считает, что всякое проявление непохожести воспринимается нашей памятью негативно. В своем обзоре 2011 г. Шпорер отмечает, что мы не только плохо распознаем лица людей, принадлежащих к любым группам, отличным от нашей, но и склонны переоценивать свои силы в этом вопросе. Как и во многих других случаях, описанных в этой книге, мы полагаем, что успешно идентифицируем другого человека, даже если он, по нашему мнению, не так уж хорошо идентифицирует нас.
Показания свидетелей по-прежнему являются одним из ключевых доказательств в любой категории судебных дел, но результаты исследований показывают, что принципиальные особенности нашей памяти могут привести к массе ошибок при опознании. Таким образом, если мы хотим, чтобы все было правильно, необходимы дополнительные доказательства. Как говорится, один свидетель – не свидетель.
В свободное от основной работы время, когда не преподаю и не исследую феномен памяти, я иногда работаю над уголовными делами. Как правило, в них затрагиваются вопросы памяти и идентификации, которые мы только что обсудили. Если случается что-то очень и очень плохое, юристы и полиция привлекают к сотрудничеству эксперта по ложным воспоминаниям, и я сталкиваюсь с весьма неприятными аспектами нашей жизни, которые подрывают веру человека в непреложные основы существования всего человеческого рода. Убийство. Насилие. Посягательство на половую неприкосновенность.
Большинство дел, над которыми я работаю, приводят меня в ужас и смятение, однако ни одно из них не сравнится с моим первым делом. В целях сохранения тайны следствия я опущу некоторые детали. В том деле некоторые из преподавателей и священнослужителей одной из церковно-приходских школ предположительно совершали в отношении большого числа учеников насильственные действия, в том числе и сексуального характера. Дело оказалось давним, так как предполагаемые события разыгрывались около 40 лет назад. Следствие по делу проводилось уже дважды, однако в обоих случаях было закрыто в связи с отсутствием в деянии состава преступления, так что меня ждала целая полка с материалами по делу. Некоторые из предполагаемых преступников и свидетелей уже отошли в мир иной. К тому же с момента открытия дела не раз сменился трудовой коллектив полиции, и ни один из следователей, изначально работавших над делом, больше им не занимался. В общем, выглядело все так, будто нам придется начать с нуля. Всем, за исключением тех, кто представлял интересы пострадавших, ведь, в отличие от сменявших друг друга полицейских, они все эти годы не переставали работать над делом.
Со мной связался следователь отдела, который занимался этим делом, попросил зайти в участок и поинтересовался, каким образом меня можно было бы привлечь к расследованию. Надо сказать, я была польщена и взволнована, потому что подобные вещи случаются нечасто и мы, исследователи, не всегда можем быть полезны тем, кому хотели бы помочь. Однако все это на самом деле происходило со мной: следователь интересовался моими исследованиями.
«Нам нужен кто-то, кто поможет нам поймать этих монстров», – сказал он.
«Этих подозреваемых», – поправила я его.
В мире, где ради поимки плохих парней человек просыпается по утрам, чтобы каждодневно разбираться с необычайно сложными людьми и ситуациями, говорить о «монстрах» в принципе резонно. Конечно, они хотят поймать монстров. Но существуют ситуации, когда совсем не понятно, кто тут плохие парни, а кто нет и есть ли они вообще.
И это была одна из таких ситуаций. Подавляющее большинство привлеченных к делу лиц утверждали, что ничего плохого с ними не случилось, по крайней мере, ничего, что выходило бы за границы дозволенных мер наказания, которые было разрешено использовать учителям в то время, а в то время было вполне законным применять телесные наказания в качестве воспитательной меры. Лишь немногие из бывших учеников утверждали, будто помнят отдельные кусочки и моменты необычных конфликтных ситуаций. Но со временем эти отдельные кусочки и моменты очень изменились и обросли новыми подробностями, что делало и без того непростое дело еще более запутанным.
Однако я не теряла надежды и, вооружившись ручкой и блокнотом, отправилась на поиски истины, решив определить, кто что кому сказал и когда. То, что дело выглядит запутанным, а воспоминания и описания, на первый взгляд, кажутся противоречивыми, еще не значит, что расследование нужно прикрыть. Это означает лишь одно – люди должны понимать, что имеют дело не с фактами, а с доводами и заявлениями. Только в том случае, если существует слишком много настораживающих противоречий и следствием не найдено достаточное количество дополнительных доказательств, объективно подкрепляющих обвинение, мы действительно можем усомниться в правдивости показаний и говорить о том, что дело, возможно, основано на ложных заявлениях или воспоминаниях.
