ь продать Бову.
Зензевей Андронович тотчас же приказал отсчитать корабельщикам триста литр золота и позволил им торговать безданно-беспошлинно, а сам, посадивши Бову на коня, поехал во дворец свой. Приехавши туда, он спросил Бову:
— Скажи мне, какого ты рода, какого звания и как звать по имени?
— Зовут меня Коровятником, — отвечал смирно Бова, — роду я простого, звания низкого: отец мой был портной, а мать — прачка. Оба они померли, и я пошел в услужение к корабельщикам.
Зензевей Андронович сказал тогда:
— Если ты рода не знатного, то служи у меня на конюшнях моих и будь там главным конюхом.
Бова низко поклонился князю, поблагодарил его за милость и пошел на конюшню. Долго ли, мало ли служил он там, про то в старых книгах нигде не написано, а достоверно известно только то, что исправлял свою должность хорошо и вел себя так прекрасно, что все, от мала до велика, любили его и не могли им нахвалиться. Хорошо ему было жить первым конюхом, но судьба готовила ему лучшую участь.
Однажды дочь Зензевея Андроновича, прекрасная княжна Дружневна, увидав из окошка Бову королевича, чрезмерно пленилась красотою лица его и стала спрашивать о нем у нянюшек и мамушек своих.
Они отвечали ей:
— Это Коровятник, которого батюшка твой купил дорогою ценою у корабельщиков и поставил главным конюхом в своих конюшнях.
Дружневна, узнавши это, пошла к своему отцу и убедительно просила его, чтоб он отдал ей в услужение прекрасного мальчика Коровятника, а на место его назначил бы кого-нибудь другого.
Зензевей Андронович любил дочь свою до безумия, и так как не отказывал ей никогда и ни в чем, то и на эту просьбу ее согласился охотно и даже рад был, что любимец его мог понравиться ей.
Послали немедленно за Бовою и объявили ему волю княжескую: оставить конюшню и жить в палатах ее.
На другой день утром княжна приказала позвать к себе нового прислужника своего, приняла его ласково и, потрепав его по щеке своею нежною беленькою ручкою, сказала:
— Сегодня у меня будут обедать все знатнейшие люди нашего города, ты должен служить мне за столом моим.
Потом, достав из гардероба своего прекрасное ливрейное платье и подавая его Бове, княжна прибавила:
— Оденься приличней, как следует дворцовому служителю, в это нарядное платье, которое я велела отделать для тебя и которое дарю тебе на первый раз.
Долго Дружневна разговаривала с Бовою, все смотрела на него, любовалась красотою и статью молодецкою.
— Нет, — говорила она, сомнительно качая головою, — нет, птицу можно видеть по полету, и по всем твоим манерам нельзя не заметить, что ты не низкого происхождения, а должен быть роду большого, знатного.
От слов этих Бова покраснел, смутился и не знал, что ему отвечать на них. Видя, что он молчит и приведен в большое смущение, княжна не стала его более расспрашивать и приказала ему удалиться, а к обеду приходить к ней и быть на указанном ему месте.
Настало время обеда. Бова занял назначенное ему место, за стулом княжны своей, и служил только ей одной, а для гостей были определены другие служители. Подали жареного лебедя. Прекрасная Дружневна велела Бове принести к ней это блюдо и держать его в руках перед ней; она начала резать жареного лебедя, а сама не спускала глаз с своего ловкого, красивого служителя, резала поданное ей кушанье очень медленно, с умыслом, чтоб ей можно было долее любоваться Бовою. В это время она уронила нарочно ножик, и когда Бова, подняв его, подавал ей, она, как бы случайно наклонившись, поцеловала потихоньку Бову в голову. Не удовольствовавшись этим, княжна уронила вилку. Бова поднял вилку и подал своей госпоже, а она опять по-прежнему употребила ту же уловку, поцеловала его во второй раз.
Стол кончился, и гости разъехались, а Бова отправился в свою комнату, которая ему была отведена близ покоев, занимаемых княжною Дружневною.
Бова, находясь в услужении у княжны, не забывал прежних своих сослуживцев, конюхов, и хаживал к ним иногда на конюшню. Однажды в свободное время он отпросился у княжны Дружневны к конюхам и отправился с ними в поле за травою. Там, набрав прекрасных душистых цветов, он сплел из них венок и надел его себе на голову. Венок очень шел к Бове и так ему понравился, что он даже и домой возвратился с этим головным убором и снял его, проходя по двору мимо окон княжны.
Когда Дружневна увидала Бову с венком на голове, то позвала его к себе в палаты и сказала ему:
— Мне хочется, чтоб ты снял с себя сей венок и надел его мне на голову.
— Прекрасная княжна, я не смею и не должен прикоснуться моими рабскими руками к голове твоей, — отвечал стыдливо Бова и, смешавшись, не знал, что делать; взял в руки венок, смял и уронил его на пол, а сам выбежал из комнаты и так неосторожно хлопнул дверью, что выпал кирпич из стены, ударил его в голову и сделал очень глубокую рану. Дружневна сильно огорчилась этим несчастием, привела опять Бову в свою комнату и перевязала ему рану своими руками. Потом каждый день старательно наблюдала за больным до тех пор, пока он совершенно выздоровел.
Служил Бова княжне своей много лет, вырос и стал уже юношей прекрасным, статным собою, мужественным. В это время приехал к Зензевею Андроновичу Маркобрун, князь Данский, и стал просить руки его дочери, прекрасной княжны Дружневны, но она не пожелала вступить в супружество с этим женихом, и отец в угодность ей отказал наотрез Маркобруну.
