И вот на очередном заседании Секретариата, в конце, когда приглашенные были отпущены, Фурцева стала передавать наш разговор, выставляя меня в качестве человека, не подчиняющегося партийной дисциплине. Тогда я встал и говорю:
— Я могу сам рассказать, тем более что я тут главное действующее лицо. Да, мне предложили работать вторым секретарем в ЦК Азербайджана, и я отказался. Почему? Давайте вспомним, что вы же все мне недавно, меньше года тому назад, предложили работу в ЦК и назначили завотделом по кадрам союзных республик, не считаясь с моими доводами, прекрасно зная мою биографию. Как же так можно с кадрами поступать? Теперь у партийного и комсомольского актива сложится впечатление, что я не справился с работой в ЦК. Но даже за тот небольшой срок, что у меня оставался после месячного отпуска и командировки, мой отдел подготовил два вопроса для Президиума — по Азербайджану и Латвии. Мы от отдела внесли записку о состоянии работы с кадрами в партии и государстве, в которой дали анализ по возрастному и образовательному уровню, опыту работы, и составили прогноз, что нас ожидает при таком положении, а также внесли предложения по улучшению кадровой политики…
Поспелов остановил меня, сказав с укоризной:
— Мы по-другому о вас думали, а вы, оказывается, ставите выше свои личные интересы.
— Знаете что, — разозлился я, — если вы начинаете здесь мне ярлыки навешивать, предъявлять какие-то обвинения, тогда я даю согласие. Я выполню поручение ЦК партии, поеду вторым секретарем, но пусть на вашей совести останется все то, что вы сделали со мной. А на прощанье дам вам просто добрый совет: впредь с кадрами так не поступайте.
Как я уже упоминал, освобождение Кириченко произошло вопреки желанию Хрущева. Какое-то время Хрущев даже побаивался создавшейся обстановки, так как отставка Молотова, Кагановича, Маленкова еще была свежа в памяти.
Что же касается меня, то я понял, что дальнейшее копание в случившемся не принесет мне ничего, кроме огорчений. Я махнул рукой и смирился.
На дворе стоял август 1959 года, мне тридцать пять лет. Я еще молод, полон сил. Правда, нелегко покидать Москву и начинать на новом, совсем незнакомом месте. Но я утешал себя тем, что все это не насовсем, что все еще утрясется.
И я поехал.
Накануне отъезда вечером зашел к Хрущеву. Он как раз возвратился из командировки.
— Никита Сергеевич, я хочу доложить вам, что произошло.
— Да, ты себя не очень правильно повел на Секретариате.
— Так я к вам и пришел, чтобы доложить о том, как на самом деле было, а не так, как вам это представили.
И я ему все подробно рассказал. Он выслушал меня внимательно.
— Ну, понимаешь, надо побыть тебе секретарем ЦК республики или поработать в обкоме.
— Никита Сергеевич, а вы что, не знали об этом? Ну зачем вы…
— Ну вот так сложилось… Ты знаешь, тебе это пригодится. Мы с тобой еще встретимся на большом государственном деле.
Потом, когда принимал меня при назначении на пост председателя КГБ, он вспомнил:
— Я ж тебе говорил.
— Ну почему же надо через спину ухо доставать? Вот так неудобно решать эти вопросы? Почему?
— Ну, так сложилось тогда:.. — и не стал раскрывать карты.
— Я-то все знаю, Никита Сергеевич, как сложилось. Но почему я пешкой оказался в этом раскладе? Я не жалею, что проработал в Азербайджане. Мне эти два с половиной года колоссальный дали добавок к тому, что я имел.
— Ну вот видишь… — удовлетворенно хмыкнул Хрущев.
Я понимал, почему вопрос об Азербайджане встал так остро. После проверки нашим отделом кадры Азербайджана основательно перетряхнули. Яковлева, конечно, отозвали — образовалась вакансия второго секретаря. Остро возник вопрос о кандидатуре. Ситуацией и воспользовались секретари ЦК, предложив меня на это место.
Наверное, следует объяснить, почему вторым секретарем ЦК в республиках должен был быть русский.
Вторые секретари почти всюду присылались из центра, и, как правило, русские— кроме Армении. В Армении, наверное, где-то в 1980-м вторым секретарем появился Анисимов, а до этого там всегда были армяне. Русских не помню. Да и на Украине; но там не поймешь: там мог быть по паспорту русский, а на самом деле — чистейший украинец, и наоборот. Так, как я, например: по паспорту украинец, а на самом деле русский. Живи я в Латвии — мог бы стать таким же «латышом».
А в остальных республиках на протяжении длительного времени вторым человеком в партии был русский, назначенный из Москвы. То же — ив комсомоле.
И этот порядок себя оправдывал. Я считаю, это поддерживало устойчивое равновесие в национальных республиках. Дело в том, что в каждой республике жила большая русская прослойка населения. Как правило, это были люди, которые создавали в республиках промышленность, работали инженерами, рабочими.
