ках маленького своего сына, весело на нее смотревшего и улыбавшегося как ангела, — следующие слова: «Его уже более нет на свете! Нет милого обожаемого мной моего супруга! Он оставил меня горестною вдовою с сим невинным младенцем и сиротою, нашим сыном, влачить горестную без него жизнь среди слез и отчаяния!.. Бог видит, как я его любила при жизни и как люблю по смерти. Давно уже ужасная тоска глодала мое сердце и душу, которая была предвестницей скорой нашей разлуки. С самого дня болезни нежнолюбимого супруга моего я носила уже образ смерти в убитой душе моей. Жребий мой совершился!.. И не могу жить без него ни одной минуты, но клянусь и призываю в свидетели исповедуемого мной Бога, при духовном отце моем, всех их священнослужителях и всем народе, что никогда пагубная мысль о самоубийстве не осеняла души моей. Но для меня ударил последний и самый сладкий час соединения с моим супругом. (Подносит своего сына к образу Богоматери и став пред ним на колена и подняв вверх своего малютку.) Тебе, заступница смертных, Пречистая Дева, матерь моего Бога, тебе вручаю сей нежный и законный плод нежного союза, этого несчастного сироту! Осени ею твоим непроницаемым покровом, будь его путеводительницею и соделай столь же достойным, как покойный отец его, но гораздо счастливейшим его злополучных родителей! (Встает и подносит сына к своей свекрови, кладет его ей на руку и говорит.) После сей великой заступницы ты примешь титло его несчастной матери. Научи его быть таким, как был твой сын, а мой обожаемый супруг. Простите, если я в чем пред вами виновата!» (Упадает на колена и целует ее руки.)
С в е к р о в ь (поднимая ее вместе со своим супругом). Милая София, драгоценная дочь моя! Что с тобой сделалось? Ах! Ты поражаешь сердца наши двойным ударом! Неужели и ты хочешь нас оставить в злой горести, слезах и отчаянии, без подпоры и утешения влачить дни наши и оставить сего малютку невинного сиротой? Милая София! Почтительная дочь, успокойся! Бога ради успокойся!.. Что ты это вздумала? Ведь отчаянием и даже своею смертию не воскресишь твоего милого друга. О София! Не прогневляй Бога таковым поступком и положи на него все твои надежды. Он тебя успокоит! Посмотри, как твой сын с наполненными слез глазами протягивает к тебе рученьки свои, как бы умоляя не покидать его сиротою! Неужели плач невинного твоего сына не силен привести тебя в жалость и рассудок?
— Нет, — отвечает ей трепещущая всем телом София, — нет, я не могу жить без него, без сего драгоценного друга души моей, лежащего без дыхания в сем гробе! Я должна с ним соединиться!.. Уже ангел смерти поражает меня мечом своим! Прости!
Идет ко гробу своего супруга. Аркадий испускает жалобный вопль и протягивает к ней свои ручонки. София возвращается к нему, целует его нежно, отирает горькие слезы с глаз его своею рукою, благословляет и удушающим от скорби голосом говорит: «Успокойся, сын мой, Господь над тобой. Ты у такой же нежной матери остаешься на руках. Прости! Ангел-хранитель да будет над тобою!»
Еще раз его целует и поспешно идет ко гробу своего супруга, входит на самую последнюю ступеньку, приближается к милому ей праху и, произнося громко: «Драгоценный супруг! Я иду к тебе», упадает на гроб его, — и прекрасная душа Софии вместе с тихим вздохом вознеслась на небо.
Родители Андрея и многие из друзей его, бросаясь спасти Софию, отвлекают ее от гроба; но она уже не существовала более ни для кого. Все (с ужасом): «О Боже! Она лишилась жизни!.. Вот пример необыкновенной супружеской любви!»
Так скончала жизнь прекраснейшая и добродетельнейшая из смертных, нежная и верная супруга! Кто не прольет слез, читая сии строки, тот не имеет небесных чувств сострадания, и пусть лучше, не читая моей повести, бросит ее в огонь.
Гроб переменили и положили сих нежных супругов в один еще гораздо великолепнейший первого, чтоб и по смерти не были они разлучены.
Х о р 1-й
Умирает!.. умирает!..
Гроб супруга обнимает,
И последний вздох ему,
Другу сердца своему,
Жена верна посвящает!
Х о р 2-й
Плач малютки, нежна сына,
Ей невнятен, и судьбина
Здесь свершила жребий злой!
Жена верна, Бог с тобой!
Он спасенье обещает.
Х о р 1-й
Ты была магометанкой,
Умерла здесь христианкой;
Доказала свой народ,
Любви, верности всей плод,
Как супруга умирает!
Х о р 2-й
Прими в жертву слезы чисты
И венки из роз душисты.
Друзья в гроб ваш их кладут,
Злой печалью души рвут!..
Смерть одна лишь окончает…
Х о р 1-й
Воспоминание об вас,
Что похитил рок от нас
В цвете юности прелестной,
С красотой лица чудесной,
Вас супругов милых нам!
