неожиданное препятствие в виде тихо помешанной лохматой девицы.
Понимаю – сейчас он уйдет. Не знаю, как его остановить, знаю только, что должна это сделать. Смотрю ему в спину. «Ты нужен мне, Пабло Гавальда», – внушаю этой спине, и пусть я сама не знаю зачем – это не повод для того, чтобы уйти вот так, не попытавшись выслушать. Луна по-прежнему равнодушно смотрит с неба, серая туча причудливой формы почти растворилась в чернилах ночи, звездам нет никакого дела до моих мучений.
Ну же, говорю себе и делаю первый шаг. Каблуки туфель предупреждающе стучат об асфальт – Пабло Гавальда оборачивается. «Напрасно ты решил обойтись без лимузина и элегантного охранника», – думаю я в этот момент. Думаю и вдруг понимаю – я знаю, как это будет по-испански. Память сдалась, сердце ликует.
– Ми йамо Анна, – повторяю я в третий раз, приблизившись, и едва успеваю набрать воздуха в легкие, чтобы продолжить, как Пабло Гавальда насмешливо перебивает меня:
– Это пароль? Я не знаю отзыва.
Он говорит неторопливо, отделяя слова друг от друга, мне ничего не стоит перевести фразу – на занятиях по аудированию сделать это бывало гораздо сложнее. Задумавшись на секунду, я предлагаю ему вполне приемлемый, как мне кажется, вариант отзыва на пароль:
– Анна, не могли бы вы разделить со мной этот вечер, побродив по ночным московским улицам?
Кажется, мой испанский достаточно хорош.
Кажется, он просто восхитителен. Великолепен, потому что Пабло Гавальда понимает меня и соглашается, почти не раздумывая, побродить со мной по московским улицам, отвечая мне коротким кивком. В этот миг я замечаю короткую вспышку на небе – это звезды потухли и снова зажглись, отдавая дань величию момента.
Такое бывает, я знаю. Один раз в сотню тысячелетий звезды умирают на короткий миг, чтобы родиться снова. И если мне повезло поймать этот короткий миг – значит, я человек счастливый.
На секунду зажмуриваю глаза. Может, этот короткий кивок головы и вспышка на небе всего лишь причуды разыгравшегося воображения?
Но нет. Открываю глаза и вижу – он стоит рядом, в нескольких шагах от меня, улыбается, в темных глазах поблескивают искры ожидания. Его покорила моя трусливая дерзость. Его очаровала моя нелепая прическа. Его пленил мой испанский, наверное. Не знаю, что еще, но он здесь и он ждет меня. Нас разделяет всего лишь несколько метров.
Земля под ногами выложена крупной асфальтовой плиткой. Делаю первый шаг, как в детстве, стараясь не наступить на соединяющий плитки шов. Успеваю загадать – если не наступлю, все сбудется. Что именно, не знаю пока, но смотрю под ноги очень внимательно, так внимательно, будто это вопрос жизни и смерти. Шаг, второй, третий. Мне удалось. Наконец поднимаю глаза и вижу его лицо.
Лицо Пабло Гавальды в лунном свете кажется мне смертельно бледным. За считанные секунды, за то время, пока я сосредоточенно пялилась на тротуарную плитку, оно изменилось, перестав быть лицом живого человека. Его глаза теперь наполнены страхом, и этот страх парализует меня еще до того, как я успеваю понять, чем он вызван.
Чья-то рука ложится мне на плечо. Рука тяжелая, чужая и недружелюбная. Я каменею. Липкое сердце медленно стекает вниз и перестает биться. Слышу щелчок – луна, отраженная в стальном лезвии ножа, вспыхивает в районе моего горла. Звездам тесно на узкой дорожке, некоторое время они толкаются, борются друг с другом, как пенсионеры в утреннем троллейбусе за место у окошка, затем побежденные улетают обратно на небо, а победители усаживаются на лезвии, как птицы на жердочке.
Вот как, оказывается, это бывает.
Нас окружает странная тишина. Сколько их – двое, трое, думаю я. Почему они молчат? Они убьют нас сразу или сначала ограбят и изнасилуют? В том, что убьют, я совершенно не сомневаюсь. Вздыхаю – страх почему-то отпускает меня, наверное, от безысходности – и чувствую только жалость. Всепоглощающую жалость к самой себе, несчастной и глупой, нелепой девчонке, которая ничего еще не успела в этой жизни. Не успела закончить университет, не успела выучить испанский и стать переводчицей, не успела даже влюбиться. Если, конечно, не брать в расчет эту историю, случившуюся в ресторане «Эскориал».
Легкое головокружение заставляет меня покачнуться. Не стоило этого делать – переступив с ноги на ноги, символично наступаю на шов между плитками. Теперь уже, наверное, не стоит надеяться даже на чудо. Холодок металла касается моей кожи, я чувствую легкий нажим, кровь начинает пульсировать в месте соприкосновения с лезвием, преодолевая препятствие.
– Стоять, – слышу колючий шепот над ухом.
С того момента, как я подняла глаза и увидела искаженное страхом лицо Пабло Гавальды, прошло не больше двадцати секунд. За эти короткие секунды я старею на двадцать лет – если дело пойдет так и дальше, я, пожалуй, успею умереть от старости прежде, чем лезвие совершит свой короткий путь внутрь моей плоти. Боже, как долго тянется время! Кажется, оно остановилось совсем. Все застыло вокруг, не движутся звезды на небе, серое облако окаменело, зацементировалось и собирается упасть вниз, чтобы раздавить мир своей исполинской тяжестью. Терять больше нечего, финал предсказуем и неизбежен.
Мне не хочется умирать. Умирать сейчас страшно и обидно. Только вот помощи ждать неоткуда и не от кого. Или все-таки?…
«Послушай, – мысленно шепчу, уставившись на небо. Именно там, как считает большинство, проживает в своих апартаментах Тот, Кто Может Помочь. В детстве я всегда представляла себе его сидящим в обитом темно-вишневым бархатом кресле, установленном на пышном прозрачном облаке. – Послушай, я ведь не часто обращаюсь к тебе. Последний раз это было, кажется, лет семь или восемь назад, помнишь? Ты ведь тогда помог мне, помоги и теперь. Ну что тебе стоит? Я не хочу умирать, понимаешь? Я хочу пожить еще хоть немного. Хотя бы несколько дней. Или даже часов. Разве это так сложно –