ществуют и что их можно создать, любая система юстиции должна также учитывать, что необходимо защищать невиновных от безосновательных обвинений. Без всяких сомнений, это очень деликатная и сложная тема, но нет никакой пользы в том, чтобы наотрез отказаться от знаний о ложных воспоминаниях и притвориться, что их не существует. В любом случае мгновенно эту проблему не решить.
Когда говоришь людям, что твоя профессия обязывает тебя подвергать сомнению человеческие воспоминания и что в суде ты, вероятнее всего, будешь выступать в защиту подсудимого, а не поддерживать предполагаемую жертву, они смотрят на тебя как на защитника преступников. Меня постоянно спрашивают: «Откуда ты знаешь, что не помогаешь насильникам и убийцам избежать наказания?» Я этого не знаю. Я уверена, что бывали случаи, когда виновные успешно использовали информацию о ложных воспоминаниях для собственной защиты. Безусловно, то же самое можно сказать и о других методах судебной защиты – человек может заявить, что был в состоянии аффекта, хотя на самом деле он совершил преступление в здравом уме и твердой памяти. Каким бы ужасным нам это ни казалось, это не отрицает существование реальных случаев совершения преступления в состоянии аффекта и не преуменьшает важности этого обстоятельства.
Итак, несмотря на то что за признание существования ложных воспоминаний и прочих искажений памяти иногда приходится платить, я твердо верю, что мой труд и старания моих коллег помогают торжеству справедливости. Каждый имеет право на справедливый суд, а разбирательство может быть справедливым только при наличии эмпирически подтвержденных стандартов доказательств. Во время судебных разбирательств необходимо избегать предвзятости против обвиняемого и серьезно воспринимать простую истину, что, если человека в чем-то обвиняют, это еще не значит, что он виновен. Учитывая все, что я знаю о памяти, мне бы не хотелось жить в мире, где одного воспоминания достаточно для предъявления юридических санкций.
По данным международной организации The Innocence Project[223], члены которой борются за снятие обвинений с людей, которые, по их убеждению, невиновны, ложные воспоминания, в частности отраженные в показаниях свидетелей, – это главная причина ложных обвинений. Например, в 2015 г. из 325 дел, при разбирательстве которых после современных ДНК-тестов была убедительно доказана невиновность обвиняемого, целых 235 включали в себя ошибочное опознание преступника свидетелями. Из этого следует, что ложные воспоминания играют ключевую роль в осуждении невиновных.
Нет простых ответов, но давайте не будем отрицать того, что ложные воспоминания существуют. Давайте рассказывать людям о том, что они есть, что они могут казаться такими же реальными, как настоящие воспоминания, и что мы можем неправильно помнить даже очень эмоциональные и травматические события. Давайте распространять знания о том, как работает наш удивительный мозг, и принимать изменчивость нашей памяти как неотъемлемую часть жизни. Знание – сила, и в конечном счете – чем лучше мы осведомлены, тем мы сильнее и тем меньше риск того, что из-за некорректных тактик допроса и неверных выводов ситуация выйдет из-под контроля.
Детальные ложные воспоминания существуют, хотим мы этого или нет.
10Игры разумаСекретные агенты, дворцы памяти и магический реализмПочему нам стоит принять несовершенство собственной памяти, и как научиться извлекать из нее наибольшую пользу
Если я должным образом выполнила свою работу, ваша память должна казаться вам безнадежно уязвимой и донельзя недостоверной. Я написала эту книгу именно для того, чтобы помочь вам принять тот факт, что память любого человека крайне несовершенна. Надеюсь, теперь вы в полной мере осознаете, насколько наша память страдает от биологических изъянов, ошибок восприятия, посторонней информации, искажений, вызванных фокусировкой внимания, излишней самоуверенности и конфабуляции. Но что же нам остается? Нельзя же просто махнуть на собственную память рукой, решив, что она совсем безнадежна. Ведь она нам нужна. Мы живем, постоянно, день за днем полагаясь на нее.
Как я уже пару раз упоминала, метапамять – это наши знания о собственной памяти и о том, как она работает. Это метакогнитивный процесс, один из видов мышления о мышлении. Благодаря этой способности мы можем размышлять над тем, почему мы запоминаем определенные куски информации, как мы это делаем и насколько хорошо у нас это получается. Одно из первых экспериментальных исследований, посвященных метапамяти, было проведено в 1965 г. Джозефом Хартом[224]. Он хотел понять природу одной из особенностей метапамяти, которую он назвал «чувством знания».
Джозеф Харт описывает чувство знания как ощущение, которое возникает у человека, когда ему кажется, что у него в памяти хранится определенная информация, но он не может ее вспомнить. Он захотел узнать, оправданно ли это чувство, выяснить, действительно ли существует то воспоминание, которое, как нам кажется, скрыто в нашей памяти и которое мы не можем вспомнить. За многие годы исследований ему удалось продемонстрировать, что часто, когда у участников возникало чувство, будто они не могут извлечь из памяти определенную хранящуюся в ней информацию, они оказывались правы. Однако они могли только распознать эту информацию, но не вспомнить ее. Это значит, к примеру, что если у человека возникает чувство знания, он наверняка выберет правильный ответ на вопрос из нескольких предложенных, но не сможет сформулировать развернутый ответ самостоятельно. Для этого нужно нечто большее, чем чувство знания, нужны более легкодоступные воспоминания.
В 2014 г. ученый-психолог Дебора Икин[225] и ее коллеги из Университета штата Миссисипи исследовали, зависит ли обоснованность чувства знания от возраста человека. Они пригласили студентов, которым в среднем было 19 лет, и пожилых людей, которым в среднем было 72 года, для участия в эксперименте, посвященном работе памяти. Участники дважды выполняли задание на компьютере. В ходе первой части эксперимента им показывали фотографии людей. На некоторых из них были изображены знаменитости, а на остальных – обычные люди. Таким образом исследователи отсеяли фотографии знакомых участникам людей.
Затем участников эксперимента попросили вернуться через неделю. В этот раз им снова показали лица незнакомых людей, но теперь назвали и их имена. Участников попросили запомнить, как зовут изображенных на фотографиях людей. Убедившись, что участник просмотрел все изображения и имена, исследователи спрашивали, насколько хорошо по шкале от 1 до 100 он смог бы выполнить тест, включающий вопросы о лицах и именах с вариантами ответов. После этого организаторы проводили этот тест, во время которого участник должен был выбрать правильное имя изображенного на фотографии человека из трех предложенных вариантов.
Как и предполагали исследователи, студенты лучше запоминали имена незнакомых людей, изображенных на фотографиях, чем участники пожилого возраста, что соответствует данным об общем ослабевании способности усваивать новую информацию по мере старения. Однако ученые также обнаружили, что у всех участников возникало сходное чувство знания. Как молодые, так и пожилые участники одинаково точно определяли, какая информация должна быть им известна.
Все вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что человек интуитивно понимает, что он помнит, а что нет. Именно поэтому мы иногда говорим «я пойму, когда увижу», ведь иногда мы просто знаем, что владеем определенной информацией, даже если не можем непосредственно воспроизвести ее.
Но давайте-ка остановимся на секунду. Разве это не идет вразрез со всем тем, о чем я рассказывала в этой книге? Я не раз демонстрировала, что мы слишком уверены в возможностях своей памяти и что на самом деле нам не стоит полагаться на собственные инстинкты, когда дело касается точности и достоверности наших воспоминаний. Неужели я пошла на попятную? Вовсе нет. Хотя наши мысли и чувства относительно того, хранится ли в нашей памяти то или иное воспоминание, часто оправданны, столь же часто они бывают ложными.
Если мы возьмем, к примеру, тест Деборы Икин на соотнесение лиц и имен, следует упомянуть, что молодые участники оценивали свое чувство знания на 42 балла из 100, правильно отвечая на вопрос, и на 24 из 100, отвечая неправильно. Другими словами, даже в отношении той информации, которой им не удавалось вспомнить позднее, участники испытывали то же самое чувство знания. Эта ошибка сродни искажениям, вызванным чрезмерной уверенностью в себе, которые описаны в шестой главе. Таким образом, это интуитивное чувство далеко не совершенно и тоже может вас подвести. Классический случай, когда чувство знания приводит к ошибочным выводам, это ситуация, в которой вы думаете: «Я знаю этого парня», потому что его лицо кажется вам знакомым, хотя на самом деле вы видите его впервые.
Подвергая сомнению выводы нашей метапамяти, например задаваясь вопросом о том, откуда берется чувство знания, мы приходим к разговору о метакогнитивном контроле над метапамятью – о метаметапамяти. В этот момент мы выходим за границы обычных для человека размышлений о том, насколько хорошо работает его память, и переходим к вопросу о том, почему мы размышляем о памяти именно так, а не иначе. В области метаметапамяти нас ждет много разочарований, потому что мы начинаем сомневаться в том, можно ли вообще доверять собственным воспоминаниям, но в ней также кроется большой потенциал для максимального развития возможностей нашей памяти. И хотя на протяжении этой книги я всеми средствами старалась продемонстрировать, как велики изъяны нашей памяти и как часто она сбивает нас с толку, я хочу также подчеркнуть, насколько она удивительна. Биологическая система, которая хранит большие количества объединенных между собой отрывков информации, – это чудо эволюции, и этом смысле всем нам очень повезло.