О б щ и й х о р
Пусть Творец всея вселенной
Союз верный, драгоценный
Не разлучит в небесах!
А мы в горести, слезах —
Память вечную творим вам.
Друзья кладут из роз сплетенные венки в гроб нежных супругов и, рыдая, отходят от их праха.
Так скончала жизнь свою бывшая прекрасная магометанка, сделавшаяся впоследствии самой набожной христианкой, и на гробе милого супруга дала собой пример прекрасному полу и нежной любви и верности.
Похороны были богатейшие, при многочисленном стечении народа, проливающего о ранней их кончине слезы. Над могилой их поставлен был драгоценный памятник, с плачущими: отроком, опершимся одной рукой об урну, из коей видны были два сердца, стоящим на своем туле и держащим в другой руке переломленную стрелу и лук с ослабленной тетивой; с другой стороны — Гименеем, утушающим брачный пламенник одною рукою, а другою (держащим. — А. Р.) два цветочных венка, положенные на их урну, с надписью их лет, красоты, добродетелей и горестной смерти. Четыре густых липы осеняют прах их, и обсаженная цветами могила каждую весну и лето благоухает ими. Певец природы, милый соловей, свивший гнездышко на одном из сих дерев, в это время поет столь прелестно, как на могиле Орфея!
Родители Андрея обратили всю нежность свою и попечение к оставшемуся их внуку, и Аркадий, пришед в возраст, оправдал их воспитание и надежды. Он заключал в себе достоинства своих родителей: имел прелестнейшие черты лица своей матери и отца, был силен, храбр, великодушен и верен, как покойный отец, и столь же нежен в любви и кротости, как его мать. Он отличался во многих сражениях, как и отец его, и, получив две раны и знаки отличия, по неотступной просьбе деда своего и бабки вышел в отставку, женился на прекрасной девице и жил весьма счастливо.
Каждое воскресенье он, в сопровождении своей супруги, своих воспитателей, друзей покойных родителей и верных слуг их Миная и Фионы, ходил служить на могилу их панихиды, раздавал бедным милостыню, призирал вдов и сирот и так от восхождения солнца и до заката оного беседовал с нищими под тенью дерев, осеняющих прах его добродетельных родителей.
Князь Узбек, извещенный возвратившимся Бразиным о преждевременной смерти Андрея и Софии, едва начинающий выздоравливать, был жестоко поражен сей утратой нежно любимых детей своих; болезнь его опять возвратилась, и он, к сожалению всей страны кабардинской, жен и детей своих, чрез несколько дней окончил жизнь свою, завещал пред своею смертию сыну своему Паладину держаться тех же правил, какие он имел во время своей жизни, т. е. уважать и любить христиан, в особенности русских, которые не только славны своими победами в целом свете, но также и своими добродетелями; запретил ему под заклятием принимать примеры с кабардинцев для разорения, грабежа и убийства от набегов их на страны русских, которые после мстят за сие оружием, не раз уже заставляющим их народ просить пощады, по жестоком кровопролитии похитившим лучших воинов страны кабардинской, а в том числе его брата Рамира, убитого в последнем сражении: приказал питать родственную любовь и дружбу к малютке, сыну его сестры Селимы и Андрея, коих рановременная смерть открыла отцу его могилу.
Паладин в точности исполнял приказания покойного отца своего и несколько раз был в доме покойной сестры своей и Андрея с богатыми дарами для своего племянника Аркадия, который, по возрасте, также платил ему своим посещением и дарами своей земли, и вместе с ним и двумя сестрами его матери Софии, беседуя на прахе могилы своего деда Узбека и его сына Рамира, проливал слезы и, прогостив у них несколько дней, возвращался с чувствами благодарности и дружбы в свой дом.
Миша ЕвстигнеевЧЕРТ В ПОМАДНОЙ БАНКЕ(Не вру, сейчас провалиться!)Шутка к масленице{1}
Глава IБАНКА ПОМАДЫ
Я вам скажу, милостивые государи и государыни, нет ничего неприятного иметь широкую поверхность головы, гладкую, как ладонь; то есть — это я говорю не относительно одного хозяина — владельца этой гладкой поверхности; но так, на мой взгляд, некрасиво смотреть и на чужие гладкие, природою обиженные головы.
Или мне так думается. Изволите видеть: у меня так гладка поверхность моей сорокапятилетней головы, что парикмахеру очень совестно брать с меня даже за стрижку волос; оно, знаете, и сам сознаюсь, что многонько за какой-нибудь десяток-другой волосов; но зато у меня очень хорошенькие бакенбарды и он всегда так прекрасно их расчесывает, что я решаюсь отдавать ему гривенник без торгу.
Но что главное со стороны этих нескромных цирульников, что они обличают с сожалением мой недостаток.
— Ах, сударь! Как у вас мало волос!
— Ах, сударь! Как широка ваша лысина!
— Отчего, сударь, так облезла ваша голова?