На другой день рано поутру корпус российских войск выступил в обратный путь на свои квартиры. Барабаны загремели с трубами кавалеристов, и, с позволения генерала, проходя мимо его церемониальным маршем, Казанского пехотного полка певчие под музыку запели песню, сочиненную на побеждение кабардинцев и на возвращение войск наших.
Х о р о м
Кабардинцев победивши,
Мы в обратный путь идем,
Их ручьями кровь проливши,
Сладостной награды ждем.
Что наш царь благословенный
Обратит небесный взгляд
На венки, из лавр сплетенный,
К нам прольет дары отрад.
Торжествуй, наш православный,
Небесам любезный царь!
Мы свершили подвиг славный:
Славься, славься, государь!
Пускай враг тебя трепещет,
Чтет тебя и твой закон;
Удивленья взоры мещет,
Что попран тобою он!
И всегда попран он будет,
Коль владеешь нами ты!
Твоей славы не забудет…
И оставит все мечты.
Чтобы с русскими сразиться
Он когда лишь только мог,
Благодать с тобою зрится,
И помощник с нами Бог!
Ликуй, русская держава!
Торжествуй, наш государь!
Пусть твоя в вселенной слава
Гремит, наш отец и царь!
Г е н е р а л. Прекрасно! Благодарю вас, храбрые воины, прославившие престол, царя и отечество! Государь наш узнает о ваших подвигах.
Воины, проходя, кричали ему «ура!».
Войска наши благополучно прибыли на свои квартиры, и Победоносцев, принеся в чувствительных выражениях генералу благодарность, спросил позволения отправиться на свою родину, которое и получил от него с особенными знаками благоволения и уверения в награде от щедрот нашего монарха, отправился к своим родителям.
По прибытии наших героев в отечество Победоносцева, родители его, с супругой столь прекраснейшей, а их невесткой, встретили их с восторгами радости. Все друзья и знакомые Андрея спешили засвидетельствовать ему свое удовольствие и восхищение о благополучном возвращении. Всех взоры с удивлением останавливались на прелестной его супруге, переменившей свою одежду на богатое со вкусом платье гребенских казачек, которое почти не имело никакой разницы; но в торжественные дни надевала свои одежды, и взоры зрителей ослеплялись их блеском.
Целую неделю продолжалось торжество в доме Победоносцева родителей. Многочисленные собрания знакомых, друзей и вновь ищущих дружбы и знакомства прекрасных сих супругой увеличивались со дня на день; после сего визиты, ими деланные посетителям, очень весел или прекрасную Софию; путешествуя из одного места в другое, в открытой коляске, а иногда и верхами, чрез цветущие луга, леса и горы, где они открывали новые прелести в природе и наслаждались всем небесным восторгом и блаженством.
София, узнав хорошо веру, закон, обращение и обычаи европейские, вникнув в хозяйство, облегчала труды своей свекрови и была как ею, так и свекром обожаема за свои добродетели, кротость, целомудрие и истинную к ним дочернюю почтительность и любовь. Все знакомые их уважали и любили с искренностию. Слава о красоте Софии распространилась по всей гребенской земле, что и заставляло многих приезжать туда, чтобы удостовериться в истине сего слуха.
К концу года их брака София разрешилась от бремени прекрасным сыном, коего не хотела, как первый залог любви и союза, вверить чуждым попечениям и сама питала его своею грудью, чрез что усугубила радость в нежно любимом своем супруге, который не мог насмотреться на свою прекрасную подругу с малюткою, безотлучно находящуюся при нем.
Князь Узбек, извещенный о даровании ему внука, немедленно к ним приехал с пышною свитою своих подданных и привез им богатые дары, с обещанным числом приведенных прекраснейших коней, усугубив восхищение молодых супругов и увеличив число посетителей, желающих узнать отца прекрасной Софии и посмотреть на блестящую его свиту.
Торжество и собрания вновь начались в доме Победоносцева и до самого отъезда князя, в течение двух недель, продолжались каждый день.
К довершению общей радости, Победоносцев получил от своего начальника чрез адъютанта повышение чина и знак отличия за храбрость, оказанную в сражениях против горцев.
Князь Узбек, распростясь со слезами, им проливаемыми, с детьми своими, сопровождавшими его несколько верст, отбыл в свои владения; а молодые супруги наши возвратились в свои дома и, погоревав о разлуке с Узбеком, их отцом, стали жить по-прежнему в вечной радости и удовольствии.
Пять месяцев по рождении сына, названного Аркадием, супруги наши наслаждались благосостоянием и цветущим здоровьем, как вдруг в самую полночь Андрей сделался жестоко болен. Он почувствовал ужасное давление в груди; сильный кашель со рвотою кровью в нем открылся, и наш герой почувствовал, что силы его совершенно оставили. Глубокие раны в груди и правой руке его растворились и сделали сомнительным его выздоровление. Призванные доктора, сделав консилиум, приступили к пользованию юноши героя, уже осеняемого тению смерти, но все их искусства оставались безуспешными. София, нося ужас и отчаяние в душе своей об опасном положении своего обожаемого супруга, послала нарочного к отцу своему и просила его как можно скорее к ним приехать и привезти с собою врача его Бразина, «ибо, — писала она к нему, — милый мой супруг, а твой нежный сын Андрей, находится при последних минутах жизни и хочет меня покинуть вдовою с бедным сиротою, нашим маленьким сыном».
