я не начал с нею говорить, то намерена была сама, без всякого стыда, открыться мне в своей любви.
По прошествии после сего немалого времени первая моя любовница Гевия с мужем своим из деревни возвратилась; а потом и другая, Маремиса, похороня своего отца, также в Геную приехала, которых я, по прежней их ко мне любви, посещением моим не оставлял и оказывал им, по возможности моей, равное благодеяние и всех их уверял моею верностию; да они все три содержали меня в великой любви, почему я не мог думать, чтоб они знали, что один я у них любовник.
В одно время случилось мне быть со всеми в одной компании. Я очень удивился, как все, взявшись за руки, пошли в особливый покой и меня туда же пригласили, и как мы теперь находились только в четырех персонах, то первая из них, Гевия, начала мне говорить: «Любезный Фердинальд! Хотя я знаю, что вы, как нездешний житель, не можете вечно быть моим любовником, однако ж не должно было вам так быть нетерпеливому и неверному, чтоб, не дождавшись меня, влюбиться в сию Маремису; но она такую же от вас, как и я, получила неверность, ибо вы, ее не дождавшись, влюбились еще в Филию и теперь имеете у себя вдруг трех любовниц. Хотя мы все три содержим вас в нелицемерной любви, но знаем, что никаким образом всех нас равно любить не можно, и для того мы, по общему нашему согласию, без всякой зависти, отдаем на твою волю, чтоб ты избрал из нас для себя одну, которую тебе угодно, и мы никак в том друг другу завидовать не будем».
Я, слыша сие, пришел в удивление, что они сие говорили с великою приятностию, и в такое пришел замешательство, что не знал, какой дать им на сие ответ и которой сделать преимущество, ибо они были хороши, умны и, кроме меня, никого не любили; почему и думал я, что, конечно, тем двум, которых я оставлю, будет обидно. Наконец, рассудилось мне употребить следующее средство, и я говорил им: «Любезные мои красавицы! Я бы желал и всех вас любить, но, когда вы сами между собою утвердились и положили выбор на мою совесть, то я, чтоб не сделать одной перед другой обиды, не нахожу иного средства, как только которая из вас лучше и хитрее обманет своего мужа, той я дам преимущество, и она останется верною моею любовницею». Они все на это предложение охотно согласились, но в том еще сделали спор: которой из них наперед приняться за искусство. И я на оное им сказал: «Гевия первая меня полюбила, то она наперед должна начать сие предприятие, а потом по порядку и другие». Утвердясь они на оном моем предложении и простясь со мною, разъехались по домам, и притом Гевия сказала, что на завтрашний день приступит к своему вымыслу, что она на другой день действительно исполнила следующим образом.
Поутру муж ее, поехавши для некоторого дела со двора, сказал, что ему ближе первого часа домой быть не можно. Как скоро он со двора съехал, то Гевия тотчас приказала своим людям в некоторых первых горницах сверх имеющихся обоев обить другими обоями и наносить из погреба в сени бочек с вином, бутылок и штофов с разными напитками, поставила в одной горнице бильярд и все сделала так, как бывает в трактирах. Потом назвала офицеров и разного звания незнакомых мужу ее гостей, а сама, одевшись, как ходят трактирщицы, приказала всем, что, когда муж ее приедет домой, то бы не сказывали ему, что это его дом, а уверяли бы, что в сем доме несколько уже времени стоит трактир.
Самир, Гевиин муж, приехавши в первом часу пополудни и вошед в сени, увидел множество бочек и прочего, чему очень удивился; но как вошел в покои и увидел в оных совсем другое убранство и премножество разного звания незнакомых ему людей, из которых одни, сидя за столом, обедают, другие играют в карты, а иные в бильярд, в такое пришел изумление, что не знал, на что подумать. Вообразилось ему, что, конечно, он ошибся и не в ту заехал улицу; чего ради вышел за ворота, рассматривает соседние дома и, признавая свой дом, не может понять, для чего в нем делаются такие чудеса. Вошед он опять в переднюю горницу, вскричал: «Жена, Гевия!» На сей голос Гевия, выбежавши из другой горницы и притворясь, как нимало ему не знакомая, говорила: «Чего, сударь, изволишь?» Самир, видя свою жену, подобно трактирщице, в одном бастроне и в фартуке, говорил ей: «Что ты, Гевия, взбесилась! На что сделала у себя в доме трактир?» — «Нет, сударь, — отвечала она ему, — разве вы не вскружились ли, что, заехав в незнакомый дом, кличете свою жену, которой здесь никогда не бывало, да еще и браниться начинаете. Мне кажется, вы худое имеете зрение. Извольте надеть очки и рассмотрите хорошенько: здесь не иное что, как трактир, — и, отворя в другую горницу двери, указывает, — видите ли вы, что здесь господа офицеры кушают? Ежели и вам надобен обед, то извольте садиться, и что прикажете, все будет подано, буде же хотите играть в бильярд, ищите товарища, и что вам угодно, то сейчас прикажу подать, и невежничать и ругать меня не извольте». Самир, рассердясь на свою жену, закричал: «Что ты, бестия, вздумала меня обманывать и отпираться, что ты не моя жена; скажи, пожалуйста, как ты осмелилась сделать в моем доме трактир?»
