По комнате прокатился гул. Еремеев поднял руку, призывая к тишине.
— Но это не обычное усиление контингента, — продолжил он, и в комнате стало совершенно тихо. — Нашей задачей будет участие в операции «Возмездие».
Полковник кивнул замполиту, и тот включил проектор. На экране появились кадры — горы, лагерь, обнесённый колючей проволокой.
— 26 апреля этого года в лагере Бадабер на территории Пакистана произошло восстание советских военнопленных. — Голос Еремеева стал глуше. — Наши солдаты и офицеры, захваченные моджахедами в Афганистане, содержались там в нечеловеческих условиях. Они подняли восстание, захватили склад оружия и более суток вели неравный бой.
На экране сменялись кадры разведсъёмки — полуразрушенные строения, следы артобстрела.
— Пакистанские власти применили против них артиллерию и системы залпового огня. Никто из восставших не выжил.
Еремеев сделал паузу. В комнате стояла звенящая тишина.
— Бадабер находится в пяти километрах от Пешавара. Это уже не просто перевалочная база, это тренировочный лагерь под прямым руководством пакистанских военных и инструкторов из других стран. Думаю что вы понимаете о ком идёт речь.
Начальник штаба развернул на столе карту.
— Руководством страны принято решение о проведении операции «Возмездие». Наша задача — создать необходимую группировку сил в приграничных районах Афганистана, обеспечить возможность нанесения ракетных и авиационных ударов по базам подготовки боевиков на территории Пакистана.
Еремеев снова взял слово:
— Мы не ищем открытого столкновения с регулярной пакистанской армией, но должны быть готовы к такому развитию событий. В случае вооруженного ответа со стороны Пакистана у нас есть санкция на пересечение границы и подавление огневых точек. Командованием определены красные линии, переход которых противником будет означать начало полномасштабных боевых действий. И эти линии очень тонкие. В этот раз мы готовы поддаваться на провокации.
Еремеев замолчал, а потом продолжил куда более эмоциональным тоном:
— И я хочу чтобы все понимали. Военно-политическое руководство нашей страны настроено максимально серьезно. Мы идём мстить. И мстить так чтобы вся эта «нейтральная» нечисть гадила под себя от страха от одного только взгляда в сторону Афганистана и от одной только мысли о Советской Армии и её солдатах и офицерах. И знаете что, товарищи офицеры? Я с этим полностью согласен. Хватит уже в бирюльки играть и стараться не злить вероятного противника. С этим надо кончать.
Через три недели и три с лишним тысячи километров 386-й танковый полк, как и вся 86-я мсд пересёк знаменитый мост через Амударью и вошёл на территорию Афганистана. Первой машиной полка, которая пересекла границу был Т-62М капитана Сергеева…
Глава 20
Отгремели горячие май и июнь, и наступил июль. В отличие от последнего весеннего и первого летнего месяцев, два следующих будут с точки зрения обычного торпедовца лафой. В июне и особенно в мае у нас было очень много матчей, там и еврокубки и аж пять июньских игры в чемпионате. Не сравнить с халявой что ждёт нас дальше: три игры в июле и всего четыре в августе.
Самое время прийти в себя и ударно провести концовку чемпионата, в которой и должна будет решиться судьба золотых медалей союзного первенства.
По большому счёту летом у нас только один по настоящему важный матч, 31-го июля мы играем с нашим главным преследователем, с Киевским Динамо.
После матча с «Днепром» отрыв так и остался в 5 очков. Так что если не произойдет ничего экстраординарного, то все те же 5 очков будут нас отделять от киевлян перед очной встречей. А уж если и там нам будет сопутствовать удача, то 7 баллов — это уже очень хороший отрыв, который может позволить нам достаточно комфортно финишировать в чемпионате. Или как минимум он позволит нам не провалиться в конце августа — начале сентября.
Это очень важно, так как на этот период приходится пятый Кубок мира FIFA среди молодежи. Или, если по-простому, чемпионат мира по футболу среди молодежных команд — то есть команд, чьи игроки моложе 20 лет. И «Торпедо» будет наиболее пострадавшей командой от этого чемпионата. Само собой, никакой паузы не предусмотрено во время турнира. И клубы не имеют права отказаться и не отпускать своих игроков в расположение команды Сергея Мосягина.
В «Торпедо» таких четверо: я, братья Савичевы и Дима Харин будут в заявке на турнир. И 24 августа мы должны будем выйти на поле в матче против австралийцев в Минске. Это будет первая игра для сборной Советского Союза в нашей группе.
Соответственно, если остальные торпедовцы могут отдыхать то мы будем отдуваться за всех. Хорошо хоть в отличие от большинства других игроков сборной, от нас не требуется прохождение многодневных сборов перед чемпионатом.
По договоренности с Мосягиным сначала мы сыграем с «Пахтакором» в Ташкенте, и только потом отправимся в Новогорск, где присоединимся к сборной.
Фактически мы пропустим не так много игр. Если говорить про август, то это всего три матча Плюс, если все будет нормально, еще и первая сентябрьская игра с «Жальгирисом» пройдет без нас.
