— Владимир Николаевич, — жестко ответил Топорнин, — я не врач. Но я знаю, что такое ответственность. А вы готовы поставить свою подпись под тем, что гарантируете полное восстановление при амбулаторном лечении?
Башуров растерялся:
— Никто не может дать стопроцентных гарантий…
— Вот именно! — воскликнул Топорнин. — А я не имею права рисковать. Слишком много поставлено на карту.
Сайкин внутренне боролся с самим собой. Директор ЗиЛа понимал логику Топорнина, но всё равно был с ним не согласен:
— Борис Николаевич, может быть, стоит послушать врачей? Они же профессионалы…
— Валерий Тимофеевич, — перебил его Топорнин, — вы же сами получали звонки из Италии. Представьте, что вам скажет синьор Аньелли, если узнает, что мы не обеспечили максимальный уровень медицинской помощи Сергееву?
Сайкин сжал губы. Он знал, что Топорнин прав с формальной точки зрения, но это не делало решение правильным.
Чазов попытался найти разумный выход:
— Борис Николаевич, давайте будем объективны. Профессор Башуров — один из лучших травматологов страны. Если он говорит, что стационар не нужен, может быть, стоит ему доверить?
— Евгений Иванович, — настаивал Топорнин, — я не подвергаю сомнению квалификацию Владимира Николаевича. Но представьте заголовки западной прессы, если что-то пойдет не так: «Советские врачи недооценили травму русского гения». Мы не можем себе этого позволить.
Стрельцов, который до этого момента сдерживался, наконец взорвался:
— Борис Николаевич, это же абсурд! Вы хотите держать здорового парня в больнице из-за того, что кто-то где-то что-то подумает?
— Эдуард Анатольевич, — холодно ответил Топорнин, — вы последний человек, который имеет право что-то говорить в этой ситуации. Именно ваша безответственность привела к этой ситуации.
Лицо Стрельцова покраснело:
— Моя безответственность? Я принял тренерское решение, основанное на…
— На чем? — перебил его Топорнин. — На желании любой ценой обыграть «Спартак»? На неспособности признать, что команда может выиграть и без Сергеева?
Сайкин почувствовал, что ситуация накаляется, и попытался вмешаться:
— Товарищи, давайте не будем…
— Нет, Валерий Тиммофеевич, — резко сказал Топорнин, — пора расставить точки над «и». Эдуард Анатольевич поставил под угрозу не только здоровье Ярослава, но и серьезные государственные интересы. И теперь еще смеет что-то требовать!
Стрельцов поднялся с места:
— Борис Николаевич, вы зашли слишком далеко! Я всю жизнь в футболе и я знаю делаю!
— Знаете? — язвительно спросил Топорнин. — И что же вы выиграли, по большому счёту? Валентин Козьмич оставил вам команду которая выиграла кубок страны и кубок кубков. И сейчас вы точно так-же эксплуатируете его наследие. И откровенно говоря вы едете на Сергееве!
— Борис Николаевич! — попытался остановить его Чазов, так как совещание всё дальше скатывалось в какую-то базарную свару, но Топорнин уже не слышал:
— Вы — тренер-неудачник, который завидует успеху своего игрока! Именно поэтому вы так легкомысленно отнеслись к его здоровью!
Малофеев встал с места:
— Борис Николаевич, это уже переходит границы…
— Нет! — рявкнул Топорнин. — Не переходит! Этот человек по своему легкомыслию едва не разрушил карьеру величайшего таланта! Лицо Стрельцова стало мертвенно-бледным:
— Как вы смеете…
— Смею! — продолжал Топорнин. — Потому что вижу насквозь таких, как вы! Неудачники, которые не могут простить другим успеха! Вы завидуете восемнадцатилетнему мальчишке, который добился того, о чем вы могли только мечтать!
Сайкин попытался заступиться:
— Борис Николаевич, Эдуард Анатольевич хороший тренер, команда его любит…
— Валерий Тимофеевич, не защищайте его! — отмахнулся Топорнин. — Этот человек — скрытый вредитель! Он подсознательно хотел навредить Сергееву, потому что не может смириться с чужим успехом!
Прояев возмутился:
— Борис Николаевич, это несправедливо! Эдуард Анатольевич…
— Анатолий Георгиевич, и вы хороши! — перебил его Топорнин. — Врач команды! Должны были запретить Сергееву играть! А вместо этого пошли на поводу у этого… — он указал на Стрельцова, — этого завистника!
Стрельцов еле стоял на ногах, его качало как боксера который только что получил тяжёлый удар, дыхание стало тяжелым. Состояние грогги, вот на что это было похоже:
— Борис Николаевич… вы не имеете права… Я отдал футболу всю жизнь…
— Отдали? — хохотнул Топорнин. — И что получили взамен? Ничего! А теперь хотите потопить того, кто реально что-то значит!
Топорнин подошел ближе к Стрельцову:
— Знаете, что я думаю? Вы просто не выносите того, что восемнадцатилетний парень затмил всех наших заслуженных ветеранов! Что он уже добился больше, чем вы за всю карьеру!
Сайкин встал с места:
— Борис Николаевич, остановитесь! Вы заходите слишком далеко!
— Нет, Валерий Тимофеевич! — не унимался Топорнин. — Пора сказать правду! Этот человек поставил под угрозу проект, над которым мы работали годы! Из-за его безответственности может сорваться сделка на миллионы! И все из-за чего? Из-за зависти к семнадцатилетнему гению!
