После свадьбы Лазарь Лазаревич со своею молодою женой, прекрасною Епистимией, и братом, Иваном Лазаревичем, отправился на свою родину, в царство царя Картауса, в котором он уже давно не был. По приезде его туда престарелые родители его и сам царь Картаус были очень рады его возвращению. Царь Картаус тут же упросил его остаться у него на службе и сделал его самым главным над всеми богатырями. И зажил Лазарь Лазаревич с супругою своею Епистимией счастливо и благополучно. По прошествии многих лет родители его и младший брат, Иван Лазаревич, умерли, и остался Лазарь Лазаревич один с своею супругой, в любви которой он находил полное счастие.
Так прожил Лазарь Лазаревич со своей супругой двадцать лет вполне счастливо и благополучно; только одно было у него горе, что не дал им Бог ни единого детища. Вот и стали Лазарь Лазаревич со своею супругой раздавать великие дары по церквам и монастырям, чтобы Господь смиловался над ними и даровал бы им детище, смолоду на утешение, под старость на прокормление, а по смерти на помин души.
Через год родился у них сын, которого они назвали Ерусланом. Родители весьма обрадовались, да и было чему: Еруслан Лазаревич родился таким красавцем, что всем на удивление. Был он такой беленький, полненький, нежный; глазки светло-голубые, волосики на голове русые, кудрявые, — словом, был ребенок на загляденье. Радовался, утешался и пировал с гостями Лазарь Лазаревич. Меду крепкого двести бочек выпили, вина заморского сто бочонков, а пивом и зеленым вином весь простой народ угощался целых три недели: сколько хочешь пей, — душа мера.
Когда кончились все потехи и пированья, Лазарь Лазаревич стал заботиться о том, как бы сынка вспоить, вскормить да уму-разуму научить. Отец ничего не жалел для ребенка: сперва приставил к нему дядек и пестунов, а потом, когда он подрос, приставил мудрых учителей и наставников. А рос Еруслан Лазаревич на удивленье — не по дням, а по часам, и притом отличался замечательною богатырскою силой. Так, еще ребенком шутя разломал он свою колыбель золоченую и перервал все полога над ней крепкие и шелковые.
Когда исполнилось Еруслану Лазаревичу пятнадцать лет, то он на вид казался совсем взрослым мужчиной и был таким красавцем, что, бывало, только бровью поведет или глазком мигнет, то сердце девичье как птичка в клетке забьется; а если взглянет он с улыбкою на любую красавицу девицу, то она, бедная, три ночи глаз сомкнуть не может, все думает, гадает о нем и во сне им бредит. А про удаль его молодецкую да про силу богатырскую и говорить нечего — не было на свете равного ему богатыря. Хаживал он иной раз на широкий двор царя Картауса играть с княжескими и боярскими детьми, из которых одни были ему ровесники, а другие много старше его. Там он, играючи с ними, стал шутить шутки не детские, которые не понравились его товарищам: кого ухватит за руку — у того рука прочь, схватит за голову — голова долой с плеч, а кого ударит слегка ладонью — тот упадет и не дышит.
Вот собрались все князья и бояре, отцы этих детей, и отправились к царю Картаусу с жалобой на Еруслана Лазаревича. Пришедши к царю, они поклонились ему в ноги и говорили такие слова:
— Государь ты наш, царь Картаус! Учини свою милость царскую: есть у тебя дядюшка, князь Лазарь Лазаревич, а у него есть сын — Еруслан Лазаревич: ходит он к тебе на царский двор и шутит шутки с нашими детьми боярскими. Нехороши те шутки: кого ухватит за голову — у того голова прочь, кого ухватит за руку — у того рука прочь, а кого ударит слегка ладонью — тот упадет и не дышит. И мы, государь, много от того кручинимся. Учини, государь, свою милость великую: вышли Еруслана из царства вон или нам позволь удалиться, иначе нам жить невозможно от Еруслана!
Царь Картаус, выслушавши князей и бояр, тотчас же послал гонца за дядею, князем Лазарем Лазаревичем. Получив приказ, князь Лазарь Лазаревич немедленно приехал ко двору царскому, вошел во дворец, низко поклонился царю и сказал:
— Многолетнее тебе здравие, царь Картаус! Как тебя Господь Бог милует и зачем ты изволил послать за мной?
— Любезный дядюшка, князь Лазарь Лазаревич! — отвечал царь Картаус. — Бояре мои и богатыри жалуются на твоего сына, что шутит он с их детьми шутки нехорошие: кого ухватит за руку — рука прочь, кого ухватит за голову — голова долой. Такие поступки мне не нравятся, и сын твой мне не слуга; я своих бояр и богатырей на него не променяю. Удали его из моего царства, чтобы он и на глаза мне не попадался.
Такой приказ сильно огорчил старика Лазаря Лазаревича. Все хорошо знали, что гордый и упрямый царь Картаус не любит повторять два раза одно и то же и не терпит никаких возражений, а потому князь Лазарь Лазаревич не осмелился оправдывать сына и просить за него царя.
— Слушаю, государь, приказа твоего и исполню его, — отвечал он покорно царю Картаусу; потом, поклонившись царю, он вышел и отправился домой.
Когда Лазарь Лазаревич, печально повесив голову, прибыл домой, то был встречен Ерусланом Лазаревичем, который, поклонившись ему, сказал:
— Многолетнее тебе, государь-батюшка, здравие! Что ты так невесел? Или от царя было слово кручинное?