Сие известие жестоко поразило сердце и душу чувствительного Узбека, ибо он любил Андрея не менее своей дочери; но он сам лежал на одре болезни и никак не мог исполнить просьбу и желание своих детей. Увидев из письма Софии, что раны, на груди и на правой руке ее супруга отворившиеся, открывают ему преждевременно могилу, он вспомнил, кем ему первая нанесена, и слова своего зятя, что он сам носит смерть и груди своей от руки его сына, еще более увеличили его отчаяние и повергли в вящую против прежнего болезнь. Написав чрез великую силу ответ к своей дочери, в оном излил он всю свою к ним нежность, с благословением и жестокою скорбию о положении любезного ему Андрея, приложил к нему драгоценный свой перстень и, призвав Бразина, вручив ему оные, приказал, не жалея лошадей, скакать что есть духу к детям его и все употребить искусство для спасения Андрея, умирающего от ран своих. «Я это прежде предвидел, — отвечал Бразин, — и дал знать княжне, но от тебя это скрыл, чтобы не огорчить. Я сейчас скачу туда, и коли Алла мне поможет возвратить жизнь Андрею, то я знаю, что ты окажешь мне твои милости». — «Поспеши, Бразин, исполнить это, и богатая награда тебя ожидает здесь. Скорее отправляйся с этим посланным от дочери моей и извести меня, что произойдет там». (Бразин уходит.)
Болезнь Андрея со дня на день увеличивалась. Все доктора и даже присланный генералом искусный врач не подавали никакой надежды на его выздоровление, даже назначили день и час его смерти; но Софии об этом сказать опасались.
Прибыл Бразин с письмом и подарком и влил некоторую надежду для больного и Софии, еще более огорченной болезнию своего отца. Сей врач, осмотрев больного, побледнел, сомнительно покачал головою и тяжело вздохнул. Сие не могло укрыться от прозорливости Софии, и она горько зарыдала. Однако ж искусство Бразина продлило на несколько дней жизнь Андрея, он почувствовал некоторое облегчение и, дав об этом знать прелестной своей супруге, наполнил ее душу восхитительною радостию; но она недолго продолжалась. Облегчение раненого было преддверием смерти его, и Андрей, невзирая на все попечения и искусство своих врачей, в двенадцатый день своей жестокой болезни тихо испустил дух свой на руках милой супруги, смертельным ударом пораженной, имея от рождения только двадцать три года. Судьба неумолимая лишила в нем лучшего воина, верного друга, прекраснейшего из мужчин, самого пламенного и нежного супруга и сына почтительного, верного подданного престолу и отечеству, столь страшного врагам их своей исполинской силой, искусством и мужеством в ратоборстве.
София, увидев, что супруг ее более уже не существует для нее, почувствовала хлад смерти, разливающийся и ее сердце и во всех жилах. Она не пролила и и одной слезы над его прахом. Сердце ее окаменело; душа и все чувства ее были умерщвлены. София была бледна как смерть, трепетала, отчаяние пылало в голубых ее глазах — и ноги отказывались ей служить. Родители Андрея и много друзей и знакомых, бывших тут при его кончине, ясно видели страдание сей несчастной и опасались или помешательства в уме ее, или удара, который не замедлит ее поразить.
Она по просьбе их удалилась со своей свекровью, нежно ее любящей, в свою комнату, села на стул — и в мертвом молчании, склонив прекрасную свою голову на белую руку, неподвижный устремила взор на небо, как будто укоряя его за судьбу свою. В сем положении провела она несколько часов. Все утешения, все слезы ее свекрови, Малека и Фатимы, которые ею с покойным супругом были окрещены и названы — первый Минаем, а вторая Фионой, сопряжены были браком, — рыдающие у ног ее и осыпающие поцелуями ее руки и колена, не сильны были привести ее в жалость и возбудить от смертной бесчувственности.
Так прошел первый день смерти Андреевой. София часто приходила смотреть на хладный прах своего милого друга, с равнодушием смотрела, как клали его в гроб, обитый алым бархатом с золотыми скобками и позументом, поставленный под таким же балдахином на высоком катафалке. Увещания духовного их отца, разумного священника, ничего не действовали на душу и сердце злополучной Софии, — и она всю ночь просидела без сна подле гроба своего супруга.
На другой день, когда священники с причтом собрались, при многочисленном стечении друзей, знакомых и разного звания людей, служить по усопшем панихиду, — София входит в сию печальную комнату, обитую черным сукном, в самой той одежде и уборе, в которых она венчалась с Андреем, кланяется на все стороны и трепещущим голосом произносит, держа в ру