Стрельцов вдруг схватился за грудь левой рукой. Его лицо исказилось гримасой боли:
— Не могу… — простонал он. — Сердце…
— Еще и комедию разыгрывает! — фыркнул Топорнин. — Думает, жалостью…
Но Башуров уже бросился к Стрельцову:
— Это не комедия! Острый коронарный синдром!
Стрельцов попытался сделать шаг, но ноги не держали. Он начал оседать, продолжая держаться за грудь:
— Не могу дышать…
Чазов выскочил из-за стола:
— Немедленно вызывайте кардиологическую бригаду!
Сайкин побледнел:
— Эдуард Анатольевич! Что с вами?
Стрельцов упал на ковер, и Башуров тут же начал оказывать первую помощь. Опытные руки расстегнули воротник рубашки, проверили пульс:
— Пульс слабый, неритмичный. Острый инфаркт миокарда.
В кабинете началась суета. Прояев помогал Башурову, Малофеев метался по комнате, Чазов говорил по телефону с больницей. Сайкин стоял над упавшим Стрельцовым с искренним ужасом на лице. Только Топорнин остался в стороне, бледный и растерянный.
— Как быстро прибудет бригада? — спросил Башуров у министра.
— Пара минут максимум, — ответил Чазов. — Это же Минздрав, у нас всегда дежурит кардиологическая бригада.
Через несколько минут в кабинет ворвались врачи с носилками и аппаратурой. Молодой кардиолог быстро осмотрел Стрельцова:
— Острый инфаркт миокарда. Госпитализация в реанимацию. Немедленно.
Пока медики готовили Стрельцова к транспортировке, Чазов подошел к Топорнину:
— Борис Николаевич, думаю, стоило бы быть поосторожнее со словами.
Топорнин впервые за весь день выглядел растерянным:
— Евгений Иванович, я… я не думал… Просто эмоции…
— Эмоции до добра не доводят, — сухо заметил министр.
Стрельцова вынесли на носилках. Прояев поехал с ним в больницу. Малофеев тоже собрался уходить, но Чазов остановил его:
— Эдуард Васильевич, нам еще нужно закончить с основным вопросом.
В кабинете стало тихо. Тяжелая атмосфера конфликта сменилась неловким молчанием.
— Итак, — произнес Чазов, — возвращаемся к вопросу о лечении Сергеева. Думаю, после происшедшего ситуация изменилась. Владимир Николаевич, что вы рекомендуете с медицинской точки зрения?
Башуров колебался:
— Евгений Иванович, медицинских показаний для длительного стационара по-прежнему нет. Но… учитывая обстоятельства…
Топорнин, оправившись от шока, снова заговорил, но уже тише:
— Евгений Иванович, несмотря на… происшедшее… моя позиция не изменилась. Мы не можем рисковать. Сергеев должен получить максимальное лечение.
Сайкин тяжело вздохнул:
— Борис Николаевич прав. После всего, что произошло, любые сомнения в качестве лечения будут восприняты крайне болезненно. И в Турине, и в других местах.
Чазов понял, что борьба проиграна. Политические соображения пересилили медицинскую логику:
— Хорошо. Владимир Николаевич, Сергеев остается в стационаре на полный курс лечения. Никаких досрочных выписок.
— Будет исполнено, Евгений Иванович, — ответил Башуров с плохо скрываемым разочарованием.
— А что «Торпедо»? — спросил Малофеев. — Кто будет тренировать?
— Думаю Валентин Козьмич лучшая кандидатура сейчас, — ответил Топорнин, все еще бледный после происшедшего. — Иванов вполне может совмещать должность помощника в сборной и главного тренера Торпедо. В ответ Малофеев кивнул.
Когда кабинет опустел, министр здравоохранения СССР остался один. Он подошел к окну и долго смотрел на осенний Рахмановский переулок. День получился тяжелый. Очень тяжелый.
В Центральном институте травматологии теперь лежали два пациента вместо одного. Ярослав Сергеев — в ортопедическом отделении, Эдуард Стрельцов — в кардиологической реанимации. И оба они были заложниками больших игр, в которых человеческие судьбы значили порой меньше, чем политические амбиции и административная перестраховка.
Чазов тяжело вздохнул и вернулся к столу. На повестке дня были другие вопросы, но мысли все равно возвращались к сегодняшнему совещанию.
Где-то в Турине Джанни Аньелли ждал новостей о состоянии русского чуда, игроки «Торпедо» не знали, что их тренер лежит в реанимации а совсем еще молодой Сергеев даже не подозревал что вокруг него бушуют такие страсти.
Административная система имеет свою логику. Логику перестраховки, страха и давления. И в этой логике разумные и правильные соображения часто отступают на второй план.
Глава 7
Да, если футбол за те десятилетия, что отделяли мое прошлое, ну или будущее, от настоящего, ушел далеко вперед, то медицина не просто ушла — она убежала. А может быть, даже уехала на скоростном поезде Москва-Санкт-Петербург. Ну или Москва-Ленинград, как кому угодно.
То, как и в каких условиях лечат меня сейчас, это, конечно, небо и земля по сравнению с тем, к чему я привык в будущем. И надо сказать очень большое спасибо моим родителям само собой, я имел в виду родителей оригинального Ярослава Сергеева, за то, что у них получился очень здоровый сын с великолепными физическими данными и отличной генетикой. Потому что быть частым гостем современных медицинских учреждений я очень не хочу.