Оскорбленный отказом, гордый и сильный князь Данский удалился, но вскоре, собрав четыреста тысяч отборного войска, подступил под город Андрон и повелительно, требовал, чтоб Зензевей отдал за него, Маркобруна, княжну Дружневну.
«А если ты не исполнишь моего желания, — писал он Зензевею, — то я разорю твой город до основания, тебя полоню, а дочь твою неволей возьму за себя замуж».
Князь Зензевей, собрав значительное число войска, сделал вылазку и сразился с неприятелем. Маркобрун победил, и тогда Зензевей принужден был согласиться на требуемое супружество дочери его с Маркобруном. Свадьбу назначено было играть в Данске; и положено было, чтобы Дружневна отправилась туда через две недели. На другой день после сего договора сделан был великолепный пир для Маркобруна, а за городом производилось конское ристалище, борьба и потеха на копьях.
Проведал Бова про эти загородные увеселения и, пришедши к княжне своей, говорил ей:
— Государыня моя, прекрасная княжна Дружневна! Маркобруновы воины за городом на копьях потешаются, наших людей ратных поборяют и над ними насмехаются. Горько слышать это, а еще горьче видеть. Позвольте мне взять меч и коня и ехать в поле с недругами ратовать, себя показать и их посмотреть, своими силами помериться.
Княжна, услышав эту столь неприятную для нее просьбу и опасаясь за жизнь Бовы, отвечала ему:
— Нет, нет! Я не дозволю тебе ехать в поле, предаться явной опасности. Ты еще очень молод и не можешь тягаться с опытными бойцами. Рука твоя слишком слаба еще и не привыкла владеть мечом. Ну если тебя ранят? Ну если тебя убьют? О, это меня очень, очень опечалит! Нет, выкинь из головы эту глупую удаль и оставайся дома.
От отказа княжны Бова закручинился, вышел вон из палаты ее да думает: «Была не была, а я тебя, Дружневна, не послушаюсь, в поле ратное выеду и с врагами переведаюсь». И, задумав это, пошел, сел он на коня. Но где взять меч? Много мечей в кладовых княжеских, да заперты, без ключа не достанешь; глядь-поглядь, а в углу стоит большая, здоровая метла. Но в богатырских руках и метла наделает много дела, что твой меч-кладенец. Взял Бова метлу, прыг на коня — да и был таков!
Выехав за город, стал Бова вызывать воинов Маркобруновых:
— Эй, вы, воины храбрые, богатыри сильные, выходите на меня силами помериться, храбростию.
Маркобруновы воины, увидав, что против них выезжает витязь с метлою в руках, стали смеяться над ним.
— Молокосос ты такой-сякой, — кричали они Бове, — не спросясь броду, суешься в воду. Голова-то у тебя курчава, да очень дырява. Стоит только тебя на одну ладонку посадить, а другой прихлопнуть, то и праху твоего не сыщешь.
«Ну да что тут с вами долго калякать», — думает про себя Бова и давай метлой махать и направо и налево: махнет разик, так и нет десятка супостатов, а приударит посильней, так и двух десятков как не бывало. Часу не прошло времени, а уже поле было покрыто Маркобруновыми воинами.
Как узнала Дружневна, что Бова за городом потешается, то пошла к отцу своему и сказала ему:
— Государь мой, батюшка, прикажи унять Коровятника, ты пошли к нему приказ, чтобы он оставил потехи воинские и возвратился бы немедленно домой.
Желание княжны было исполнено: Бова возвратился с поля, но очень был раздосадован, что ему помешали побить всю рать Маркобрунову. Не пошел он в палаты княжны, а отправился прямо в конюшню. Там залег он спать и заснул таким крепким богатырским сном, что в продолжение девяти дней и девяти ночей никак не могли его разбудить, как ни будили.
За одной бедой идет почти всегда другая. Едва успел только князь Зензевей примириться с одним неприятелем, Маркобруном, как явился под стенами Андрона другой неприятель, князь Лукопер Салтанович, богатырь, силы необыкновенной: сто пудов одной рукой поднимал, росту был огромного, голова у него была с большой пивной котел, между глаз целая пядень укладывалась, а в спине косая сажень. Он привел с собой войска пятьсот тысяч и множество богатырей, расположился лагерем на лугах заповедных, а отец его, Салтан Салтанович, остался на берегу морском с запасным войском.
Князь Лукопер требовал, чтобы прекрасную Дружневну отдали за него замуж, а если этого не исполнят, то грозился разорить город Андрон до основания, камня на камне не оставить, побить всю рать Зензевея, а его самого в полон взять.
Князь Зензевей вместе с Маркобруном стали думать думу крепкую; подумали да и решились: собрать сто тысяч войска и сразиться с общим врагом их. Выступило из города стотысячное войско под предводительством князей своих, но что оно значило перед пятьюстами тысяч отборных Лукоперовых воинов? Смеясь над ничтожными силами своих неприятелей, Лукопер не удостоил даже сражаться с ними как следует, а обратил копье свое тупым концом и стал им поражать целые тысячи. Остальное союзное войско, устрашенное таким грозным противником, спаслось бегством и заперлось в стенах города. А Зензевей Андронович и нареченный зять его Маркобрун были сшиблены Лукоперовым копьем, как два снопа, и отосланы связанными к Салтану Салтановичу; и он приказал их бросить в пустой шатер, к которому приставил крепкую стражу, чтоб пленники не убежали.