Велика была и русская прослойка интеллигенции. Русские учителя, врачи, ученые много сделали для образования коренного населения союзных и автономных республик и автономных областей, для подготовки национальных кадров. Многие там осели с. первых лет Советской власти. Многие — после эвакуации в годы Великой Отечественной войны.
Тысячи молодых людей, поехавших в республики по зову партии и комсомола на освоение целины, на гигантские стройки, тоже прижились на новых местах.
Русский народ был великим донором для всего Советского Союза, во всех его уголках. Отдавая силы, знания, умение, а подчас и жизнь, русские люди способствовали процветанию национальных республик.
Русских было достаточно для того, чтобы иметь даже не одного, а может быть, и больше русских секретарей ЦК, но никогда никто на этом не настаивал, и очень редко (иногда в Казахстане) появлялись два русских секретаря из пяти-шести, но там русское население составляло большинство. А в остальных— достаточно было одного второго секретаря ЦК партии республики.
Другое дело, что вторым должен быть назначен не просто рядовой, а лидер, который имел бы авторитет, силу и умение управлять, мог решать сложнейшие вопросы, быть хорошим организатором и воздействовать как на руководство республики, так и на массы.
Еще более важным было умение посланца Москвы соблюдать баланс сил, не стать ментором, не понимающим национальных нужд.
Может возникнуть вопрос: почему не использовать русских жителей той же республики? Зачем нужно было посылать второго секретаря ЦК КП республики из центра?
Практика показала, что именно на этот высокий пост местные русские не подходили. Они уже поддались влиянию окружения, и порой даже хорошее знание языка не давало оснований для того, чтобы занимать такие должности, ввиду того, что и характер, и настрой, и среда не поднимали их на уровень руководителя столь высокого ранга.
Знание языка, конечно, было не лишним. Но не всегда обязательным. Учитывались другие качества человека.
Когда я работал в Азербайджане, Хрущев приехал на 40-летие республики и компартии Азербайджана. Мы собрались узким кругом, и Никита Сергеевич спрашивает меня:
— Ну как, изучаешь язык?
— Да я уже два знаю — хватит.
— Каких два?
— Ну каких: русский, украинский.
— Ты брось хитрить, — засмеялся он.
— Когда ж я буду работать, если язык буду изучать? — не поддержал я шутливого тона. — Я с работы прихожу в двенадцать-час ночи, а в восемь-девять утра я уже на работе. А потом, зачем мне? Вы мне через два года скажете: поезжай в Узбекистан. Я что, узбекский буду учить?
— Ну, ладно, ладно, — махнул он рукой и больше к этому вопросу не возвращался.
Конечно, общение с местным населением помогало понимать их язык. Но я взял переводчика. Местного парня, русского, который прекрасно владел и азербайджанским, и армянским языками. В Азербайджане нужны были именно эти два языка, так как приходилось выезжать в Нагорный Карабах, и хотя там армяне отлично знали русский, предпочитали говорить на родном языке.
Общение в городах не представляло трудности для меня: все городские жители— и азербайджанцы, и армяне— великолепно знали русский язык и свободно на нем разговаривали. В сельской местности было сложнее: здесь чаще требовался переводчик.
Русский язык был государственным, его преподавали в школах, на нем происходило общение, радиовещание из Москвы велось на русском языке. Везде демонстрировали русские кинофильмы, широко продавалась литература на русском языке.
Когда началось широкое распространение телевидения, то в подавляющем большинстве передачи велись из Москвы. Правда, вскоре начались вкрапления национальных передач, сначала несколько часов в неделю, а в остальное время все равно на русском вещали. По мере развития телевидения время передач на национальном языке постепенно увеличивалось.
Безусловно, было бы идеальным посылать человека, свободно владеющего языком той или иной республики. Но где возьмешь такие кадры, чтобы хороший организатор и эстонский знал, и латышский, и таджикский — это не так просто было. Поэтому учитывались прежде всего деловые способности.
Конечно, немало было ошибок при подборе людей: порой посылались недостаточно дипломатичные, недостаточно гибкие, не умеющие-ладить — именно ладить, не командовать, а находить общий язык.
После того как я вернулся в Москву, я посоветовал направить вторым секретарем в Азербайджан Петра Елистратова. Он был, как мне казалось, всем хорош. А потом азербайджанцы мне рассказывают: «Вы себе никогда не позволяли после первого секретаря ЦК на Бюро выступать. А он — выступает».
В национальных республиках нет мелочей. Даже детали — и те имели огромное значение и оказывали заметное влияние на мнение людей и как-то действовали на их психику. Как они рассуждали: первый секретарь Бюро ЦК партии выступает с заключительным словом, значит, заседание кончается, а тут опять ни с того ни с сего выступает второй секретарь — а это неуважение к первому.
Я ведь не свалился с неба. Я-то прошел школу приличную. И в комсомоле не случайно поднимался по ступенькам. И как бы там Украина ни отличалась от Азербайджана, к национальным вопросам, особенно в Западной Украине после ее присоединения, когда там было засилье бандеровского отребья, сама обстановка заставляла относиться ко всему посерьезней, все учитывать.