— Я… Джулиен, я…
— Что ты тут делаешь?
— Джулиен, мне больно…
Он отдернулся, словно она ударила его по лицу, убрал руки, словно она обжигала.
— Я… прости, Шинс, — он опустил взгляд на миг и снова посмотрел в ее глаза. — Назови причину.
— Причину…? — ее мысли путались, голова кружилась. Она не понимала, о чем он говорил.
— Причину не арестовывать тебя, — прошептал он. — Прошу, Шинс. Хоть что-нибудь.
Виддершинс верила, что ничего не удивит ее этим вечером. Она ошибалась. Даже Ольгу потрясенно притих.
— Прошу…
Боги, он почти умолял. Он не хотел забирать ее. Виддершинс стало плохо. Ее лицо пылало.
— Я… я была тут приглашенным гостем, Джулиен. Не как Виддершинс, кхм, а другая. Я порой бываю аристократкой…
«Что я делаю?! Ему нельзя это говорить! Нельзя это знать! Ольгун, заткни меня!».
Но рот Виддершинс был сильнее воли божества. Ольгун не помешал, и она лепетала:
— Я, кхм, не была так одета, конечно, это ведь не мода высшего света, да? Может… в следующем году она будет такой?
«Боги, убейте меня».
— И я должен поверить, — тихо спросил Джулиен, — что ты пришла не воровать?
— Ох… я не… — она махнула вяло на павших воров. — Я не с ними. Клянусь, Джулиен, я не…
— Почему ты не убежала? Ты могла убежать.
Мысли Виддершинс застыли с уверенностью. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Ее сердце забилось быстрее, хоть она едва дышала.
— Я не могла дать им убить тебя, — сказала она.
Они стояли не миг, а вечность, смотрели друг на друга, и Джулиен отступил на шаг.
— Иди.
Виддершинс, несмотря на цепи вопросов и сомнений, послушалась, и ее ноги двигались так быстро, как только могли.
Констебль Паскаль Сорель из стражи Давиллона прижал скромную чистую тряпку к ране на руке, охнул от боли, и подошел, шатаясь, к командующему.
— Сэр? Вы это вряд ли объясните?
Майор Бониард отвел взгляд от тьмы, где пропала Виддершинс, и хмуро посмотрел на лейтенанта.
— Я пропустил повышение, констебль? Я должен вам объясняться?
— Нет, сэр, — голос Паскаля стал тоньше из-за боли в ране, но он осторожно подбирал слова. — Вам не нужно объяснять это мне. Но… придется рассказать вышестоящим, сэр. Это не угроза, — добавил он, — просто констатация факта.
— Я знаю, констебль.
— Просто напомнил, сэр. Вы напишите отчет, как посчитаете нужным, конечно, сэр, но и я напишу свой и… Операция прошла успешно, сэр, но последнее событие оставляет о вас не лучшее впечатление, — лицо Паскаля стало мягче в трепещущем свете лампы. — Я не хочу причинять вам проблемы, сэр, правда. Но…
— Больше ни слова, — приказал Бониард, сжав плечо Паскаля (здоровое, конечно). — Опишешь события, как увидел их. Если меня ждет беда, я справлюсь. Первым, что я узнал от майора Чапелла, прибыв сюда, было: «Не жертвуй своей чистотой ради других, даже товарищей». Слышали, констебль?
— Четко слышал, сэр, — и через миг. — Она необычная, сэр.
— Точно, констебль. Вы отметили, что она помогала нам?
— Конечно, сэр. И это точно будет в моем отчете.
— Я был в этом уверен, Паскаль.
Джулиен Бониард повернулся к темноте, Паскаль Сорель посмотрел на командира.
— Идемте, констебль, — сказал Джулиен, отвернувшись от двери. — Нужно осмотреть вашу руку.
Обер и Осанна Нори не были глупыми. Обычно они такими не были. Но они были молодоженами, Осанна стала Нори только семьдесят два часа назад. И когда пара проснулась за час до рассвета, их нельзя было винить в решении прогуляться под луной.
Это не могло быть опасным. Пара жила на Холме, в одном из самых богатых (и безопасных) районов Давиллона. Они не собирались идти далеко от дома, так что могли встретить только нищего или смелого вора, если им не повезет. Это было глупо, но не очень.
Но в ту ночь им сильно не везло.
Началось с шепота, донесшегося до Обера и Осанны тихим смехом. Они не могли разобрать слова, только тихие звуки. Испуганная пара могла списать это на ветер или на зверя, роющегося в переулке в мусоре.
Но когда звук продолжился и стал приближаться, хоть движения в свете фонарей и луны не было, они не смогли больше притворяться, что источник звука — что-то обычное.
— Кто…? — Обер кашлянул и попробовал снова. — Кто там? — хоть он был вооружен только маленьким кинжалом — скорее инструмент, чем оружие — он заслонил собой безоружную жену, закрыв ее от незримой опасности.
Шепот заворчал, став хриплым странным смехом. Осанна заскулила, кинжал Обера выпал из его вспотевшей руки.
Смех был все ближе и громче, и что-то зашевелилось во тьме.
Это мог быть человек по силуэту. Тень среди теней, без лица. Она взобралась по ближайшей стене, свисая вниз головой, двигаясь боком, как краб или насекомое. А жуткий смех звучал, даже пока оно двигалось, разносился эхом…
Утих. Силуэт скрылся во тьме, стал невидимым, и звуки пропали.
