Лукопер хотел взять приступом укрепленный Андрон, но, не могши этого исполнить, решился стоять под городом до тех пор, пока сами жители сдадутся, будучи принуждены к тому недостатком съестных припасов и воды.
Проснулся наконец Бова королевич, слышит большой шум за городом и конское ржанье. Не зная ничего случившегося, пошел он в палаты к прекрасной Дружневне, чтоб спросить у ней, что все это значит.
— Долго ты спишь, Коровятник, — сказала ему печальная княжна, — и не знаешь, какое несчастие случилось с нами. Под город подступил князь Рагильский Салтан Салтанович, с ним сын его, страшный богатырь Лукопер, который побил множество нашего войска, а отца моего, благодетеля твоего, Зензевея Андроновича, вместе с князем Маркобруном взял в плен и хочет жениться на мне.
Выслушав это, закипел Бона гневом и начал говорить Дружневне:
— Государыня моя, прекрасная княжна Дружневна! Дозволь мне выехать в поле ратное, побиться и помериться силами с Лукопером, чтоб он не смеялся над твоим батюшкою, а моим благодетелем, добрым князем Зензевеем Андроновичем. Отобью я у этого Лукопера охоту приходить к нам в другой раз гостем незваным, непрошеным и за тебя, княжна, свататься.
— Ах, мой верный, любезный слуга! — сказала княжна Дружневна. — Ты говоришь, из усердия, вещи несбыточные. Знаешь ли ты, каков Лукопер: голова у него с большой пивной котел, сила непомерная, собою он такой великан, что пядень между глаз укладывается, а в плечах косая сажень вся поместится. Где тебе одолеть такого богатыря! Видно, уж нельзя ничем помочь бедному родителю моему, а должно покориться горькой судьбе нашей.
— Нет, — отвечал Бова, — надобно спасти моего благодетеля, поплатиться с ним хоть немного за все добро, которое он делал для меня. Я решился или выручить из беды твоего батюшку, или положить за него голову мою. Прикажи, княжна, дать мне доспехи богатырские, острый меч да коня доброго.
— В кладовых отца моего, — отвечала Дружневна, — много лежит доспехов богатырских и мечей острых; а в конюшне есть дивный конь; стоит он по колена в земле; заперт он дверьми железными, с запорами чугунными; стойло у него мраморное, ясли золоченые, с травой луговою, а корыто серебряное, с водою ключевою. Никто до сих пор не осмеливался объездить этого коня, да и он никого к себе не допускает, кроме одного старого конюха, который ходит за ним. А из всех мечей на белом свете нет лучше нашего меча-кладенца, о котором рассказывают вот что. За высокими горами, за глубокими морями было поле мертвое, усыпанное человечьими и лошадиными костями, а на поле том за двести веков тому назад совершилось страшное побоище. На костях лежала живая богатырская голова, величиною со стог сена, а под этой головою хранится наш страшный меч-кладенец, положенный туда злым волшебником Черномором, которого борода была в три аршина, голова поменьше бочонка, а сам он был не больше котенка.
После сего по приказанию Дружневны двенадцать человек принесли из кладовой богатырские латы, шлем пернатый, копье булатное и меч-кладенец заколдованный.
Вооружившись с ног до головы, пошел Бова королевич в ту конюшню, где заперт был Черный Вихорь, тот неукротимый конь, про которого рассказывала княжна.
Черный Вихорь взглянул на вошедшего в конюшню Бову королевича, тотчас почувствовал, что этот богатырь будет седок по нем, заржал весело, засверкал глазами, затряс своею волнистой гривой и стал рваться с цепей, которыми был привязан. Видя это, все конюхи разбежались от страха, что этот сильный, неукротимый конь сорвется, бросится на них, перекусает их всех и затопчет ногами. Действительно, Черный Вихрь мигом сорвался с крепких цепей, выскочил из стойла и стал перед Бовой как вкопанный, смирный и покойный. Бова королевич стал охорашивать коня, погладил его по спине, по крутой шее; потом оседлал его и, надев на него уздечку, вышел с ним из конюшни на двор, к общему удивлению конюхов и всех бывших тут.
Бова хотел уже садиться на Черного Вихря и ехать за город, как Дружневна начала говорить ему с упреком:
— Едешь ты на дело ратное, на побоище смертное, и неизвестно, будешь жив или нет, вернешься назад или сложишь там свою голову, а со мной не прощаешься, про себя правды не сказываешь.
— Не могу я, княжна, — отвечал ей Бова, — при свидетелях тебе правды высказать, а пойдем в твои палаты, там тебе все поведаю, про себя скажу правду-истину.
Прекрасная княжна Дружневна взяла Бову за руку и, приведя его в свои палаты, сказала ему:
— Я не верю тебе, чтобы ты был сын портного и прачки. Прошу тебя, не оставляй меня в сомнении и признайся откровенно, какого ты роду-племени и как зовут тебя.
Бова отвечал княжне:
— Теперь, когда я собрался на дело ратное, на побоище смертное, может быть, и жив не буду, должен я рассказать тебе, прекрасная княжна, всю правду-истину и прошу тебя не объявлять этой тайны никому до поры до времени. Не портного и не прачкин я сын, а роду знатного, княжеского — зовут меня Бова королевич: отец у меня славный князь Гвидон, а мать — прекрасная княгиня Милитриса Кирбитьевна, дочь Кирбита Верзеуловича.
