– Значит, мы держимся модели «лейкоцитов со щупальцами».
– В основном. Но, знаешь… они не вошли в петлю. Инстинктивное поведение животных повторяется. Даже самые умные прохаживаются по клетке или вылизывают шерсть. Стереотипное поведение. А эти двое внимательно осмотрели свои вольеры и просто… вырубились.
В записи они до сих пор исследовали – скользили по стенкам, наматывая неспешные витки, не пропуская ни одного квадратного сантиметра.
– С того времени они себя как-то проявили? – спросил я.
Она снова пожала плечами.
– Не особенно. Если потрогать – шевелятся. Размахивают щупальцами туда-сюда – этим они заняты постоянно, но информации, насколько мы можем судить, не передают. Из поля зрения не выпадали, ничего такого. На некоторое время мы просветлили стенку между вольерами, чтобы они видели друг друга, даже сделали ее звукопроницаемой и объединили воздуховоды: Роберт полагал, что они могут общаться с помощью феромонов, – но безрезультатно. Они не реагируют друг на друга.
– Вы их не пытались… мотивировать?
– Сири, чем?! Общество друг друга им, кажется, безразлично. Мы не можем подкупить их едой, если не выясним, чем они питаются. А мы этого не знаем. Роберт утверждает, что в ближайшее время смерть от истощения им не грозит. Может, когда проголодаются, станут сговорчивее.
Я отключил архивную запись и вернулся в реальное время.
– А если они питаются… не знаю, радиацией, к примеру? Или магнитным полем. Вольер может генерировать магнитные поля?
– Уже пробовали, – она перевела дыхание, расправила плечи. – Но, думаю, нужно время. У Каннингема была всего пара дней, я сама только вчера вылезла из склепа. Будем пытаться.
– Как насчет негативного подкрепления? – вслух подумал я.
Она сморгнула.
– Ты хочешь сказать – пытки.
– Необязательно так грубо. И если они все равно лишены разума…
Сьюзен сгинула в мгновение ока.
– Китон, неужели ты только что высказал предложение? Плюнул на свое хваленое невмешательство?
– Привет, Саша. Нет, ни в коем случае. Просто… составляю список опробованных мер.
– Хорошо, – ее голос звучал едко. – Не хотелось бы думать, что ты теряешь хватку. У нас сейчас по графику простой, так что можешь пойти поболтать с Каннингемом. Валяй! И не забудь высказать ему свою теорию про инопланетян, питающихся радиацией: Роберту полезно хоть иногда смеяться.
Каннингем стоял на своем посту в биомедотсеке, в двух шагах от свободного кресла. Неизменный окурок болтался в левой руке, сгорев дотла. Правая рука играла сама с собой: пальцы – от мизинца к указательному, от указательного к мизинцу – по очереди постукивали по подушечке большого. Окна перед ним кишели данными, но биолог их не видел.
Я подошел сзади и стал наблюдать за его гранями в движении. Слышал, как рождаются в горле текучие слоги:
– Исборэйх вэ-иштабах вэ-испоар вэ-исроймам…[61]
Не обычная его литания и даже не на привычном языке. «Иврит», – подсказал мне КонСенсус. Звучало почти как молитва.
Каннингем, наверное, услышал меня. Его графы окостенели и упростились, став почти нечитаемыми. В последние дни раскодировка экипажа все больше усложнялась, но даже на фоне всех топологических катаракт биолога – как обычно – читать было сложнее, чем прочих.
– Китон, – бросил он, не оборачиваясь.
– Ты же не еврей, – заметил я.
– Оно было.
Я не сразу понял, что речь о Шпинделе.
Каннингем путался в гендерных местоимениях.
Но Исаак был атеистом, как и все мы. По крайней мере при отлете.
– Не знал, что вы знали друг друга, – проговорил я.
Такого старались не допускать. Каннингем, не глядя на меня, опустился в кресло.
Перед нашими глазами раскрылось новое окошко с пометкой «электрофорез».
Я попытался снова:
– Извини. Я не хотел вме…
– Чем могу помочь, Сири?
– Я надеялся, ты сможешь в темпе просветить меня относительно результатов.
В потоке данных прокручивалась периодическая таблица инопланетных элементов. Каннингем убрал ее в лог и приступил к следующему образцу.
– У меня все зафиксировано, смотри в КонСенсусе.
Я попробовал нажать на его эго:
– Но мне бы очень помогло твое резюме. То, что кажется важным именно тебе, может оказаться не менее значительным, чем сами данные.
Несколько секунд он рассматривал меня. Пробормотал что-то, многословное и неуместное, а спустя минуту выдал более осмысленную тираду:
– Важно то, чего не хватает. У меня на руках живые образцы, но я не могу отыскать у них гены. Синтез белков почти прионный[62] – реконформационный путь вместо обычной транскрипции. Однако я не могу разобраться, как укладываются в стену уже готовые «кирпичи».
– На энергетическом фронте есть подвижки? – спросил я.
– Энергетическом?
– Аэробный метаболизм на анаэробном бюджете, помнишь? Ты сказал, что в них слишком много АТФ.
– Эту загадку я решил. – Он пыхнул дымом; в окошке ближе к корме комочек инопланетной ткани растекался и раскладывался на химические слои. – Они – спринтеры.