Но лишь на миг. Смех зазвучал снова, с другой стороны улицы. Тени двигались в свете фонаря, фигура появилась на здании за испуганной парой, не пересекая улицы. Осанна пошатнулась, почти теряя сознание, штаны Обера стали горячими и мокрыми.
Они побежали, крича, рыдая, оставив на брусчатке якобы тихой улицы кинжал и достоинство. Темная фигура не гналась за ними, но смех месяцами звучал в их снах.
Глава третья
Робин вздохнула и прислонилась к стене, где в традиционных (и богатых) заведениях висело бы зеркало. В такой позе не встречали посетителей, но их сегодня было мало, и они были завсегдатаями, так что она не переживала.
Девушка и таверна во многом были схожими: дружелюбные, но неприметные. Она была худой девушкой, с веснушками, короткими волосами и в обычной тунике со штанами. Она привыкла, что ее принимали за мальчика, даже поддерживала это, когда ходила по улицам Давиллона, хотя в ее возрасте это происходило все реже.
Полгода назад Робин была официанткой в таверне «Дерзкая ведьма», и жизнь была непростой и не богатой, но ей нравилось. Теперь, несмотря на свой возраст, она была одной из управляющих, и груз ответственности давил на ее хрупкие плечи. Если бы она не заботилась о нынешней хозяйке таверны и не вспоминала с теплом прошлую, она давно ушла бы в другое место.
Если его можно было найти в эти дни.
Хмурясь, кусая губу, она посмотрела на зал. Здание было простым, зал, кухня, кладовая и пара комнат для личных встреч. Опилки, хворост, алкоголь, запахи переплетались с застоявшимся запахом пота. Этим пропитались столы, балки под крышей и даже маленький каменный алтарь Банина. Ни Робин, ни хозяйка таверны не поклонялись Банину, но это был символ уважения к потерянной подруге.
К сожалению, запахи стали слабеть. Эта комната в такое время года должна быть набита посетителями, но на деле их было мало. Бочки и бутылки стояли почти полными, а то и целыми, на кухне висели куски сырого мяса, медленно плесневели буханки хлеба. В зале было так тихо, что было слышно прохожих на улице. Порой служанкам не нужно было приносить заказ к бару или на кухню, Робин и повар прекрасно слышали клиента в тишине.
«Дерзкая ведьма» не умирала, но была больна. И Робин не знала, как это исправить. Она тяжко вздохнула, содрогнувшись всем телом. Она вышла из-за стойки бара и пошла проверить, как ситуация за столиками.
— Тут тихо, да, Робс? — слова были не совсем четкими, но понятными. Не удивительно, ведь говорящий каждый час проводил с кружкой, он успел научиться справляться с этим.
Робин слабо улыбнулась мужчине за столиком в углу. Грубый, небритый, в мятой одежде, он подходил к мебели «Дерзкой ведьмы».
— Снова читаете мои мысли, месье Решарль? — бодро спросила она, заставила себя не смеяться от его растерянного вида.
Нет, он не читал ее мысли. Он задавал этот вопрос каждый день последние два месяца. И она ответила ему так же, как обычно:
— В Давиллоне везде так, месье. Дела плохи, как и у Церкви.
— Да, — сказал он, быстро моргая. — Тот случай, кхм, с епископом…
— Архиепископом, — исправила Робин. — Уильям де Лорен. Да.
После убийства архиепископа в прошлом году многие из Церкви выказали недовольство Давиллоном. Торговцам намекнули уйти в другие места, церковные службы теперь проводили в других городах, а священники отмечали на собраниях этот город как самый жестокий.
Это было не в стиле церкви, но так легко поступали люди.
И за полгода экономика в Давиллоне упала так, как не было поколениями. Нескольких священников избили и обокрали в отместку, испортив отношения города и Церкви еще сильнее, и Робин была даже удивлена, что нового епископа — Сикар, да? — не убили за недели его пребывания тут.
Робин поговорила пару минут с верным клиентом таверны, обсудила состояние Давиллона и противное поведение обитателей церкви, которые должны были понимать ситуацию и не портить все. От этого Робин казалась старше, чем была. Она смогла вежливо ускользнуть, отправившись за добавкой для Решарля.
— Жерар? — спросила она рыжебородую фигуру с подносом грязных кружек. — Ты мог бы принести месье Решарлю еще…
— Дело не в церкви, — тихо сказал он.
Робин моргнула в смятении.
— Что?
— Робин, да, с экономикой беда, но это не только.
— Не надо! Не хочу слышать.
Жерар нахмурился, опустил поднос на ближайший пустой стол и сжал плечо Робин. Она быстро стряхнула его руку.
— Робин, все мы любим Шинс. И мы знаем, что этого места не было бы тут, если бы не она.
— Да, ты звучишь благодарно, Жерар.
— Не надо так. Просто она не очень хороша…
— Она старается! — Робин напряглась, огляделась, на нее смотрели мутные глаза. Она понизила голос. — Она старается для нас! Ей тоже больно, что «Ведьме» так плохо!
— Я знаю! — повторил Жерар. — Но что-то нужно менять! Ей нужно нанять того, кто знает, как управлять этим местом, или… не знаю, самой учиться. Но она делает то, что и раньше…