А потом уже к матчу со «Спартаком» 8 сентября мы с ребятами подтянемся обратно, и «Торпедо» снова будет во всеоружии и трибуны Лужников смогут увидеть одну из самых крутых игр в чемпионате.
А пока что мы наслаждались отдыхом. Потому что 30-го, сыграв с «Днепром», Стрельцов отпустил команду на выходные. И аж 4 дня мы были предоставлены сами себе. А учитывая то, что у Кати к этому моменту в институте тоже начались каникулы, мы с ней поехали в Ленинград. Вернее, не поехали, а полетели. Зачем тратить время на железнодорожное путешествие, если можно за час долететь до города на Неве?
Учитывая возраст мне пришлось прибегнуть к помощи администраторам команды, как никак мне всего 17, но в итоге они всё организовали и в городе на Неве нас ждало два гостиничных номера. Сейчас, в эпоху строгой морали по другому нельзя.
В Ленинград мы полетели для того, чтобы поднять мой культурный уровень. Именно так, с некоторым снобизмом, но при этом в шутку, сказала Катя, когда узнала, что я ни разу не был в колыбели революции.
— Ярослав Сергеев, — торжественно произнесла она, укладывая вещи в чемодан накануне поездки, — ты — позор советского спорта. Как можно быть звездой мирового футбола и ни разу не видеть Рембрандта в Эрмитаже?
— А что, Рембрандт играл в футбол? — пошутил я.
Катя бросила в меня свернутой футболкой.
— Вот именно поэтому тебе срочно нужна культурная программа. И тебе повезло что меня интересует не только наука и ты с футболом но и искусство. Четыре дня, Славочка. За четыре дня я сделаю из тебя если не знатока искусства, то хотя бы человека, который отличает Моне от Мане.
— А это не одно и то же? — невинно спросил я, за что получил еще одной футболкой.
Рейс Москва-Ленинград прошел быстро. Катя всю дорогу рассказывала о том, что мы должны увидеть, а я больше смотрел на нее, чем слушал. В самолете, когда она увлеченно перечисляла залы Эрмитажа, солнечный луч упал на ее волосы, и я подумал, что никакие картины не сравнятся с тем, как она красива в этот момент.
Разместились мы в гостинице «Европейская» на Невском проспекте. Старинное здание с высокими потолками и тяжелыми портьерами навевало мысли о дореволюционной роскоши. Из окон открывался совершенно шикарный вид на главную улицу города.
— Красиво, правда? — Катя встала рядом со мной у окна.
— Очень, — согласился я, обнимая ее за плечи.
— Это еще что! Подожди, пока увидишь Петергоф. А Эрмитаж… Ой, столько всего нужно успеть!
И началась наша культурная гонка. В первый же день Катя потащила меня в Эрмитаж. Очередь на входе змеилась вдоль Дворцовой площади, но всё равно мы попали внутрь довольно быстро.
Первое, что поразило — масштаб. Я, конечно, видел дворцы на фотографиях, но оказаться внутри… Парадная лестница с красным ковром, мраморные колонны, позолоченная лепнина на потолке — все это заставляло невольно замедлить шаг.
— Представь, — шепнула Катя, — по этой лестнице поднимались императоры. Николай II, Александр III…
— А теперь по ней поднимается простой советский футболист, — ответил я.
— Не простой, а обладатель «Золотого мяча», — поправила она с улыбкой. — Пойдем, покажу тебе Рембрандта.
Мы бродили по залам часами. Катя оказалась прекрасным экскурсоводом — она рассказывала об искусстве просто и увлекательно, без занудства, которого я опасался. В зале Рембрандта мы задержались надолго.
— Смотри, — Катя указала на «Возвращение блудного сына». — Видишь, как он использует свет? Вся драма сосредоточена в этом световом пятне. Отец обнимает сына, а вокруг — тьма и молчаливые свидетели.
Я смотрел на картину и неожиданно для себя понимал, о чем она. Может, потому что сам был своего рода блудным сыном — человеком из другого времени, получившим второй шанс.
— О чем задумался? — Катя взяла меня под руку.
— Да так… О вторых шансах.
Она внимательно посмотрела на меня, но расспрашивать не стала. Это я в ней тоже любил — умение чувствовать, когда не нужно лезть с вопросами.
В зале итальянской живописи толпа была поплотнее. Туристы со всего Союза сгрудились у «Мадонны Бенуа» Леонардо да Винчи. Мы тоже протиснулись поближе.
— Леонардо писал это, когда ему было примерно столько же, сколько тебе сейчас, — сказала Катя. — Представляешь? В семнадцать лет создать такой шедевр.
— Ну, я в семнадцать тоже кое-что создаю, — пошутил я. — Голевые моменты, например.
— Сравнил! — фыркнула она, но в глазах плясали смешинки.
После пяти часов в Эрмитаже ноги гудели похлеще, чем после матча. Мы вышли на Дворцовую площадь, щурясь от яркого солнца.
— Все, — объявил я. — Мне нужно срочно есть. Иначе я упаду прямо здесь, и ты будешь объяснять туристам, что это экспонат современного искусства.
Катя рассмеялась.