Как хочешь, так и понимай. Я не справился.
– В каком смысле?
Каннингем вздохнул.
– Метаболизм – это компромисс. Чем быстрее ты синтезируешь АТФ, тем дороже обходится каждая молекула. Оказывается, шифровики производят его намного эффективнее, чем мы. Только происходит у них это исключительно медленно, что не должно мешать существам, чья жизнь проходит, по большей части, в спячке. «Роршах» – или то, из чего он вырос, – дрейфовал тысячелетиями, прежде чем его вынесло сюда. Времени достаточно, чтобы наработать энергетический резерв для спазмов активности. А когда фундамент заложен, гликолиз протекает с взрывной скоростью. Двухтысячекратная выгода и никакой потребности в кислороде.
– Шифровики живут в спринте. До самой смерти.
– Возможно, они рождаются с запасом АТФ и расходуют его на протяжении всей жизни.
– И сколько они так могут протянуть?
– Хороший вопрос, – признал он. – Живи быстро, умри молодым. Если они экономят энергию и большую часть времени отсыпаются, кто знает?
– Хм.
Развернувшегося шифровика снесло воздушным потоком к стене. Существо оттолкнулось от нее одним протянутым щупальцем; остальные продолжали гипнотически развеваться.
Я вспомнил другие щупальца, не столь нежные.
– Мы с Амандой загнали одного в толпу. Его…
Каннингем вернулся к пробам.
– Я видел запись.
– Они его растерзали.
– Угу.
– Есть догадки, почему?
Он пожал плечами.
– Бейтс полагает, что у них там внизу идет что-то вроде гражданской войны.
– А ты как думаешь?
– Не знаю. Может, и так, а может, шифровики занимаются ритуальным каннибализмом или… Китон, они инопланетяне. Чего ты от меня хочешь?
– Но на самом деле они же не инопланетяне. По крайней мере не разумные. Война подразумевает разум.
– Муравьи воюют постоянно. Это ничего не доказывает, кроме того, что они живые.
– А шифровики, вообще, живые? – спросил я.
– Что за странный вопрос?
– Ты считаешь, что «Роршах» выращивает их, словно на конвейере, и не можешь у них найти гены. Может, это просто биомеханические роботы.
– Это и есть жизнь, Китон. Ты сам такой, – новая доза никотина, новый шквал чисел, новая проба. – Жизнь – это не «или/или». Это вопрос степени.
– Я спрашиваю о другом: они естественного происхождения? Не могут быть искусственно созданы?
– А термитник – искусственный? Бобровая плотина? Звездолет? Конечно! Они построены естественно возникшими организмами, действовавшими в соответствии со своей природой? Разумеется, да! Скажи мне, как хоть что-нибудь в огромной мультивселенной может быть искусственным?
Я попытался сдержать раздражение:
– Ты понимаешь, что я хочу сказать.
– Бессмысленный допрос: вытряси XX век из ушей.
Я сдался. Пару секунд спустя Каннингем уловил, что я молчу. Его сознание покинуло механические придатки и выглянуло из плотских глаз, будто в поисках загадочно умолкнувшего комара.
– Что ты до меня докопался? – спросил я.
Дурацкий вопрос, и очевидный. Недостойно синтета вести себя настолько… прямолинейно.
С мертвого лица сверкнули глаза.
– Обработка информации без осознания. Такая у тебя работа, не так ли?
– Это чудовищное упрощение.
– Ммм… – Каннингем кивнул. – Тогда почему ты не в силах осознать, насколько бессмысленно заглядывать нам через плечо и слать депеши домой?
– Кто-то должен поддерживать связь с Землей.
– Семь месяцев в одну сторону. Хороший диалог.
– Тем не менее.
– Мы здесь одни, Китон. Ты один. Игра закончится задолго до того, как наши хозяева узнают, что она началась, – он глотнул дыма. – А может, и нет. Может, ты общаешься с кем-то поближе, а? Тебе шлет инструкции четвертая волна?
– Четвертой волны нет. Во всяком случае, мне о ней ничего не говорили.
– Скорее всего, нет. Они же не станут рисковать своими шкурами, верно? Слишком опасно даже просто держаться в стороне и наблюдать издалека. Потому нас и построили.
– Мы создали себя сами. Никто не заставлял тебя делать себе перепайку.
– Да, перепайку я сделал себе сам, ты прав. А мог позволить вырезать себе мозги и улететь на Небеса, верно? Вот и весь выбор. Мы можем быть или совершенно бесполезными, или соревноваться с вампирами, конструктами и ИскИнами. Может, ты мне расскажешь, как это сделать, не превратившись в полного… уродца?
Столько чувств в голосе и ничего на лице. Я промолчал.
– Видишь, что я имею в виду? Не понимаешь, – он выдавил сухую усмешку. – Я буду отвечать на твои вопросы. Отложу работу и стану водить тебя за руку, потому что так приказал Сарасти. Полагаю, выдающийся вампирский интеллект видит осмысленную причину потворствовать твоему нескончаемому тявканью, а оно у нас начальник, поэтому я подчиняюсь. Хотя я не настолько умен, поэтому прости, но мне твои расспросы кажутся убогими.