«выполнявшие объективно роль агентов немецкой разведки, не были, однако, мною посвящены в действительное назначение документов, ими написанных…»
Чем же интересуется Гильгер, пользуясь возможностями отца на протяжении его чекистского периода?
«…Гильгер просил сообщить фамилии арестованных, наиболее видных работников советского, партийного и государственного аппарата, что мною также было сделано, поскольку мне приходилось слышать такие фамилии от Фриновского, Цесарского, Литвина, Николаева, а также иногда в разговорах с другими работниками НКВД СССР.
Во время следующей встречи Гильгера со мной летом 1937 г. он поставил передо мною задачу ближе ознакомиться с работой 5 (тогда Особого — вставка карандашом) отдела ГУГБ, поскольку этот отдел, видимо, больше интересовал немецкую разведку. Надо сказать, что из начальников отделов ГУГБ чаще всего бывал у меня начальник 5 отдела Николаев (точнее, Николаев-Журид. — В.Ж.) и его заместитель Агас… Бывая у меня, Николаев даже без какой-либо инициативы с моей стороны рассказывал мне об арестах, о делах 5-го отдела. То же самое относится к Агасу, который в меньшей степени, однако довольно часто бывал у меня и делился ходом работы отдела.
В частности, я был таким образом посвящен в ход следствия по делу военного заговора, в дело начальника военно-химического Управления РККА Фишмана. Мне трудно сейчас вспомнить все факты и фамилии людей, о которых мне рассказывал Николаев, однако их было достаточно много. Об этих фактах мною информировался Гильгер…»
Еще один источник информации — секретарь Ежова Шапиро Исаак Ильич, который часто говорил отцу о делах ГУГБ. «Речь шла не о простой обывательской информации, а Шапиро мне рассказывал очень обстоятельно о всех важнейших решениях ГУГБ, имевших чисто оперативный характер. Так, например, Шапиро мне сообщил решение о создании в областях троек, о намеченном оперативном ударе по разгрому поляков, немцев и других иностранцев, подозрительных по шпионажу, цифры репрессированных, фамилии лиц, уже подвергнутых репрессии и т. д.».
«Оперативный удар по иностранцам, подозрительным по шпионажу…» Звучит! Особенно если вспомнить, что по логике энкаведистов той поры любой иностранец от китайской прачки до руководителя зарубежной компартии — «подозрителен по шпионажу», а если без околичностей, — наверняка шпион.
Обреченные иностранцы повторно упомянуты также в дальнейших показаниях отца: — Ежов «дал мне задание — сообщить немцам, что в отношении перебежчиков и выходцев (так в тексте. — В.Ж.) будут проводиться строгие репрессии, что впоследствии действительно было узаконено (!) соответствующим приказом по НКВД об иностранцах».
По крайней мере с одним из таких лютых приказов, касающимся поляков, можно познакомиться по книге19 (кн. 1).
«Вся операция должна быть закончена в 3-месячный срок, т. е. к 20 ноября 1937 г…
Аресту подлежат:»
Следуют шесть категорий обреченных. В том числе:
«б) все оставшиеся в СССР военнопленные польской армии;
в) перебежчики из Польши, независимо от времени перехода в СССР;
г) политэмигранты и политобменные из Польши;…»
Надо полагать, что после такого душевного «оперативного удара» по братьям-славянам мало осталось в Союзе людей с польским «пятым пунктом». (Когда настоящая рукопись была подготовлена к печати, вышел в свет русский перевод труда47. Со ссылкой на работу48 там указано, что в результате «польской операции» за период с 25 августа 1937 по 15 ноября 1938 года было осуждено 139 085 человек, из них приговорен к смерти 111 091.)
Не знаю, читал ли Н.С. Хрущев цитированный приказ Ежова, но польский погром тех месяцев он запомнил отчетливо:
«…свое недоверие к руководителям буржуазно-помещичьей Польши Сталин направлял против любого поляка… Поляки классифицировались как агенты Пилсудского, чьи усилия постоянно направлены на подрывную деятельность против СССР».
Каждый поляк — «враг наш», он заслан Пилсудским, появился клич. Как когда-то черносотенцы кричали: «Бей жидов, спасай Россию!», так теперь призывали: «Бей поляков, спасай Советский Союз!»4 (кн. 3).
Вернемся к основному сюжету.
Даже неискушенному в практике внутриаппаратных контактов читателю ясно, что при нормальных взаимоотношениях — а между отцом и Шапиро они были именно такими — рассказ коллеги о последних новостях сверху — дело обычное, а не криминальное. Впрочем, сам Исаак Ильич в своих показаниях реагирует на заведомо ложный выпад отца более энергично:
«Я Жуковского не информировал о важнейших, решениях НКВД и он ко мне не обращался за такой информацией, так как, будучи зам. Наркомвнудела лучше, чем я знал и был в курсе о всех важнейших решениях НКВД, так как сам принимал участие при их обсуждении совместно с Ежовым и Фриновским».
В известной мере данная реплика представляется реваншем, контрударом, поскольку вряд ли отец привлекался к важным обсуждениям чисто оперативных вопросов. Уже говорилось, что последние были не в его компетенции. Однако позволим Шапиро завершить тему.
«Далее Жуковский показал, что я якобы сообщал ему… о том, что Николаев очень интересуется делом Ваковского, и других арестованных ленинградцев, нервничает и что Николаев проходит по Ленинградскому делу. Жуковский, давал эти показания, повидимому не знал, что именно Николаеву и его группе (Листенгурт и Евгеньев) было поручено ведение следствия по делу Ваковского и других арестованных ленинградцев., и поэтому ход следствия по эти делам Николаеву было лучше известно, чем мне». (Так в тексте. — В.Ж.)
Продолжает отец: «Гилъгер интересовался вопросами усиления и переустройства Кировской железной дороги…я проинформировал Гильгера о намеченном варианте строительства вторых путей Кировской дороги и ответвления от станции Сорока до станции Плисецкая.
После, примерно, августа 1938 г. больше встреч у меня не состоялось, и на этом окончилась моя связь с немецкой разведкой».
Однако для нас час расставания с Гильгером еще не пробил.
«В дополнение показаний о моих встречах с агентом немецкой разведки Гильгером могу показать еще следующее.
Во время одной из встреч… примерно в середине 1937 г. я задал ему вопросы: какое его мнение о советской разведке и много ли хлопот доставляют немцам действия советской разведки. Гилъгер весьма неохотно отозвался на этот вопрос и ничего определенного не ответил. Однако во время следующей встречи Гильгер сам… вернулся к разговору о советской разведке и высказал свое мнение, которое я считаю нужным и важным сообщить следствию. Предварительно оговорюсь, что у меня от этого разговора с Гильгером осталось такое впечатление, что он понял поставленный мною вопрос, как желание с моей стороны проверить через немцев, не грозит ли мне со стороны со-. ветской разведки опасность разоблачения… Гилъгер попытался успокоить меня…
На мой повторный вопрос, как он все же расценивает качества советской разведки, Гилъгер сказал примерно следующее: «Мы, немцы, очень невысоко оцениваем качества советской разведки, считая, что она значительно ниже, например, польской разведки и уступает даже такой неважной разведке, какой является румынская. Мы не можем указать ни одного случая, когда агенты советской разведки причинили бы нам сколько-нибудь серьезный удар; так же как я вам не могу назвать ни одного крупного советского агента, который бы представлял для нас какую-либо серьезную опасность».
На мой вопрос, чем он объясняет такое положение дела, Гильгер изложил следующую свою точку зрения.
Разведывательная работа, — заявил Гильгер, — представляет собой исключительно сложную и трудную специальность в самом серьезном значении этого слова. Эта специальность требует раньше всего, чтобы разведчик обладал призванием к разведывательной работе, так как только тогда он будет… относиться к своему делу не как к опасному, временному и случайному поручению, а как к делу всей своей жизни.
…разведчик только тогда представляет собой ценность, когда его работа основана на упорном и длительном завоевании связей, укреплении этих связей сначала с нейтральным окружением объекта разведки, а затем после серьезной подготовки и с самим объектом.
Эти требования, заявил Гильгер… означают, что разведчик должен обладать также высокой степенью культуры, знания людей и страны.
Всех этих качеств… якобы не имеет советская разведка, не имеющая ни серьезного опыта, ни правильной системы в работе, ни подходящих для этой цели людей.
Гильгер далее очень хорошо отозвался о работе английской разведки, которая причинила много серьезного беспокойства немцам. Помню, говоря об английских разведчиках, Гильгер заметил, что они в силу своих длительных и серьезных связей в Германии и прилегающих к Германии небольших странах бывают опасны для немцев даже и в тех случаях, когда кто-либо из них и известен немцам как английский разведчик.
Возвращаясь к советской разведке, Гильгер, помню, сказал, что в деле советской разведки больше шума и показной стороны, чем серьезного дела, и что он исходя из всего сказанного не думает, что по крайней мере в ближайшем времени можно будет в лице советской разведки встретить серьезного противника».
Бог мой, откуда отец набрался этой мудрости? Шпионскими делами он сроду не интересовался, от работы в контрразведывательном отделе категорически отказался, рискуя рассориться с Ежовым. Даже к детективам был вполне прохладен, благо в ту пору и публикаций на тему невидимого фронта (исключая однодневные шпионские агитки) почти не было, не в пример нынешнему изобилию.
Словом, я убежден, что все эти откровения по поводу советской разведки приведены не отцом по памяти, а написаны — оставим детали в стороне — под диктовку. Тогда под чью? Непосредственно следователю это «д