На сей их шум вышли бывшие офицеры, которым Гевия с притворными слезами говорила: «Умилосердитесь, господа офицеры, сохраните меня от сего нечестивого и сумасбродного человека, который, не знаю откуда зашед в мой дом, называет своим, а меня — женою, и притом бранит и ругает; а вы сами несколько уже лет меня знаете, что я вдова и пятый год содержу сей трактир». Офицеры, приступя к Самиру и смеясь над ним, уверяют его, что он или заблудился, или сошел с ума, что чужой дом называет своим, а трактирщицу — женою. Самир ответствует им: «Государи мои, напрасно вздумали меня дурачить и хотите уверить, что это трактир: я еще в памяти и верно знаю, что в здешней улице никогда трактира не бывало. А всего смешнее — можно ль мне обмануться и не узнать своей жены?» Офицеры больше ему смеются и уверяют, что, конечно, он от забвения не в ту улицу заехал, а сия трактирщица, может быть, на его жену похожа, и притом спрашивали его: «Давно ли он из своего дома выехал?» Самир отвечал им: «Сегодня поутру».
«Ну, вот, господа офицеры, — говорила Гевия, — не правда ли, что сей человек сумасшедший и не вздор ли он говорит? Как можно мне, жене его, в такое короткое время переменить в его доме обои и прочие уборы и сделать из его дома трактир?»
Самир так рассердился на свою жену, что, замахнувшись, хотел ее ударить в щеку, но она, отвернувшись от него, кликнула бывших в трактире пьяных и велела мужа своего бить, которые, прибежав, разбили бедному Самиру нос и губы до крови и, подбивши ему глаза, столкали со двора долой и ворота заперли.
Самир, видевши над собою от своей жены такое ругательство, поехал к ее сродникам жаловаться и просил их, чтоб они для верности поехали к нему в дом и своими бы глазами свидетельствовали непотребные ее поступки.
Между тем временем, как Самир собирал жениных родственников, Гевия тотчас приказала из дома своего бильярды и все бочки и бутылки выносить вон и опять убрать по-прежнему. Офицеры же и прочие гости, будучи удовольствованы, разошлись по своим домам; а она, нарядясь в обыкновенное платье, села под окном, дожидаясь своего мужа, который в скором времени со всеми ближними ее родственниками и приехал. Увидевши она их, бежит в сени, встречает с великою радостию и, видя своего мужа разбитого, бросившись ему на шею, вскричала: «Ах, мой батюшка! Где это ты так уходился?» Родственники же ее, вошед в покои и видя все в надлежащем порядке, удивляются и никак не думают, чтоб в такое короткое время могла сделаться в доме его такая перемена, и рассказывают Гевии обо всем, что они слышали от ее мужа, и признают, что совершенно он ее тем поклепал.
Гевия, слышавши сие от своих родственников, говорила им: «Можете ли вы теперь увериться об худой моей жизни с таким беспутным мужем, ибо я не в первый уже раз претерпеваю от него такие ругательства. Он был где-нибудь в развратном доме». И, обратясь к мужу, говорила: «Бесчинник и ругатель моей чести, долго ль будешь так пьянствовать и меня, честного отца дочь, поносить безвинно такими ругательными делами? С сего времени я ни под каким видом жить с тобою не хочу. Вы, любезные родственники, сами свидетели всему его беспутству, вступитесь за честь мою и избавьте от сего беспутного мужа». Родственники Гевиины, видя ее правость, стали на Самира кричать и бранить, для чего он осмелился честную жену так поносить, и притом говорили ему, что они неотменно будут просить, чтоб его с женою развести.
Бедный Самир не знал, что делать, и сам уже себе не верил; принужден был признаться, что он ошибся и вместо своего дома заехал в трактир. И, ставши перед женою на колени, просит прощения, признавая во всем себя виновным и обещаясь с клятвою вперед ее любить и почитать больше прежнего. Но она никак не хотела на это согласиться, однако ж, наконец, по многой просьбе своих родственников, взяла с него клятвенное обещание, чтоб ему впредь ни в чем ее не подозревать, с ним помирилась, и Самир за счастие себе почитал, что мог у разгневанной им своей жены испросить прощение.
— Я, слышавши об оном Гевиином обмане, — говорил Фердинальд милорду, — очень дивился и нетерпеливо ожидал, что сделает со своим мужем другая моя любовница, которая действительно на другой день и начала играть свою роль таким образом.
Как я уже упомянул, Маремисин муж был в коллегии судьею, почему и принужден он был всякий день в оную ездить, и как в следующий день выехал из своего дома очень рано, то Маремиса приказала все покои обить черным сукном и на лакеев надела черную ливрею и приказала всем своим домашним, чтоб они, когда муж ее приедет домой, принимали его как постороннего, не показывая ему нимало вида, что он сего дома хозяин, а сама, одевшись в траурное платье, села под окошком.
Юрий (имя ее мужа), выехавши из коллегии во втором часу пополудни, приехал домой и, видя на дворе своих лакеев в черной ливрее, очень удивился и не мог понять, какая бы жене его в такое короткое время могла приключиться печаль и каким образом успела она так скоро и не сказавши ему сделать черную ливрею, чего ради он, подозвавши к себе одного лакея, спрашивает: