С е л и м а. Я здесь, милый Андрей! (Подходит к его постели, и, пожимая его левую руку, — на русском языке.) Прости меня, милый мой Андрей! Я сделалась было виною твоей смерти!.. Забудь мой поступок — и возврати мне опять твое сердце, твои нежные чувства, которые меня пленили и соделали навек твоею невольницею. Бог ваш, Бог русских, услышал молитвы магометанки: он сжалился на мои слезы, на мои стенания, видев мое раскаяние, он возвращает тебя мне опять, и я, дав клятву его исповедовать, исполню обет мой, чтоб не разлучаться с тобою до самой могилы. Теперь доволен ли ты мной и можешь ли простить твою Селиму, едва не лишившую тебя столь драгоценной для меня жизни?
П о б е д о н о с ц е в (с восхищением). От всего сердца, прелестная княжна! Ты своим обещанием даешь мне новую жизнь и составляешь мне неизъяснимое блаженство. О Селима, храни эту клятву! Бог наш сколько милосерд, столько же правосуден, если кто всуе призывает его имя и помощь! Его никто обмануть не может: он наш сердцевидец; от его взора ничто укрыться не может. Но что это за кровь на полу? Неужели ты совершила свой безрассудный поступок и пролила столь драгоценную мне кровь твою.
С е л и м а (горестно). Нет, это твоя, Андрей, которая брызнула при перевязке твоей руки Бразиным.
Случившееся с Победоносцевым столь плачевное происшествие, едва не сопроводившее его в могилу, заставило Селиму впредь быть осторожною, переменить отважность магометанок на кротость и смирение христианок, которые внушал ей выздоравливающий Андрей. Он все дни и вечера, сравнивая ложное ученье их пророка с учением нашего Христа, доказывал ей из священного христианского закона истину и непреложность христианской веры. «Наш Спаситель учит смирению, кротости, целомудрию, любить всех ближних и миловать и прощать врагов наших; а ваш лжепророк Магомет обещает награды мусульманам тем, которые больше умертвят христиан, коих он заставляет ненавидеть как непоследователей его веры и учения, и потому ты, милая Селима, теперь сама видишь преимущество нашей веры пред вашей. У вас лжепророк позволяет вдруг много иметь жен, — наш закон это запрещает: у нас более одной жены иметь не позволено, но и та не так как у вас полагается невольницей, а другом и сотрудницей во всех делах своего супруга, который обязан ее любить всем сердцем, а она его также любить, почитать и слушаться его приказаний. Муж у нас обязан жену беречь, как существо слабое от нежной чувствительности вашего пола и потому, что она известное время носит под своим сердцем плод законного союза и при рождении детей, претерпевая мучения, питает их своим млеком, хранит их нежное младенчество, научает чтить Бога, своих родителей, кровных, любить всех вообще людей, как одно семейство, рассыпанное по лицу земли. Когда же они достигают отроческих лет, то уже муж обязан пещись об них: научать закону Божию и прочим наукам, просвещающим человеческий разум, доставлять им пищу, одежду и кров, под которым бы они жили спокойно и утвердились в летах своих. После сего, в жертву благодарности, дети уже обязаны пещись о своих родителях, облегчать труды их, доставлять работой или науками им пропитание и все нужное в жизни, лелеять старость».
Такими и еще многими доводами и наставлениями, неприметным образом, Победоносцев склонил Селиму предпочесть веру христиан их вере. Она сама видела заблуждения последователей учения их Магомета и всем сердцем полюбила нашего Спасителя, привязалась к нашей вере с такою ревностию, что едва могла скрывать пред своим семейством набожные чувства христиан и только в присутствии своей матери и родных наружно исполняла свои догматы веры, а думала о Христе нашем со всею любовию и невинностию прекрасной души своей.
Победоносцев, обрадованный успехом своих замыслов и намерений, вскоре выучил Селиму читать и писать по-русски; тогда уже ему гораздо легче было ее утвердить в нашей вере.
Часто, когда уже Победоносцев совершенно почти выздоровел от ран, удалялся он с Селимой в прелестнейшие места их владения, где, походив довольно и набрав ягод или набрав пахучих цветов той страны, они садились близ кристалловидного родника, под тенью густых дерев, при пении птичек, завтракали взятый с собою запас и запивали из сладкого кубка сею прекрасною водою. Селима плела венки и, украшая ими голову Победоносцева, мило улыбалась, называла его милым своим героем и целовала так нежно, что у него сердце билось и трепетало, как юный цветок во время сильной бури, и как бы хотело перелететь в грудь прекрасной княжны и там сделаться соседом ее сердца. Он также связывал букет из разных цветов и, толкуя Селиме символический их смысл, прикалывал оный к ее груди, и Селима, алея как роза, с томным вздохом, преклонив свою голову к груди Победоносцева, пристально смотрела на его пламенеющие щеки и страстные взоры, белой своей маленькой и полной рукой разбирала кудри на гордом челе его и улыбалась.
