— Хорошо. — Я пожал плечами. — Как скажешь. Только ты, наверное, работу запустила.
— Да нет, у меня заказ был хороший. Можно расслабиться. Но так нельзя. Я знаю: так нельзя.
— Ты просто устала.
— Да, устала. Ведь дальше ничего нет. Понимаешь, Андрюш, для таких как мы с тобой ничего дальше нет. Я старости стала бояться.
— Я тоже, хоть и младше тебя. Мне не так страшно, что на меня девушки не будут обращать внимания, и то, что я один останусь, меня тоже не пугает.
— Тогда что?
— Беспомощность, вот что меня страшит. Когда я вижу всех этих бедных, несчастных, одиноких и оттого злых на весь мир стариков в Сбербанке или в магазине, я невольно представляю себя на их месте. А ведь нас много, нас очень много. Таких вот, считающих себя умными, самодостаточными, уверенными, что нам никто не нужен. Думающих, что у нас всегда будут силы для борьбы. А если нет?
— Будут, будут! — Глаза Светы зло заблестели. — Недаром мы платим такую цену магии. Но все равно, с одиночеством иногда очень трудно справиться. ОЧЕНЬ!
— Иди ко мне! — только и смог я сказать ей в ответ. Ведь кроме секса я ей не мог дать больше ничего. Или просто не хотел?
Ближе к концу января на меня неожиданно напала бессонница. Я никогда не жаловался на плохой сон. А после секса вообще засыпал мгновенно. Но тогда мне не помогало ничего. Я часами лежал в постели, таращился в темноту, затем зажигал ночник и читал лежа в кровати или же садился работать. Под утро мне удавалось забыться тяжелым, тревожным сном. И мне снова снилась война.
Мне было легко смотреть на войны далеких веков. Ведь это было так давно. Но когда мой экскурс в военную историю дошел до первой мировой войны, мне стало не до шуток. Первые громоздкие танки, давящие людей, разорванные снарядами тела, повисшие на колючей проволоке. Вместо кольчуг и доспехов — серая униформа. Вместо шлемов — каски и противогазы. Я просыпался в холодном поту и не мог больше уснуть.
У меня был знакомый психотерапевт, который помог мне сделать множество материалов, в основном касающихся разных фобий большого города. Однажды, когда я приехал к нему, чтобы обсудить очередной материал, он посмотрел на мое осунувшееся от бессонницы лицо и предложил мне попринимать снотворное.
Первые две ночи я спал отлично. Даже сны про войну были какими-то бледными и незапоминающимися, но наутро мне было очень тяжело вставать, за работой я терял нить повествования и меня постоянно клонило в сон. В итоге мне пришлось отказаться от снотворного и вновь ощутить горький вкус бессонницы.
Ночами очень хорошо писалась проза. Третий роман был почти закончен, и мне предстояла долгая и утомительная вычитка. Накопившееся портфолио работало на меня. Те статьи, что не содержали какого-либо устаревшего новостного материла, я переиздавал по два-три раза. Так что, если мне везло на переиздание, я мог позволить себе полностью переключиться на прозу. И это спасало меня, давало мне силы. Я чувствовал, как герои оживают среди ровных строчек на экране монитора. Порой, переделывая главы, мне казалось, что я переписываю жизни живых людей, хотя это было далеко не так. Ведь мои герои только начинали оживать, постепенно превращаясь из картонных марионеток в людей. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить.
Однажды, сидя около двух часов ночи за романом, я понял, что довольно прочно застрял. Что делать в таких случаях, мне было известно: на время оставить роман в покое. Я отложил роман, набросал вчерновую одну небольшую статью. На часах было около трех, но сон по-прежнему не шел. Я уже собирался что-нибудь почитать, но на глаза мне попалась реклама круглосуточного такси, которую вместе с прочим печатным спамом регулярно кладут в мой почтовый ящик.
Недолго думая, я набрал номер и заказал такси. В ожидании машины, я потеплее оделся и твердо решил гулять по ночному центру до тех пор, пока не откроют метро. Может быть, так удастся избавиться от бессонницы?
Таксист был очень удивлен, когда я попросил его остановить на пустынной улице, где-то в районе между Бауманской и Курской, и я, выйдя из машины, медленно побрел по улице.
В центре города ночью почти так же светло, как днем. Так светло, что только в очень темных переулках можно было полюбоваться звездами. Но в этот раз ни звезд, ни луны увидеть было нельзя. Все небо заволокли тяжелые зимние тучи. Шел мокрый, пушистый снег. Город спал, и его сон рождал странных чудовищ.
Если бы вы хотя бы один раз потратили три-четыре часа времени на ночную прогулку по центру Москвы, вы бы поняли меня. Странные тени то и дело мелькали в глухих подворотнях, изредка я слышал голоса, будто бы зовущие меня. Даже некоторые следы на свежевыпавшем снеге иногда наводили на меня ужас. Где-то в районе Горохового переулка я увидел цепочку следов, обрывающихся на полушаге, будто бы человек шел, шел и вдруг взлетел. Причем обувь, оставившая свой след в снегу, выглядела более чем странной.
Но ночной город принял меня. Принял в свои холодные крепкие объятия, и я растворился в нем, стал его частью. Я прислушивался к малейшим шорохам, ловил на самом краю зрения еле заметные движения фигур, лишь отдаленно напоминающих человеческие. Это постоянное напряжение, чувство страха, смешанное с любопытством, стало тем новым, что звало меня. И по три-четыре раза в неделю я стал выбираться на такие безумные прогулки.
Чем дольше я ходил, тем больше начинал видеть то, что обычному человеку, пусть даже и обладающему магическим даром, видеть не надо. У одного старого особняка, переделанного под офис крупной компании, я увидел человека в цилиндре и старинном плаще. Оглянувшись куда-то в сторону и будто бы кого-то там заметив, он приподнял шляпу и направился ко входу. Но, к моему удивлению, не вошел через дверь, а прошел сквозь стену чуть левее. Позднее я смог найти более или менее логичное объяснение этому. Видимо, этот дом много раз перестраивался и дверь раньше находилась именно там, где прошел призрак.
Истории о фантомах я слышал не раз. Один мой хороший знакомый по имени Андрей, владелец студии звукозаписи, расположенной как раз в том самом районе, где я так любил гулять ночами, рассказывал мне, что раньше они арендовали помещение в бывшем ДК НКВД. Работы было много, и они нередко оставались на студии на всю ночь. Что только они там ни слышали! Как вам громкий стук армейских сапог по лестнице часа в три ночи, а за дверью никого?
Мне иногда кажется, что это что-то вроде видеозаписи в памяти города. Какой-то особый сорт блуждающих миражей, которые способны оставлять люди с сильной энергетикой. Возможно, лет через сто какой-нибудь любитель ночных прогулок увидит и мой призрак, одиноко бредущий по улице и курящий сигарету за сигаретой. Кто знает?
Но помимо всяких странных явлений, среди ярких ночных огней обитали и самые обычные люди: сутенеры, проститутки, бомжи и торговцы наркотиками. Многие из них успели мне примелькаться за время регулярных прогулок по зимней ночной Москве. Да и на меня обратили внимание. Однако в сферу их интересов я по каким-то им одним понятным причинам не попадал.
Возможно, я просто пугал их. Трезвый молодой человек, регулярно в одиночестве гуляющий по ночному городу, вызывал у них непонимание. Лишь однажды какая-то уже немолодая сутенерша подошла ко мне и хотела предложить мне девушку, но, едва посмотрев мне в глаза, она оборвала свой монолог на полуслове, извинилась и ушла. Глаз у них наметанный, и она, видимо, просто не стала тратить на меня время.
Мои прогулки по ночной Москве закончились так же внезапно, как и начались. В ту ночь ничего не предвещало необычных событий. Как обычно, около трех часов ночи я вызвал такси и отправился гулять по ночной зимней Москве по любимому маршруту.
Где-то почти у самого входа в метро Бауманская я заметил несколько бездомных собак. У метро их обычно бывало много. Там тепло и нередко можно разжиться едой. Бродячих собак я никогда не боялся, и они, прекрасно, чувствуя это, ни разу не приставали ко мне. Однако мне почему-то сразу показалось, что эти собаки не совсем обычные. Маленькие, с хвостиком-колбаской, с острыми стоячими ушками, все практически одинакового окраса — черно-рыже-белые. И что больше всего меня напугало — у всех них были слишком умные для собак глаза.
Я постарался как можно быстрее пройти это место. Но стоило мне миновать квартал, как я почувствовал, что кто-то идет за мной. Это были те самые собаки. Я насчитал их пять. Чуть позже к ним присоединилась шестая.
Они не лаяли и даже не тявкали. Просто неторопливо трусили вслед за мной. Я отлично знал, что бежать ни в коем случае нельзя. Поэтому я просто прибавил шагу и стал лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках палки или обломка трубы. Но, как назло, ничего годящегося для самообороны мне на глаза не попадалось. Между тем, расстояние между мной и собачьей стаей медленно, но верно сокращалось.
Я быстро шел и старался не оглядываться. Однако вскоре не выдержал и оглянулся, тут же пожалев об этом. Собаки исчезли, а за мной шло пять бомжей. Причем настолько страшных, что у меня душа ушла в пятки. Неопределенного пола и возраста, с покрасневшими от обморожения лицами и руками, замотанные в вонючее тряпье, они шли за мной, уверенно сокращая дистанцию. Помню, что тогда я даже не успел удивиться тому, что вместо собак за мною гонятся бомжи. Причем такого зловещего вида, что и на вокзале не встретишь.
И тогда я побежал. Побежал быстро и легко. Еще со времен физической подготовки в университете я отличался хорошими показателями по бегу. Особенно на длинные дистанции. И у меня не было никаких сомнений в том, что обутые в дрянную обувь, пьяные и голодные бродяги не смогут догнать меня. Но, тем не менее, я ошибся. Через пять минут бега я почувствовал, что они догоняют меня. И, что самое страшное, я услышал их голоса: хриплые, пропитые голоса, в которых то и дело проскальзывали звуки, похожие на собачий лай.
Еще через пару минут бега я понял, что если не заскочу куда-нибудь, где они не посмеют на меня напасть, то дело кончится для меня плохо. Впереди замаячили очертания Елоховского собора. Я тут же подумал, что это шанс. На часах было около пяти, и в моей голове мелькнула призрачная надежда, что храм все-таки открыт.