(Точно. Бывал. — В.Ж.)
5. Жуковский С.Б. еще в 35 г. поддерживал близкие дружественные отношения с заместителем Серебрякова, изобличенным врагом народа Быстровым (б. начальник Авторемснаба). Они бывали друг у друга на квартире, Жуковский ездил к Быстрову на дачу и пользовался машиной Быстрова. Это мне известно со слов самого Жуковского».
И в виде постскриптума: «Нынешняя жена Жуковского С.Б. — дочь инженера Шатуновского, насколько мне помнится, бывшего крупного троцкиста, кажется, он умер пару лет назад. Зелинский».
На машинописной копии вместо «Зелинский» дважды переиначено: «Зверенский».
И две надписи. Красным карандашом: «Вызвать Зве-ринского. Шкирятов» и синим грифелем: «По справке из дома Бокшицкий в конце 1937 г. арестован».
Таким образом, свое заявление приятель отца писал за несколько дней до собственного ареста, которого не мог не ожидать. Привожу соответствующий документ.
«Справка
По делу Зелинского-Бокшицкого Евсея Львовича (заявитель на Жуковского С.Б.)
Бывший член ВКП(б) с 1917 г. Исключен из партии 7. VIII —37 г. Куйбышевским горкомом ВКП(б), как не-разоружившийся троцкист. В 1920 г. был децистом. В 1923—24 г., будучи студентом МВТУ, голосовал и выступал за троцкистские тезисы. В 1932 г. в HATH принял на работу Седова, зная, что он сын Троцкого.
В Куйбышеве, будучи директором завода им. Куйбышева, засорил аппарат чуждыми вредительскими элементами.
В своих апелляциях в ЦК ссылался в числе других на Жуковского С.Б., Яковлева Я.А. для подтверждения своей работы в партии.
В архиве имеется дело Маха Иосифа Ивановича, из которого видно, что 22.III—1923 г. Зелинский-Бокшицкий в письме в ЦК на имя т. Молотова сообщил о к.-р. платформе и к.-р. сборищах группы «Рабочей Правды». На основании этого сообщения были арестованы Мах и др. В 1937 г. НКВД арестован. 15/X 38 г.
А. Виноградов».
Убеждаемся, следовательно, что стаж Зелинского надо исчислять не только по чисто партийной линии, поскольку еще за пятнадцать лет до заявления на отца он умудрился, изготовив донос, посадить других своих приятелей во главе с Махом.
Что же касается отца моей мачехи (для большей эффективности притянутого в постскриптуме доноса Зелинского), то троцкистом он быть не мог в силу своей закоренелой аполитичности и беспартийности, скончался лет через 25 и всю свою долгую жизнь оставался литератором, редактором, членом Союза писателей.
Согласно представленным документам, шкирятовская комиссия копала в трех основных направлениях. Первое — уточнение биографических данных, относящихся к 1917–1919 гг. Возникшие сомнения отчасти связаны с ходом партчистки, которую отец проходил в 1929 г. Вторая мишень — внешнеторговые операции, они совершались, главным образом, с германскими контрагентами, и, наконец, третье — «троцкистский» эпизод 1923 года в МВТУ.
Комиссия вызывала участников событий, очевидцев, брала письменные объяснения, проводила обстоятельные собеседования. С последней целью предварительно составлялись вопросники по каждому эпизоду, намеченному к выяснению. В общей сложности я насчитал около ста вопросов. Параллельно запрашивались экспертные оценки и различные архивные данные. Содержание бесед стенографировалось, однако не всегда. Об этом легко судить по тщательно составленным вопросникам, адресованным конкретным лицам, и, зачастую, отсутствием в деле ответов этих последних. Отца, конечно, пытали неоднократно, но ответов его в деле нет. Имеется лишь подробная записка, составленная отцом на середине дистанции, 9 октября — за 8 дней до итогового постановления Бюро КПК. Упомянутая записка является реакцией на критические или заушательские творения, в первую очередь, переправленные в комиссию Ежовым-Шапиро, а также на заявление Левенсон (Людмилы), члена партии с 1903 г. Оно не датировано, но, очевидно, написано по требованию Шкирятова в первых числах октября, т. е. в начале расследования. Посвящено заявление описанию чистки, практически совпадающему с тем, что приведено выше из доноса Неруса. Поэтому воспроизводить записку Левенсон смысла не имеет, ограничимся кратким цитированием официальных документов.
«Из протокола 1929 г. Комиссии по чистке парторганизаций Наркомторга.
Постановили:
Считать проверенным.
Отметить, что т. Жуковский в обстановке подполья (в 1918 г. на Украине) не проявил боевой стойкости, не умея выполнить данного ему партийного поручения по связи с организацией и обнаружив пассивность, передвинуть на работу на предприятие».
Отец, видимо, подал апелляцию со следующим результатом.
Постановили:
Ввиду того, что расследованием вопрос о подполье на Украине выяснен и отпал, — во изменение постановления Проверочной Комиссии т. Жуковского считать проверенным.
Председатель Апелляционной тройки: (Давыдов)». Из дальнейших материалов следует, что Давыдов был «впоследствии арестован органами НКВД».
Немного о матери (отступление)
Этот сюжет задан цитированной выше жалобой Осипова. Вот и развитие темы (А. Воронин, 5 октября 1938 г.).
«Согласно вашего (Шкирятова. — В.Ж.) запроса о поданном заявлении т. Осипова на Жуковскую, могу сообщить следующее.
В конце дек. 27 г. я возвратился из Москвы, где был на 15 Съезде с совещательным голосом, и по приезде в Берлин сделал доклад на общем партийном собрании Торгпредства и Полпредства… после доклада прения проходили довольно бурно, троцкисты старались сорвать прения, устраивали обструкцию своими выкриками с мест. На этом собрании присутствовало более 200 товарищей. Троцкисты получили отпор, голосовали против постановления Съезда 9 троцкистов и несколько человек воздержалось… Была ли Жуковская среди них, не помню, на этом партсобрании Жуковская не выступала, но по своему состоянию Жуковская нервная, сумасбродная и невыдержанная…
Месяц тому назад на Дзержинской площади мы встретились с т. Осиповым, обрадовались, разговорились, он мне говорит — «помнишь, как мы громили троцкистов, мне кричала с места Жуковская, что я являюсь агентом ЦК ВКП(б), я об этом, говорит, сказал Семену Жуковскому, а он на это не обратил внимания». На этом мы и расстались».
Далее следует объяснение матери от 7-го октября, написанное на листе в клеточку. Следовательно, это заявление ей пришлось писать «с ходу», по вызове в КПК, иначе дома для Высокой Комиссии нашлась бы более презентабельная бумага.
«Мне было сообщено тов. Виноградовым, что товарищ Осипов (которого я совершенно не припоминаю) подал на меня заявление, будто в 1927 году в Берлине на одном из партийных собраний я его оскорбила, причем моя реплика в отношении его свидетельствовала якобы о моих симпатиях к оппозиции.
Я совершенно не помню такого факта, да его и не может быть, потому что я никогда в оппозиции не состояла, никогда не придерживалась другой политической линии, кроме генеральной линии Центрального Комитета Партии, что мной фактически доказано в моей партийной жизни и в быту, ибо чистота звания члена партии была для меня единственным критерием во всей моей жизни».
Эпизод с Осиповым этим закрывается. К Бродской же кое-какие вопросы остаются. В цитированном доносе Зелинского есть обвинение в дружеских отношениях с «бандитом» Лившицем и его женой (пункт 2 доноса). Хотелось бы специально обратить внимание на следующий, 3-й пункт: «После исключения из партии и высылки Лившица, его семья (жена…) пользовалась поддержкой жены Жуковского Бродской Л.С., что мне известно с ее личных слов».
Задним числом могу подтвердить большую правдоподобность такого обвинения. После ареста отца и (через 17 дней) его жены мать открыто, не таясь, помогала их двум детям, которые стали жить в семье деда. Тому, кто непонимающе улыбнется («что ж тут особенного?»), поясню, что от объяснений на службе уклониться не удалось, поскольку родная парторганизация выразила недовольство по поводу «связи с семьей арестованного бывшего мужа». Это недовольство было, конечно, отнюдь не худшим вариантом из вполне возможных.
Помню радостное удивление матери в связи с назначением в 1935 г. Якова Лившица заместителем наркома путей сообщения — очень высокий по тем временам пост, тем более что во главе НКПС стоял Л. Каганович. Лившица осудили в январе 1937 г. по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра» — вместе с Пятаковым, Серебряковым, Сокольниковым, Радеком и другими.
Потрясенный казнью Лившица, застрелился его друг В.Я. Фурер — видный партиец, которого перевел с Украины на работу в Москву Л. Каганович. Этот эпизод подробно описан Н.С. Хрущевым4 (кн.1). Перед смертью Фурер написал, в лояльном тоне, обширное письмо, адресованное Сталину и другим членам Политбюро. Автор высоко оценил Лившица, а свое самоубийство объяснил невозможностью примириться с казнями невинных людей. Читая это письмо Хрущеву, Каганович рыдал. Зато Сталин, когда он вернулся из отпуска, продемонстрировал совершенно иную реакцию. Он объявил Хрущеву, что Фурер — человек нечестный и маскирующийся троцкист.
Эту сталинскую тему взяли в немедленную разработку ежовские следователи, которые вели дело недавнего сподвижника Ягоды, а перед арестом наркома внутренних дел Белоруссии Г.А. Молчанова. Ему, в частности, инкриминировалась связь с «троцкистом» В.Я. Фурером, который якобы действовал по заданию одного из «руководителей» всей троцкистско-диверсионной организации Я.А. Лившица.
Представляется, что самоубийство Фурера могло бы вызвать такой же широкий отклик и войти в историю, как самосожжение пражского студента Яна Палаха в 1968 г., совершенное в знак протеста против ввода в Чехословакию советских войск. Однако полная безгласность нашего общества тех лет предупредила эту возможность. О случае с Фурером мало кто знает до сих пор. (Впрочем, как и о самосожжении в Каунасе литовского студента по имени Ромас Каланта, совершенном в мае 1972 г.)