Победоносцем открывал в юной княжне с каждым днем новые достоинства. Исключая разительной красоты ее, она имела оборотливый и прозорливый ум, нежное сердце, чистую и невинную душу дитяти. Она имела прекрасный голос и пела с выразительностию и чувством русские песни и арии, которым научил ее Победоносцев. Пляски своего народа, весьма трудные, ибо они начинают и кончают их все на одних пальцах и перелетывают, так сказать, с места на место на больших пространствах, — знала в превосходной степени. А об ее рукодельях нечего и говорить: все, что только есть труднейшего в вышиванье, плетенье и тканье, в этом никто не мог сравниться с нею. Победоносцев был для нее всего драгоценней. Он столь же страстно любил ее, но никогда из уст скромного юноши не вырывались слова, могущие оскорбить невинность юной красавицы. Он не мог на нее налюбоваться и дышал одной ею. Селима уже более не говорила ему о принятии их веры, ибо сама сделалась христианкой. Часто она спрашивала друга своего: чем должна кончиться любовь их? И Победоносцев, смягчая разговор и скрывая свои настоящие виды, отвечал, что если отец ее откажет ему в ее руке, то у него останется одно средство — умереть! И Селима со слезами упрекала его в жестокости и неблагодарности и говорила ему, что, оставшись после него сиротой, она также умрет с отчаянья.
Тогда Победоносцев, целуя Селиму в прелестные уста, вновь произносил клятву любить ее и принадлежать ей до гроба и тем ее успокаивал.
Так протекли для них шесть недель, как шесть минут. Кабардинцы, разбитые во многих сражениях российскими войсками, чувствуя невозможность продолжать далее войну, избрав богатейших, знатных и разумных послов из своего народа, в числе которых князь Узбек представлял по опытности первое лицо, отправили к главнокомандующему Кавказским корпусом, с богатыми дарами, для испрошения пощады и мира.
Сей добрый начальник, уполномоченный самим государем, с удовольствием принял их предложение, после нескольких часов совещания в совете, где начальники дивизий, бригад и полков находились, поставлены были пункты мирных условий, по коим кабардинцы обязывались заплатить россиянам за все убытки, прежде и ныне им причиненные, приняв вновь присягу на верность к престолу Российскому и дать двенадцать аманатов, до исполнения их обещаний служащих верною порукою за народ кабардинский. Пленных с обеих сторон возвратить; без замедления прекратить все неприятельские действия с обеих сторон и доставить в отряд российских войск условленное количество скота и хлеба.
Посланные от кабардинского народа, обласканные и щедро одаренные главнокомандующим, с благодарностию к нему и с радостию в сердце возвратились к своим, ждавшим их с нетерпеливостию, которым и объявили все статьи мирных условий, ими с россиянами постановленных. Шумный призыв Аллы и Магомета пронесся в стане кабардинских воинов. И они с восхищением отправились в свои жилища.
Кабардинцы в тот же день привезли наложенную на них дань деньгами и доставили назначенное количество хлеба и скота, присовокупив к сему еще рису и пшена с коровьим маслом и сыром для всего отряда, чтобы русские воины помнили их добродушие и услужливость.
Уполномоченные от кабардинского народа послы приняли, в верности и на подданство вновь к Российскому престолу, присягу и вручили из самых знатнейших кабардинцев двенадцать аманатов.
Таким образом окончилась битва русских с кабардинцами, стоящая с обеих сторон кровопролития и смерти многих самых лучших воинов.
В российском отряде для торжества заключенного мира продолжалась несколько часов пушечная пальба из многих орудий, при громогласных криках «ура!», а у кабардинцев ружейная стрельба, играние на трубах и бубнах, с громкими криками радости о возвратившихся и свои мирные убежища.
ЧАСТЬ II
На другой день, поутру, многочисленный отряд российского поиска с орудиями, сопровождавший великое число пленных кабардинцев, остановился в обширной и цветущей долине, и начальник оного потребовал от князей кабардинских размена военнопленных.
Узбек, пришедший в кибитку Победоносцева, поздравил его с заключенным миром между ними и русскими, присовокупив, что пришедший отряд российских поиск требует размена пленных. (Пристально смотрит на Победоносцева, сей вестью обрадованного сначала и после склонившего главу к своей груди, печально размышлявшего.) «Ну, Андрей! На что же ты решаешься? Скажи мне откровенно: хочешь ли ты принять закон и пору нашего пророка, быть моим сыном и супругом Селимы или забыть мои благодеяния, спасение твое от неминуемой смерти и самую пламенную страсть моей дочери к тебе — желаешь возвратиться в свое отечество?»
П о б е д о н о с ц е в. Сколь ни лестны мне твои предложении, как ни велики твои оказанные мне милости и благодеяния, сколько ни драгоценна мне любовь и обладание Селимой; но прости меня, добрый князь, мой незабвенный благодетель, что я признаюсь тебе со всей сыновней искренностию, никак не осмелюсь переменить, ни за какие сокровища вселенной, православной христианской веры и закона моих предков, сделаться изменником моему государю и отечеству и тем опечалить моих почтенных родителей, которые не перенесут своего и моего бесчестия и умрут от стыда и отчаяния, что дали жизнь такому сыну, который, при старости их лет, покрыл главы их поношением. Имя мое, славящееся в битвах кровопролитных, между моих соотечественников будут презирать — и я, отверженный, презренный моим отечеством, должен буду пасть под бременем терзаний совести и мучений, неразлучных с преступлениями. Я знаю, что сим отриновением наношу сердцу твоему жестокое огорчение, но я решился возвратиться на мою родину достойным подданным моего государя, сыном отечест