Процесс, о котором я сейчас рассказываю, еще не завершен, и, должно быть, потребуются годы, чтобы выяснить, правдивы ли показания, данные фигурантами дела. А пока существует ряд противоречий, включая показания потерпевших, значительным образом изменившиеся по прошествии времени, и утверждения большинства бывших учеников о том, что ничего из того, в чем обвиняются подозреваемые, никогда не было. Такие показания вкупе с недостаточным количеством подтверждающих доказательств лишь усложняют и без того непростое расследование. Как бы то ни было, в подобных ситуациях полиции необходимо как минимум признать, что все мы можем стать жертвой неадекватного восприятия действительности, и не зацикливаться на мысли о том, что должны существовать монстры, которых нужно поймать.
«Создавая монстров»[153] – отличная книга, авторы которой, социолог Ричард Офши и журналист Итан Уоттерс, описывают то, как наша уверенность в собственной памяти и предположения относительно воспоминаний могут заставить нас поверить в ложные воспоминания о преследовании. Для системы правосудия опасны случаи, когда возникает каскад таких предположений, кардинально влияющий на ход дела: один излишне самоуверенный свидетель или потерпевший может вызвать эффект домино, и невиновный окажется за решеткой, если рассматривать худший сценарий развития событий.
Поэтому крайне необходимо довести до сведения всех работающих в системе правосудия существование таких факторов, как чрезмерная уверенность в собственных воспоминаниях, иллюзии памяти и проблемы с идентификацией, поскольку они могут спровоцировать возникновение чудовищных ситуаций, когда дела выстраиваются буквально на пустом месте. Когда речь идет о преступлениях, особенно тех, что вызывают особый общественный резонанс, люди зачастую придерживаются презумпции виновности, то есть склоняются к тому, что подозреваемые действительно виновны в инкриминируемых им действиях. Конечно же, ужасно и несправедливо, если виновному каким-то образом удается избежать наказания. Но не менее ужасна и несправедлива ситуация, когда невиновный оказывается в тюрьме из-за недопонимания или непрофессионализма следователей, как было в деле об убийстве Линнет Уайт, также известном как дело трех из Кардиффа, где трое невиновных мужчин были приговорены к пожизненному заключению за убийство, которого не совершали, на основе ничем объективно не подтвержденных показаний.
Соблазнительно думать, что полиция, которая добивается осуждения того или иного человека в условиях жесткого давления со стороны общества, в большей степени, чем кто-либо другой, подвержена такого рода ошибкам, но это не так. Все мы ошибаемся, когда речь заходит о том, чтобы вспомнить или описать те или иные произошедшие с нами события, причем не важно, имеются в виду преступления или же банальная повседневная рутина. Все мы подвержены одним и тем же видам иллюзий памяти и иллюзий уверенности. И всем нам необходимо осознать, что в этих случаях уверенность – не главное. Что до меня, то я, напротив, считаю высокую степень уверенности тревожным сигналом. ВНИМАНИЕ, этот человек, вполне вероятно, не осознает, что проявляет предрасположенность. ВНИМАНИЕ, этот человек, вполне вероятно, не подозревает об иллюзиях памяти и ее недостатках. ВНИМАНИЕ, это воспоминание слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я отношусь к высокому уровню уверенности с не менее высоким уровнем осторожности, потому что, если в игру вступает излишняя уверенность, последствия могут быть невероятно разрушительными.
7Где вы были 11 сентября 2001 года?Фотовспышки, взлом памяти и травмирующие событияПочему искажаются наши воспоминания об эмоционально окрашенных событиях
В 2015 г. самый рейтинговый телеведущий Америки Брайан Уильямс был со скандалом отстранен от работы в программе вечерних новостей на канале NBC. Дело в том, что в 2003-м он готовил репортажи с передовой военных действий в Ираке; по дороге его вертолет попал под обстрел. Десять лет спустя он рассказал об этом в телевизионном интервью Дэвиду Леттерману:
Два из четырех вертолетов, в том числе и тот, в котором находился я, были обстреляны с земли. Гранатомет и АК-47… мы были на высоте всего 30 м и летели со скоростью около 180 км/ч. Приземление было очень быстрым и жестким… и вот мы застряли посреди пустыни, за километры к северу от других американцев… Они начали раздавать оружие, и мы услышали шум. Это приближались боевые машины «Брэдли» и танки «Абрамс». Они заметили нас. Это было вторжение. Американское вторжение. Они окружали нас три дня, пока продолжалась песчаная буря такой силы, что все военные действия были приостановлены. Этот эпизод получил название «Оранжевый разгром». Им удалось вытащить нас оттуда живыми.
Два года спустя, в 2015-м, он еще раз прокомментировал тот случай в вертолете:
Вертолет, на котором мы летели, был вынужден совершить посадку, после того как он был сбит из гранатомета. Нашу группу корреспондентов программы NBC News спасли и взяли в кольцо, нам не дал погибнуть механизированный взвод в составе третьей пехотной дивизии США.