— Дитя мое милое! — отвечал Еруслану отец. — Как же мне не печалиться? У других дети с малолетства на утеху отцу с матерью, под старость на прокормление, а по смерти на помин души; а ты с ранних лет приносишь нам только скорбь великую. Царь Картаус велел тебя, за твои вредные шутки с боярскими детьми, выслать вон из своего царства. Пойдем в палаты к матери и там обдумаем втроем, как с этим делом быть и как поступить.
Пришедши с сыном в комнаты княгини Епистимии, Лазарь Лазаревич рассказал ей подробно все случившееся.
Несчастная мать, услышав нерадостные вести насчет высылки Еруслана, сильно опечалилась и горько заплакала. Князь Лазарь Лазаревич утешал ее и говорил:
— Слезами горю не поможешь. Но времена переходчивы: все перемелется, мука будет. Сына нашего мы непременно должны удалить отсюда, чтобы исполнить царскую волю, а там что будет, то и будет; быть может, со временем царь Картаус и пожелает возвратить его. Но чтобы была возможность нам знать, где находится наш милый Еруслан, и иногда видеться с ним, то я вот что обдумал: есть у меня друг в городе Ордынске, который по дружбе все для меня сделает, а стало быть, и сыну моему не откажет в приюте. Я дам Еруслану много золота, серебра, драгоценных камней и служителей и отошлю его в Ордынск, где мои мастера выстроят ему каменные палаты, в которых он может жить себе спокойно.
Кроткая Епистимия, никогда не противоречившая своему мужу, согласилась на это; но когда спросили Еруслана, нравится ли ему такое желание отца, то он отвечал:
— Любезные родители! Не печальтесь о том, что меня высылают из города; все делается к лучшему. Только прошу вас об одном: не отсылайте меня в Ордынск, а благословите идти на все четыре стороны, куда мне вздумается. Мне давно хотелось в чистом поле погулять, людей посмотреть и себя показать!
Сколько Лазарь Лазаревич и княгиня Епистимия ни уговаривали Еруслана поселиться в Ордынске, но он неотступно просил у них позволения постранствовать по белу свету и, наконец, достиг того, что они согласились исполнить его желание.
— Милый мои сын, — говорил Лазарь Лазаревич Еруслану, — поезжай с Богом в путь-дорогу, только возьми с собою половину моей казны, отроков и любого коня с конюшни.
Еруслан Лазаревич отвечал ему:
— Не нужно мне, батюшка, ни казны твоей, ни отроков. А что касается любого коня, то хоть и много коней на нашей конюшне, да только те кони хороши для других, для меня же ни один не годится, потому что каждый из них, как только я наложу ему руку на хребет, не выдержит моей руки, шлепнется на пол и лежит, словно убитый. Уж я пробовал, и это меня очень огорчает; но, видно, делать нечего, — пойду пешком.
Простившись с отцом и с матерью, Еруслан надел на себя доспехи богатырские, а на голову шлем пернатый и отправился пешком в путь-дорогу. Не взял он с собой ничего: ни золота, ни серебра, ни каменьев самоцветных, ни отроков, а взял только отцовское копье долгомерное, да лук тугой с колчаном каленых стрел, да седельце турецкое, да уздечку тесьмяную с плеткой ременной, да войлочек косящатый.
II
Идет наш богатырь день, идет другой, а на третий к вечеру приходит к морю синему. Уставши от трехдневного пути, лег он отдохнуть на берегу морском; подостлал под себя войлочек косящатый, а под голову положил седельце турецкое и заснул крепким богатырским сном.
Проснувшись рано утром, встал он и начал бродить по песчаному морскому берегу, на котором было множество разной дичи. Еруслан Лазаревич, почувствовав голод, настрелял себе из тугого лука гусей, лебедей и серых утиц. Но как их изжарить? Где взять огня? Но силачу не трудно было достать огня: он вошел к небольшой лесок, набрал там сухого хвороста, потом взял два чурбака и стал тереть их один о другой так крепко, что вскоре они задымились и вспыхнули. Приготовив себе жаркое, Еруслан Лазаревич позавтракал с аппетитом.
Утоляя таким образом каждый день свой голод, Еруслан Лазаревич шел все дальше и дальше по дикому пустынному морскому берегу и вдруг набрел на большую дорогу, которая была пробита в ширину на такое пространство, как хорошему стрельцу перестрелить из тугого лука каленой стрелой, а в длину она шла все прямой линией так далеко, что глазом не окинешь; в глубину же была выбита настолько, что хватало доброму коню по щетку.
Еруслан Лазаревич с изумлением глядел на эту чудную дорогу и думал про себя: «Вряд ли есть на белом свете еще другая такая же просторная дорога. Вся она покрыта следами конских копыт и крепко убита. Кто ездит по ней? Рать ли, сила великая или богатырь какой могучий?»
Вскоре показался на дороге всадник-старик, широкоплечий, плотный собой и коренастый. Он ехал на красивом статном сивом коне и, приблизившись к Еруслану, слез с коня, поклонился ему низко и почтительно сказал:
— Многолетнее тебе здравие, государь Еруслан Лазаревич! Как тебя Бог милует? По своей ли доброй воле зашел ты в эти непроходимые места, или силой волшебной, или ветры буйные занесли тебя сюда?