— Ах, — сказала обрадованная княжна, — мои догадки и предчувствия не обманули меня, — потом, краснея, она стыдливо прибавила: — Милый Бова королевич, за твое признание я заплачу тоже признанием. Выслушай меня, но не посмейся над моим девичьим сердцем: я люблю тебя, юный витязь, давно люблю тебя. Скажи мне, любишь ли ты меня и желаешь ли принять мою руку и сердце, возвратившись с поля битвы победителем.
— Прекрасная княжна Дружневна, — отвечал почтительно Бова королевич, — красота твоя неописанная, нельзя не любить тебя, а назвать тебя супругою своею было бы для меня величайшим счастием; но я раб твой, я не смею даже мечтать о таком благополучии, да и батюшка твой не согласится на наше супружество. Но что будет, то будет, а теперь я должен поспешить на помощь к моему благодетелю, который томится в оковах. Прощай, прекрасная княжна, может быть, нам суждено более не видеться.
Сказав это, Бова королевич почтительно поцеловал руку княжны, которая, будучи не в силах преодолеть себя, горько заплакала, бросилась на шею к нему, обняла и поцеловала его.
Княжна проводила Бову из палат своих, держа его за руки: лицо у ной было заплакано и выражало сильную горесть сердечную. Когда они показались на крыльце, то дворецкий Зензевея Андроновича довольно громко сказал:
— Неприлично княжне ходить рука об руку с холопом Коровятником, провожать его и плакать о нем.
Бова королевич, услышав эти дерзкие слова, ударил дворецкого тупым концом своего копья, и упал дворецкий замертво и лежал битых три часа ни жив ни мертв.
После сего Бова королевич приказал подвести к себе Черного Вихря, сел на него, и ретивый бурный конь полетел с седоком своим, как из лука стрела, и, перескочив городскую ограду, понесся по полю к шатрам неприятельским.
Лукопер, увидав, что против него выезжает такой молоденький витязь, посмеялся его смелости, почитая за стыд сразиться, как он выражался, с этим мальчишкой, у которого еще молоко на губах не обсохло. Призвав к себе одного из богатырей своих, Лукопер приказал ему выехать против Бовы. Богатырь, исполняя повеление своего князя, устремился на Бову, а Бова, обратив свое копье, ударил тупым концом так сильно своего противника, что вышиб его из седла и отбросил на несколько сажен. Первый этот богатырь Лукоперов пал мертв, за ним последовали еще пятеро, и всех постигла одинаковая участь: все они один за другим погибли от могучей руки Бовы королевича.
Досадно и обидно было Лукоперу, что шесть его отличных богатырей побиты; он заскрежетал зубами, сел на своего коня и понесся во весь опор на Бову, устремив свое копье острием. Съехались богатыри и разом в одно время нанесли друг другу страшные удары, от которых искры посыпались из лат и вся окрестность дрогнула. Лукопер так сильно поразил Бову, что копье разлетелось вдребезги, но не могло, однако ж, пробить крепкого панциря. У Лукопера же от полученного им удара в грудь потемнело в глазах и руки опустились. Пользуясь этой счастливой минутой, наш юный витязь выхватил из ножен свой меч-кладенец, взмахнул им над головою своего противника и рассек ее вместе с туловищем до самой седельной подушки — и свалился Лукопер, мертвый, разрубленный пополам. Тогда Бова королевич начал побивать войско вражеское; бил он его всего пять дней и пять ночей без отдыха; не столько сам он бил, сколько его Черный Вихрь топтал копытами.
Остальные воины Лукоперовы обратились в бегство, ушли на берег морской к князю своему, Салтану Салтановичу, и говорили ему:
— Государь ты наш, Салтан Салтанович, из города Андрона выехал один могучий храбрый витязь, имени и роду его не знаем, убил он непобедимого твоего сына, множество богатырей, а бессильную рать твою почти всю уничтожил и, того гляди, прискачет сюда за нами в погоню и предаст нас всех смерти.
Салтан Салтанович был так поражен, испуган этою рокового вестью, что сейчас же поспешил убраться восвояси; оставил второпях на берегу все шатры свои с провиантом и разными оружиями, поскорее сел на корабль с немногими людьми и уехал в Рагильское княжество.
Бова королевич, приехав на берег морской, вошел в тот шатер, где лежали связанные Зензевей Андронович и Маркобрун. Он тотчас развязал их, и все трое, сев на коней, отправились в Андрон, где были встречены жителями с громкими восклицаниями и великими почестями.
Когда Бова королевич был только прислужником княжны Дружневны, стало быть, человеком не очень значительным, то не было у него ни врагов, ни завистников, но после двух знаменитых, блистательных подвигов, совершенных им, все взоры устремились на него, и с тем вместе явились и зависть, и недоброжелательство к нему. Первым из тех недоброжелателей был Маркобрун, который, заметив расположение невесты своей к Бове королевичу, изыскивал предлог удалить этого опасного соперника своего не только от нее, но и от двора княжеского.
Желая достичь своей цели, Маркобрун сказал однажды Зензевею Андроновичу: