Теперь я понимаю, почему пролетарии в интеллектуальном отношении отставали от имущих классов — когда нечего есть — не очень-то будешь размышлять! Нельзя сказать, чтобы это поглощало всего меня, но всё-таки вещь очень неприятная.
Да и другие живут не лучше.
…Можно было бы рассчитывать каждую копейку, экономить на всём. Но это — не по мне. Я хочу жить нормальной жизнью, хочу выжать из Москвы все, что она может дать. Я хочу ходить в консерваторию, в театры… Но для всего этого денег, разумеется, не хватает… Вот и приходится временами класть зубы на пустые полки нашего шкафа…
Но всё-таки я многое успел увидеть и узнать. В два года по зрелищным мероприятиям догнать и перегнать москвичей — нелёгкая задача, но можно сказать, что значительная ее часть мною выполнена.
В МХАТ беру входные билеты по 3 р. Смотрю все «программные вещи». <…>
1958
19 июня. <…> Сегодняшний поход по букинистам был удачен. Но на Кузнецком буквально из-под носа взяли Мандельштама!.. «Огорченья не снесла»…»
[Позже вставлен инициал — «И.». Речь шла об изданной в 1902 году книге И. Мандельштама ««О характере гоголевского стиля», впоследствии приобретенной. Купить книги О. Мандельштама — в отличие от книг Гумилева — в букинистических в ту пору было невозможно].
4–14 июля. Я дома. Увидел родителей, Наташку… Дед все такой же, в мягкой шляпе и похож на Мичурина. Огород — чудо, из одного корня растет по три вилка капусты. Кукуруза, маки, помидоры. Ни соринки. И в остальном он все тот же — старый скептик. Прочел мне статью из «Комсомольской правды» про создание искусственного солнца над городами, про то, что вскоре растопят льды и обогреют тундру. Хохотал до слез:
— Искусственное солнце!.. А?
Читал мне наизусть из Ветхого завета родословную Иисуса и всех святых.
У родителей — каторжный труд. Папа по 14–16 часов в день.
А я здесь на даровых хлебах в Москве… <…>
5 июня. Узнал, что умер Кажека, веселый пьяница-стекольщик, старик, которого за последние 30 лет здесь никто не видел трезвым.
1978–1979Из записных книжек
15/V-78. Всем очевидно, что «Евгения Онегина» восьмиклассникам читать рано. Но что делать? Все-таки читать, ибо стихи — это столько же литература, сколько и язык, а язык надо воспринимать как можно раньше.
«Белеет парус одинокий» — это уже не поэтический образ — это языковой фразеологизм, вошедший в ткань языка, как другие идиомы. Как и басни — ребенок многое не поймет, но усвоит язык.
17/VII-78. Л. Зорин рассказывал, что Шмальгаузен все лысенковское время просидел у себя на даче, нигде не служа. А кто-то говорил, что числился истопником.
Одни писатели мир только видят (В. Катаев, Ю. Олеша). И в понимании его и отношении к нему они, пассивно зрительно его воспринимая, почти всегда конформисты (те же Катаев и Олеша). Другие писатели прежде всего постигают его суть (Достоевский), и вещное для них второстепенно. Третьи думают, что постичь суть можно только через вещи (Гоголь), четвертые — что от них, как от ядра на ноге, не избавиться (Чехов). И от каждого нельзя требовать мировосприятия другого!
(О писателях, видящих мир). К ним, несомненно, относится и Бунин. Ведь вся его философия — смерть, вечность, скарабеи — очень расхожа, это скорее ощущение этих проблем, чем их философское развитие (как у Толстого, Достоевского, даже у Чехова).
20/VII-78, Переделкино.
Шел к мостику в гору — в джинсах, легких дырчатых туфлях — резво (как всегда, когда приходится идти в гору, — так и подмывает на полубег). Навстречу пожилая женщина.
— Скажите, который час?
Я ответил и сначала не понял, что в голосе странного, но потом увидел: на глазах слезы. И она — без всяких предисловий и не стыдясь того, что я пойму, зачем она меня остановила:
— Издалека гляжу — ну точно брат мой Ваня. Он погиб на фронте. Такая же была легкая походка. Весь такой же высокий, громадный. Такие, знаете, ходят — переваливаются. А он — вот так же, легко… Увидела — ну точно он, и на глазах слезы.
Я пробормотал что-то глупое, что, де, столько лет прошло, и мучительно соображал — что бы сделать ей хорошее? Но так и не сообразил, она махнула рукой и пошла.
5/XI-78. «Моя жизнь состоит из одного монотонного труда, который разнообразится самим же трудом» (Бальзак). И я б хотел. Но только чтоб это был труд, который я сам считал бы настоящим трудом.
26/XII-78. Если по Spitzer’у искать ключевые словечки у писателей, то у Твардовского это будет — «иной», «иные» (ср. «За далью — даль» в главе про Волгу и других главах).
5/I-79. Л.[11] сказала, что перечитывание Чехова всегда у нее приводило к двум мыслям: что писать ничего не нужно, ибо такой совершенной прозы все равно не напишешь, и то, что вообще ничего делать не нужно, потому что все равно все бессмысленно.
В психической разноте отклонений от того отношения к вещам, что современность считает нормой (иногда очень значительном), — залог многих великих побед человеческого разума. И вообще залог разных успехов в более скромных сферах.
Два примера. 1) Деяние купца, построившего высотную башню в тайге (это изобразил Вяч. Шишков в «Угрюм-реке») казалось сумасшедшим. Через много лет это оказалось единственным сооружением на тысячи верст, пригодным для радиостанции. 2) У последней скрипки Страдивари, которую он сделал в 1730 г., в возрасте 92 лет, была странная судьба: она переходила из поколения в поколение с диким завещательным условием: чтобы на ней никто не играл. С этим же условием она была куплена и Юсуповым в середине 19 в. и хранилась у него в особом футляре. Дикости завещания удивлялись не раз.
В 1919 г. скрипка была национализирована. Это была единственная «не постаревшая» скрипка Страдивари — ведь на ней никто не играл. Можно было услышать звук только что сделанного Страдивари. На этой скрипке играют вот уже несколько поколений выдающихся советских музыкантов (я надеюсь, не все время).
21/V-79. Махачкала, г-ца «Ленинград»[12].
Все растущая отчужденность современного человека от творящей деятельности в предметной сфере (не умеет вбить гвоздя) несомненно оказывает разрушительнейшее воздействие на его духовность, только мы еще не можем осознать и понять, почему происходит это разрушение. Из-за гордыни? (Гордыня — всегда ржавчина и яд). Из-за того, что рушится единение всех людей <…>? Подумать.
27/V-79 Махачкала.
Псы[13]
Сейчас много говорят о диких собаках пригородов… Я видел одну такую собаку вблизи. Я занимался тогда дубовым шелкопрядом и жил уже два месяца в Северном Дагестане в дубовой роще возле Буйнакска. В Киеве мне дали 1 кг. грены — личинок (?) — 130 тыс. штук. Я расселил их по роще и наблюдал не на срезанных ветвях, а на растущих. Жил я в большой 6-местной палатке. (О том, как жук-краснотел ел гусениц шелкопряда).
Однажды я вернулся из своего обхода и сидел на раскладушке. Из-за ящика встала большая собака и медленно направилась к выходу. Я хотел крикнуть, но что-то удержало меня. Собака не оглядываясь, медленно вышла. Это была уже немолодая собака. Я узнал одну из диких собак стаи, которая жила неподалеку, — по ее редкой масти рыжего цвета. По примятой охапке сена, где она лежала, было видно, что пролежала она в палатке давно.
Продукты мои находились в картонной коробке, даже ничем сверху не закрытой. Она их не тронула. Что ей нужно было у меня в палатке? Зачем она лежала здесь? Значит, она увидела, что никого нет, вошла и легла и долго лежала.
Какая тоска заставила ее покинуть (оставить) стаю хоть на время и погнала ее в палатку человека? О чем думала она это время?
Про то, как поспорил мой дядя с соседкой и выиграл пса, я кормил его, а потом он сбежал, и поднял на меня ножку, когда я упал (не было ли это где?..).
Про Буяна и мясника[14].
Косарь (Косьба)
Разбирая архив отца, он обнаружил его тетради, заполненные необыкновенным почерком, там же нашел листок, озаглавленный: Передать Юре (сыну). На коротком листке была только одна запись: «Он прямо попал из своей простой, органической, но действительной жизни в ту отвлеченную сферу, в которую стало русское новобранное общество и русская литература». К. Аксаков.
Получается, что он думал об отце, как пересаженном, а отец — о нем, посмертный диалог, и в результате получается, что рассказ не об отце, а о сыне, тут и всё обсуждение славянофильства, и стиля ля рюс… Все сюда войдет.
Псы. К названиям книг, стоящих у него на полке.
Я никогда не видел более странных и необычных названий («Сарматизация материальной культуры Боспорского царства»), которые содержали бы столько информации и которые хотелось бы читать: Сарматизация! Значит, там будет про сарматов. Маткультуры! И про это будет — и у сарматов и в Боспорском царстве!
Другие названия были совсем простые — но эти книги хотелось прочесть еще больше. «Сурки и места их обитания». Это была очень толстая книга, и было ясно, что из нее безусловно все можно узнать о сурках и исчерпывающие сведения о местах их обитания. Небольшая книжка называлась кратко и энергично «Верблюдоводство». Это слово так понравилось NN (он <философ><гуманитарий> преподаватель русского языка), что он потом на уроках все время с удовольствием не к месту его повторял. И потом, уже через несколько месяцев, в поезде, так надоел попутчику, что тот грубовато сказал: — Что ты тычешь меня своим верблюдоводством? — и добавил еще одно крепкое слово.
Хозяин, заметив, что NN держит эту книгу, сказал грустно: